«Русский и ничей»: открылась ретроспектива художника Бориса Григорьева
В Музее Фаберже, в новом корпусе, оборудованном специально для выставок, открылась ретроспектива Бориса Григорьева «Первый мастер на свете».
«Дом под деревьями». 1918 г./Репродукция. ФОТО автора
К нам едет «Ревизор»
Вход на эту выставку не с Фонтанки, а с Итальянской улицы через вымощенный плиткой дворик, уставленный кадками с туями и несколькими инсталляциями, оставшимися со времен выставки Фриды Кало. Это не первая выставка Бориса Григорьева, художника, преданного в советские годы забвению. Первая состоялась в Псковском художественном музее еще в 1989 году, на волне перестройки и гласности, во многом благодаря подвижнической деятельности искусствоведа Риммы Антиповой, собравшей его работы по музеям и частным коллекциям.
В 2006 году выставка Григорьева прошла в Петербурге в КGallery, в 2011‑м — в Русском музее, а затем в Третьяковке. Нынешняя, в Музее Фаберже, самая полная: 200 произведений живописи и графики из российских музеев и частных коллекций.
Здесь, правда, нет двух портретов кисти Григорьева из числа самых знаменитых — Всеволода Мейерхольда (ГРМ) и Федора Шаляпина (Музей-квартира Исаака Бродского). Но шаляпинский, где певец изображен в халате, на диване, сейчас находится неподалеку — в Шереметевском дворце на выставке «Царь Федор». Возможно, после 22 октября портрет переедет через Фонтанку — в Шуваловский дворец на выставку Григорьева.
Зато здесь можно увидеть вещи, которые мы не видели никогда. Прежде всего — огромное полотно «Ревизор» (полное название «Персонажи комедии Н. В. Гоголя «Ревизор»), написанное художником в 1933 – 1935 годах по впечатлениям от спектакля Пражской группы МХТ. Помнится, в 2011 году, когда большая выставка Бориса Григорьева открылась в Русском музее, организаторы рассказывали нам, журналистам, что «Ревизор» был продан в 2007‑м на нью-йоркском аукционе Sotheby’s, и с тех пор его местонахождение неизвестно. И вот полотно, приобретенное несколько лет назад фондом «Связь времен», наконец‑то может увидеть широкая публика.
Трехметровая картина — будто сцена. Изображенные персонажи бессмертной и всегда актуальной гоголевской комедии — актеры, в костюмах и гриме. В Хлестакове можно узнать Михаила Чехова, племянника знаменитого писателя, который после революции помотался по свету, потом осел в Америке и оказал влияние на многих голливудских звезд, включая боготворившую его Мэрилин Монро.
На портрете — как на сцене
Театральность присутствует во многих работах Бориса Григорьева.
Любовь к театру привили ему еще в детстве. В нем было намешано несколько кровей. Отец его — Дмитрий Григорьев — родом с Волги, из купеческой семьи, впрочем, разорившейся, впоследствии сделал неплохую карьеру в банке. Мать — шведка, родившаяся на Аляске, красавица. Борис пронес любовь к матери через всю жизнь, в своих записках сравнивал ее с белой розой и «рублевского письма иконой».
Детьми в этой семье занимались, старались дать хорошее образование, учили музыке, языкам, устраивали домашние спектакли и часто ездили в театр, иногда даже ради громких премьер — в Москву и Петербург.
Театральны и Мейерхольд, резко взмахнувший руками в тщетной попытке избежать падения, и вальяжно разлегшийся на диване роскошный гигант Шаляпин, и Горький, изображенный на фоне своих персонажей из пьесы «На дне» (этот портрет можно увидеть на выставке). В них есть острая выразительность жеста, мимики, костюма, выстроенные мизансцены и гротеск, даже некоторая шаржированность.
С Карамазовым Алешей
Еще одна редкость, прежде невиданная, — цикл иллюстраций к роману Достоевского «Братья Карамазовы». Григорьев работал над иллюстрациями для конкурса Общества библиофилов в Нью-Йорке. А показать этот труд удалось всего один раз — в 1933 году на выставке в Нью-Йорке. В Америке, где жил тогда художник, была Великая депрессия, работы так и не были напечатаны и больше 70 лет хранились в частном собрании, пока их не купил фонд «Связь времен».
«В этом цикле Борис Григорьев продолжал свою «Расею», но еще более жуткую, глубокую, смятенную, запутанную, полузвериную, грешную, но смиренно молящую в своем покаянии. Здесь был весь Федор Михайлович с его пророческим анализом многогранной и многострадальной Руси», — писал художник Юрий Черкесов, оставивший воспоминания о Григорьеве.
«Расею» Григорьев сделал еще до эмиграции — в 1916 – 1919 годах. В этих графических зарисовках, запечатлевших крестьян, нет, как писал Алексей Толстой, «ни романтической России Венецианова, ни героической Сурикова, ни лирической Левитана и Мусатова, ни купецко-ярмарочной Кустодиева и Судейкина». Грубоватые, сожженные солнцем, обветренные, изможденные тяжелой работой лица… Особенно запомнилась мне «Старуха-молочница». Худая, высохшая, с узловатыми венами на ручках-веточках. А за ее плечом маячит добрая коровья морда, более живая, чем бесконечно уставшее лицо старухи. Россия в канун революции…
В 1923 году в Париже вышел в свет альбом «Лица России» (Visages de Russiе), куда художник включил не только деревенские «расейские» пейзажи и типы, но и эскизы, сделанные им под впечатлением парижских гастролей МХТ, когда он смотрел «На дне» по пьесе Горького и «Братьев Карамазовых» по мотивам романа Достоевского. Эти портреты — Василия Качалова в роли царя Федора Иоанновича (есть на выставке), Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой в роли Настасьи, Станиславского в роли Сатина — художник создавал за кулисами.
Александр Бенуа сравнивал «Расею» с произведениями Достоевского. Да и в самом художнике с его ярким, взрывным темпераментом и противоречивым характером была какая‑то «достоевщинка» или, как сказал о нем острый на язык Корней Чуковский, — «сумасшедшинка». Не обошлось без этой «сумасшедшинки» и в его искусстве — нервном, отчаянном, изломанном. Хорошо образованный европеец или, скорее, даже человек мира, Григорьев все же в любой стране чувствовал себя русским, носил эту «Расею» с собой. «Я русский и ничей», — говорил он.
По понятным причинам на выставке нет работ Бориса Григорьева из зарубежных музеев. Жаль, что не увидеть пока его полотно «Лики мира», написанное в начале тридцатых годов и хранящееся в Праге. В этой загадочной, полной лиц, ликов, масок картине есть предчувствие надвигающейся катастрофы. Возможно, художник чуткой своей душой улавливал, что надвигается новая мировая война. Сам он до нее не дожил. Его сожрал рак — Григорьев умер в 1939 году в возрасте всего лишь 52 лет на своей вилле «Бориселла» на юге Франции. Там же, на Лазурном берегу, и упокоился.
Работы Бориса Григорьева, как и многих других русских художников, которые эмигрировали после революции и мотались по странам и континентам, оказались разбросаны по разным музеям и частным коллекциям. В последнее время многое из того, что казалось утерянным безвозвратно, вернулось в Россию. Выставка продлится до 28 января.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 180 (7509) от 26.09.2023 под заголовком ««Русский и ничей»».
Комментарии