Сказки «Площади искусств»

Маэстро Юрий Темирканов и пианист Евгений Кисин открыли XVIII международный зимний фестиваль «Площадь искусств» в Большом зале Филармонии музыкой Рахманинова, Стравинского и Чайковского.

ФОТО Станислава ЛЕВШИНА предоставлено пресс-службой Филармонии

Любой престижный фестиваль, как известно, начинается с буклета. Трудно найти другой подобного рода форум, буклет которого из года в год своим видом настойчиво декларирует идею незыблемых ценностей. На его обложке, выполненной в цвете обивки филармонических диванов, меняются только цифры года, поскольку с некоторых пор стабильными стали и даты проведения декабрьского форума — десять дней до католического Рождества.

Противостоять ослабевающей коллективной памяти и сохранять «великое музыкальное наследие» — правильно. Неправильно — создавать из года в год ощущение дежавю там, где нужно будить фантазию, учить мыслить нестандартно и стимулировать интерес к истории музыки не как к догме и предмету культа, а как к животворящему процессу. Если же подчиненные так стремились угодить своему начальнику — великому маэстро, чей портрет из года в год украшает этот неживой буклет, так надо еще поискать человека, которому так претят подобострастие, идолопоклонство и сотворение кумиров.

Впрочем, когда заканчивается знакомство с буклетом и начинается изучение программы, становится понятно, что динамика смыслов и тяга к разнообразию все же двигали

создателями фестиваля этого года. Рядом с хорошо известной классикой заметны точечные касания к музыке современной — сочинениям Джона Адамса и Йорга Видмана, а имена мэтров Юрия Темирканова и Николая Алексеева соседствуют в афише с именами их младших коллег Алексея Ньяги и Максима Емельянычева.

Мы живем в постоянном, зачастую бессмысленном мельтешении. На традиционной пресс-конференции, состоявшейся перед открытием «Площади искусств» в отеле «Европа», из года в год принимающей гостей и участников фестиваля, пианист Евгений Кисин продемонстрировал, как важно никуда не спешить, чтобы везде успевать, напомнив размышления Алисы из философской сказки Кэрролла. Ему задавали тривиальные вопросы о том, почему именно так составлена программа сольного концерта или почему он так редко приезжает в Петербург с концертами. Он отвечал, и в этих ответах возникали паузы, которые поначалу принимались суетливой публикой как точки в коротких отповедях. Назойливый вопрошатель не был способен дождаться полного ответа, а Кисин вдруг продолжал отвечать, непреклонно существуя в своем темпоритме. Его взвешенное, строгое и ответственное отношение к словам подкупало.

Музыкант продолжил «отвечать» и демонстрировать безупречное чувство стиля уже на концерте, исполнив один из своих горячо любимых концертов, который он «готов играть всю жизнь», — Второй концерт Рахманинова. Он играл с пронзительным вниманием и уважением к тексту, без интерпретаторских амбиций. Оркестр под управлением мудрого Юрия Темирканова деликатно вторил его намерениям, избирая стратегию не резких контрастов, подчиняясь гипнотическому рахманиновскому мелосу. Сопротивленческая семантика до минора, идущая от Пятой симфонии Бетховена (где «судьба стучится в дверь»), обрела у Рахманинова иные культурно-философские устремления. Трагизм бытия и тяжесть судьбы здесь преодолены глубоким погружением в красоту вечно женственного, наполняющую медленную вторую часть, как источник вечного вдохновения и силы духа. Там Рахманинов, кажется, неожиданно для себя пересекся с Малером — его знаменитым Адажиетто из Пятой симфонии.

Петербургских филармоников гипнотизировал и будто лишал дара речи не столько Рахманинов, сколько Евгений Кисин — чистотой интонации и ясностью параметров звука. Кода финала концерта, смодулировавшая по бетховенскому завету в до мажор («от мрака к свету»), стала восторженным гимном счастью, переполнившему двух музыкантов от их долгожданной встречи на петербургской сцене.

Единственным бисом пианиста стало «Размышление» Чайковского, прозвучавшее в абсолютной тишине.

Во второй части концерта Юрий Темирканов выплеснул свою страсть к Италии в сюите из балета «Пульчинелла» Стравинского, «сшитого» из музыки Перголези для «Русских сезонов» Дягилева. Здесь очень кстати пришлась фирменная ирония маэстро, магическим образом передавшего в звуках краски неаполитанского солнца, моря, поигравшего в маскарад дель арте и напомнившего об ароматах итальянской кухни. В сюите из балета «Жар-птица» Стравинского оркестранты не на шутку увлеклись фантастическими сказочными ландшафтами. Загипнотизированные коварными восточными соблазнами, они едва не стали застывшими жертвами Кощеева царства...

Но по законам сказки добро непременно побеждает зло, а потому маэстро Темирканов вслед за Стравинским по мановению своей волшебной дирижерской палочки озарил Большой зал светом разума и побеждающей любви.