Скорая музыкальная помощь

В БКЗ «Октябрьский» прошла премьера российского мюзикла «Оскар и Розовая Дама» по мотивам одноименной книги Эрика-Эмманюэля Шмитта на либретто Марии Ошмянской и музыку Антона Танонова.

Создатели музыкальной версии «Оскара» заручились и поддержкой героев «Щелкунчика». ФОТО предоставлено организаторами проекта

Мюзиклы всегда рождались на волне массового интереса к какому-либо популярному литературному сюжету. Предварительную работу по его популяризации с большим успехом проделал несколько лет назад моноспектакль, где и Розовую Даму, и обреченного мальчика Оскара сыграла народная любимица Алиса Фрейндлих. Это не означает, что публика, заполнявшая премьерные показы мюзикла, была той же, что на одноименном спектакле в Театре им. Ленсовета.

Для усиления зрительского спроса создатели мюзикального «Оскара» заручились поддержкой еще и мирового балетного бренда - «Щелкунчика», о чем заявили на афише, поместив туда и мышек, и игрушку из советского мультика. Так же, как в сказке Гофмана и знаменитом балете, в романе Шмитта история происходит накануне Рождества. На спектакле выяснилось, что в нежную музыкальную ткань проекта вписаны сочные цитаты из балета Чайковского во вполне академичной «упаковке» - для последующей активной работы, приводящей местами к почти диджейской нарезке.

«Щелкунчик» понадобился сценаристам для подкрепления темы двоемирия, ставшей основой драматургии мюзикла. Оскар, Пэгги и другие дети живут, как и полагается детям, в двух мирах - грустной реальности, где в финале останутся тела, и в сказочных грезах, куда умчатся невинные души. Щелкунчик, как известно, был благополучно расколдован, а вот умирающие дети, увы, нет. И поэтому судить новый мюзикл по гамбургскому счету решительно невозможно. Он обезоруживает критика еще до начала, когда входящих в «Октябрьский» встречают молчаливо улыбающиеся волонтеры с табличками «Пожалуйста, не аплодируйте».

Когда гаснет свет, вкрадчивый женский голос сообщает, что аплодисменты «сокращают жизнь мальчику Оскару». Затем тот же голос разъясняет, что за шум волн раздается из динамиков: это шум, который может звучать в ушах людей с ограниченными возможностями слуха. Сердце сжимается, сознание тех, у кого слуховые возможности безграничны, замирает, лишаясь какой бы то ни было критичности. И глазам предстала сладкая открыточная реальность: гигантская барочная рама как символ границы двух миров - больничной реальности и сказки, правды и фантазий. В этой раме возникали обворожительные видео с пейзажами европейских заснеженных улочек, игрушечные интерьеры уютных квартирок героев, а ближе к финалу - звездное небо.

В мюзикле участвовали слабослышащие актеры, с помощью жестов переводившие весь текст для той части публики, которая в этом нуждалась. Раздваивались и персонажи: жестами озвучивали свои роли двое исполнителей-дублеров. Под костюмом Розовой Дамы скрывался боксер Эрик с накачанными ножками и походкой вразвалочку - тот единственный, с кем Оскар оказался готов делиться переживаниями в последние дни жизни. А его потусторонняя, единственно не поющая душа была обречена молчаливо носить платье Пьеро.

В отличие от многих других мюзиклов этот получился на редкость низкодецибельным, словно приглушенным и притушенным. Отсутствие резкого света время от времени уводило в полудремотное состояние, подобно грезам наяву у теплого камина. В музыке не слышались «забойные хиты», но журчала она то уходя в «фоновый режим», то возвращаясь в виде ненавязчивых арий и танцевальных номеров.

Композитор Антон Танонов набил руку на мюзикловом формате: была слышна хирургическая расчетливость каждой ноты. Рецепт его «лекарства» замешан на крепкой эрудиции академического музыканта и знании голливудской киноклассики. Музыка была подобна пламени свечечки, поддерживающей своими бликами настроение Рождества, сладкий зуд в ожидании «даров волхвов».

Формат рождественской 3D-открытки норовила прорвать зловещая тема страшной болезни Оскара и его подруги Пэгги, но плотный золоченый картон не позволял. Люди в белых халатах - доктор Дюссельдорф, пугавший мрачными прогнозами, и его свита - еще чуть-чуть и превратились бы в жутких демонических персонажей, способных привнести в мюзикл остроту драматургического конфликта, которой здесь явно не хватает.

Но установки «на толерантность» не давали создателям перейти границы лояльности. Заигравшиеся в терапевтический маскарад словно утратили грань между искусством и неискусством, приторной спекулятивной красивостью, уводящей в плен пустых открыточных иллюзий. А потому и слезы публики не лились так, как, наверное, могли бы.