Сохранить себя как личность. Валерий Фокин – о премьерах Александринки
Руководитель Александринского театра Валерий ФОКИН в своих работах исследует тему противопоставления личности и глобального мира. Премьерная постановка Александринского театра «Честная женщина», осуществленная Фокиным к своему 75-летию, задокументировала: мир может рушиться, но отдельный человек должен оставаться человеком. Накануне премьеры журналист Ольга МАШКОВА встретилась с режиссером:
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
– Валерий Владимирович, прежде чем обратиться к премьерной постановке, хотелось бы узнать, как обстоят дела с фильмом «Петрополис», который вы снимали этой осенью?
– Съемки были закончены еще в конце сентября. Сейчас мы находимся в стадии постпродакшна (период, следующий за съемкой. – Прим. ред.).
– Почему вы решили вернуться в кино после такого долгого перерыва?
– Идея вновь вернуться к кино у меня возникла, когда после зарубежных гастролей я понял, что спектакль «Сегодня. 2016 –...», который лег в основу фильма «Петрополис», находит отклик не только у наших зрителей, но и у иностранцев. Я его поставил несколько лет назад, и за это время смыслы, в нем заложенные, еще более актуализировались. Захотелось какого-то продолжения, в новом качестве, с международным потенциалом.
– Как правило, фильмы в жанре фантастики – это возможность в красивой обертке подать философские темы. Что для вас самое важное в «Петрополисе»?
– Вы правы: хотя события в фильме фантастические, они помогают рассмотреть, словно в микроскоп, как мы живем, в чем наша беда. По сюжету, главный герой, ученый, привлечен в секретное ведомство ООН, которое занимается попытками наладить контакт с инопланетным разумом. В результате оказалось, что уже полвека как эти контакты налажены, о чем знает очень узкий круг людей. И на протяжении полувека инопланетный разум помогает нам, направляет нас. Наставляет: надо остановиться, пойти не по пути агрессии и военного вмешательства. Надо начать доверять друг другу, забыть об амбициях, перевернуть страницу истории и начать все заново. Но мы, человечество, настолько расшалившееся, разбушевавшееся чадо, что нас трудно остановить. Понятно, что я упрощаю все, но формула такая.
– Первоначально предполагалось снимать в разных странах, но пандемия внесла коррективы и вы оказались заточены в павильоне, где пришлось изображать и пляж во Флориде, и Японию, и петербургскую квартиру главного героя.
– Как ни странно, пандемия дала дополнительный импульс, очень серьезно скорректировав всю нашу производственную структуру и планы. И я очень доволен, что они рухнули, – аскетизм, к которому мы вынужденно пришли, позволил нам выстроить в павильоне более 7 тысяч квадратных метров грандиозную декорацию и решить вопрос перемещения главного героя по местам его памяти. Таким образом произошло, пусть и вынужденное, проникновение театра в кинематограф, и это дало всей нашей истории особое качество.
– И «Сегодня. 2016 –...», и «Петрополис», и «Честная женщина» – вещи с философским подтекстом и пониманием человеческой природы и природы власти. Можно многое ожидать в дальнейшем от автора драматургии, вашего сына, который размышляет о серьезных вещах.
– Кирилл обладает интересным мышлением, он специализируется на истории и политологии, сейчас заканчивает аспирантуру в Высшей школе экономики. Как-то в руки мне попался один иностранный научный журнал с его статьей, где речь шла о столкновении философских теорий. Признаюсь: я не понял ничего. И мне это понравилось – то, что Кирилл не замыкается на театре, литературе, хотя он литературно одарен, пишет фантастику.
– Ваш 25-летний сын – исключение или представитель своего поколения?
– Не могу говорить обо всем этом поколении, но, наблюдая за компанией Кирилла, я понял, что они интересные, развитые ребята, которые могут много сделать в нашей стране. Они оптимистичны и, несмотря ни на какие кризисы, не собираются никуда уезжать отсюда. У них нет того зуда предыдущих поколений, которые рвались за границу – учиться, работать, жить. Поколение Кирилла, во всяком случае как я это вижу по его друзьям, прекрасно понимает, как трудно что-то изменить в нашей стране, но у них есть внутренняя уверенность в себе. И меня это очень радует.
– Кирилл продолжает вашу тему противостояния личности глобальному миру. В премьерном спектакле «Честная женщина» глава неправительственной организации «Надежда-21» тоже борется с безнаказанностью власти.
– Мне важно говорить о человеке, который сопротивляется или не сопротивляется натиску глобального мира. Сопротивляться – это не значит идти на баррикады, размахивая флагом. Речь идет о борьбе за сохранение себя как личности. Это гораздо более сложная, с моей точки зрения, задача.
– Ровно год назад Александринский театр получил статус национального театра страны. Какую генеральную идею вы вкладываете в это понятие?
– За время фестивалей национальных театров, в том числе европейских, у меня возникало ощущение, что на сцене – филиал этнографического музея, а я смотрю сказки о том, какие мы особенные. На мой взгляд, национальный театр, сохраняя лучшие традиции, должен взаимодействовать с тем, что происходит вокруг, исследовать, анализировать черты национального характера, а не воспевать его. Мы стараемся не говорить о многих вещах, которые знаем за собой. Мы их не демонстрируем не потому, что такие культурные и вежливые, а потому, что нам стыдно, и хочется думать, что этих дурных качеств у нас нет, хотя они есть. И мне важно, чтобы в спектаклях национального театра можно было увидеть противоречия национального характера, его низменные качества и великие. Чтобы зритель представлял главное: что происходило и происходит с нами в контексте времени, как мы меняемся и меняемся ли, как развиваемся.
– Тут же возникает вопрос: а что с драматургией?
– Полного объема может не быть в каждом произведении, но они могут складываться в единый пазл из разных вещей. Например, в «Детях солнца» Горького, недавней нашей премьере, мы показаны с одной точки зрения. Совсем с другой увидим себя в «Мелком бесе» Сологуба, который поставит на Основной сцене Никита Кобелев, очень интересный режиссер из Москвы, много лет проработавший в Театре Маяковского.
– Получается, вы будете вынуждены «тасовать» классику?
– Отнюдь. Миссия национального театра вовсе не исключает экспериментальных поисков. Национальный театр – живой организм, и он должен быть открыт для самой разной драматургии и форм. И, разумеется, мы должны искать современных авторов, давать им задания, пытаться с ними работать. В этом смысле характерна работа, которую мы сейчас ведем вместе с Борисом Акуниным над первым вариантом его пьесы с рабочим названием «Два царя». Речь идет о двух российских императорах – Александре II и Александре III, отце и сыне. Для национального театра важно говорить о значимых исторических фигурах, откликаться на какие-то исторические параллели.
– Но почему именно они, а не Александр I – отцеубийца, явно отягощенный чувством вины?
– Мне интересно другое – внутреннее противостояние, которое было между Александром II и Александром III. Они оба уважали и любили друг друга. Но их взгляды на развитие страны кардинально различались: отец представлял реформы, сын – контрреформы. При этом оба были суперпатриотами, готовыми умереть за свою родину, в то же время ощущали свою власть как тяжелейший крест. И эта тема двух берегов, которые вечно существуют в нашей стране, и сегодня актуальна. Мы постоянно возводим демаркационную линию: либо ты либерал, либо консерватор, либо ты индивидуалист, либо за коллективное, либо ты с нами, либо против. И в то же время мы понимаем, что должен быть некий третий путь золотой середины, веками пытаемся к нему прийти и никак не можем. Если Россия и объединяется – так это перед лицом национальной катастрофы. А как только катаклизм разрешается, все, мы опять разъезжаемся по двум берегам.
– А как насчет парадокса: царя, который даровал свободу народу, народ и взорвал? И второй парадокс – Александр III, единственный царь, при котором Россия не воевала, задвинут на задворки истории.
– Это тоже тема чрезвычайно интересная. В случае с Александром II народ недопонял, зачем ему эта свобода. И то ли рано принес, то ли надо было еще раньше ее даровать, как и задумывал изначально Александр I, но началась война с Наполеоном и было не до того. Много тем можно поднять, говоря о наших Александрах. А к Александру III у меня еще и своего рода личный интерес. Это единственный российский император, который постоянно, едва ли не ежевечерне бывал в Александринском театре. Это был образованный человек, любил пьесы Островского, играл на духовых инструментах. Любил и ценил Чайковского, бывал на его генеральных репетициях. Так что, возвращаясь к «Двум царям», очень интересно и для национального театра очень важно через личности этих императоров выстроить контекст страны, как мы его себе сегодня представляем.
– Когда планируется премьера спектакля об Александрах?
– Надеюсь, что в следующем году.
– Не могу не спросить о таком интересном проекте, как ваша постановка «Евгения Онегина» в Пекинской опере. Или пандемия сбила эти планы?
– Она их скорректировала. Мы сейчас ведем рабочие переговоры с китайскими партнерами, но пока из-за известных обстоятельств не встречались лицом к лицу. Надеюсь, это произойдет. А может, и не произойдет, я к этому отношусь трезво. Но если все будет нормально и мы сможем к этому проекту подойти практически, то уже 5 октября в Пекине должна состояться премьера. Потом в ноябре привезем спектакль на Международный культурный форум в Петербурге, а затем покажем в Москве в Большом театре. Такой у нас план.
– Интересно, как пушкинский «роман в стихах» будет взаимодействовать с национальными особенностями Китая?
– Уникальность этой копродукции состоит в том, что не просто берется сюжет, как ставила Пекинская опера и «Фауста», и «Макбета», и «Короля Лира». Здесь же речь идет о том, что, во-первых, с ними работает русский режиссер. Хотя, конечно, мне помогать будет и китайский коллега – все-таки я не специалист в этом жанре. Во-вторых, в постановке принимают участие два русских артиста. И вот соединение двух наших актеров с китайскими, которые существуют в непривычном для нас музыкальном и пластическом формате, – самое сложное. Пекинская опера – особый жанр, в котором, как в старинных японских театрах, каноны незыблемы.
– Эта постановка – чья идея?
– Совместная. В Китае знают, любят «Евгения Онегина». Он им близок, потому что это мистическое произведение, если подходить к нему не с точки зрения сюжета. Вспомните – сны Татьяны, мистические предчувствия, которые рассыпаны по всему роману в большом количестве, – об измене, предательстве, о том, что потом совершится и совершается. Если брать эту сторону романа, то постановка приобретает совсем иной характер. В нашем случае у героев есть двойники – китайские артисты, которые участвуют в ирреальных сценах, и там они свободно могут работать в крайне условном жанре Пекинской оперы. И возникает возможность вплести в эту ткань отдельные мотивы Чайковского. Готовясь к этой постановке, я специально узнавал, что в оркестре Пекинской оперы есть нужные инструменты. В частности, виолончель, один из главных инструментов Чайковского.
– В минувшем пандемическом сезоне Борис Акунин для Александринского театра сделал интерактивный онлайн-проект «Драма на шоссе». Вы будете продолжать развивать виртуальный театр или пандемия закончилась – и слава богу, вернемся к живому и реальному искусству?
– Ни в коем случае нельзя зачеркивать тот опыт, который мы приобрели в онлайн-пространстве. Он очень важен и полезен для сегодняшней аудитории. Другое дело, что не надо ограничиваться показом архивных записей, и уж тем более не играть реальные спектакли при пустом зале, как нам пришлось прошлой весной сыграть премьеру «Маузера». Да, мы набрали почти 2 миллиона зрителей по всей стране, но актерам нужен живой зритель и живая реакция. С другой стороны, делать оригинальные интернет-проекты, которые дают возможность современному зрителю подключаться к действию, участвовать в нем, комментировать, даже координировать, – это интересно.
– Еще недавно от новых технологий ждали чего-то революционного. Но мощного прорыва так и не произошло.
– Современные технологии могут помочь режиссеру обогатить спектакль, ярче и эффектнее выразить свою мысль. На Новой сцене Александринского театра есть такие примеры. Но гораздо чаще встречаются спектакли, в которых технологии используются ради самих технологий. Мимо смысла. Я еще десять лет назад, когда только строили Новую сцену, говорил молодым режиссерам: «Можете делать все, что угодно, но вы должны четко понимать зачем». Они, как правило, отвечали и отвечают так: «Я это делаю потому, что это интересно, это красиво, это прикольно». И все.
– Печально, что за технологиями прежде всего теряют актера.
– И теряют не только за технологиями, за всеми этими перформативными проявлениями, когда спектакль может играться в баре, в лифте, в туалете. Как проба пера, как некий опыт все может быть, почему нет. Но надо понимать, что это не имеет отношения к настоящему театру. А многие молодые режиссеры этого не понимают. Они не понимают, что одно дело актер транслирует текст в баре или лифте, а другое, когда он «тратится», как говорили еще мои учителя. Тратится сердцем, нервами, всем своим нутром. Но, повторяю, – я не против перформансов, только не называйте это театром, а людей, пусть и с актерскими дипломами, но просто транслирующих некий текст, актерами. Нет, они перформеры. Но я уверен, что в конце концов захочется вновь вернуться именно к артисту-личности, который, по выражению Ежи Гротовского (знаменитый польский режиссер, теоретик театра. – Прим. ред.), совершает акт искренности, когда отдает себя.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 34 (6872) от 01.03.2021 под заголовком «Сохранить себя как личность».
Комментарии