Разрушитель историй

Спектаклем открытия XI международного театрального фестиваля «Александринский» стала «Площадь Героев» Кристиана Люпы.

ФОТО предоставлено пресс-службой Александринского театра

Для австрийцев имя Томаса Бернхарда, автора пьесы, которая лежит в основе спектакля, означает «скандал». Еще в детстве в аннексированной Австрии он призвал одноклассников бойкотировать школьные занятия. Это был протест против произвола учителей и нацистских порядков. Его отправили в интернат для трудных детей. Он вырос и остался трудным взрослым — и трудным автором. Себя Бернхард называл «разрушителем историй», не веруя в возможность достоверного отображения реальности. Важнее — постоянный вызов.

Он и бросал этот вызов, критикуя австрийское общество, обвиняя во всех смертных грехах. Общество не оставалось в долгу — на Бернхарда бесконечно подавали в суд да к тому же признали его очернителем и склочником. Получилось драматургично — сильнейший взрыв прозвучал в самом конце.

В 1988-м Бернхард пишет пьесу «Площадь Героев», где Австрия изображена страной, заполненной нацистами, — хуже, чем пятьдесят лет назад, в 1938-м. Возмущение было невероятное. Драматурга начали травить вплоть до физической агрессии. В том же году у него случился сердечный приступ, которого он не пережил. Последнее слово он все-таки оставил за собой — запретил в завещании публикацию и постановку своих произведений в Австрии. Но нас это и не беспокоит.

«Площадь Героев» поставлена всемирно известным поляком Кристианом Люпой в Литовском национальном драматическом театре. Получается множественный фильтр: русский зритель смотрит, как австрийского автора ставит польский режиссер с литовскими актерами. Сквозь многослойность смысл доносится трудно, как сквозь подушку. Вот первое действие, где в бледном с прозеленью интерьере (сценографию ставил сам Люпа) перемещаются две женщины в черном — экономка фрау Циттель (Эгле Габренайте) и служанка. Они бесконечно медленно обсуждают что-то свое, перемалывают, вязнут, возвращаются к одному и тому же. Все это трагично, крайне напыщенно и неэмоционально, все это откровенно (и намеренно) скучно.

А впереди еще два акта и четыре часа. Иной зритель, не выдержав, сбегает из зала. Иной просто дремлет и сквозь сон слышит бесконечное и непонятное — «профессор»... «Оксфорд»... «Нойхаус»... Стена вдруг становится прозрачной, и на ней — явление какого-то нелепого призрака.

Постепенно становится, однако ж, яснее. Покончил с собой хозяин квартиры профессор Шустер. А вот не надо было приобретать жилье с видом на центральную площадь Вены — площадь Героев, где 15 марта 1938 года Адольф Гитлер провозгласил аншлюс Австрии. Шустер бежал в Оксфорд. Потом вернулся. Пятьдесят лет прошло, но память догнала профессора. А его супруга до сих пор слышит эти вопли с площади...

Крепкий духом зритель, вернувшись на второе действие, обретает награду: тут повеселее. Две дочери покойного, «две мегеры», как он их вроде бы ласково называл, — общаются со своим дядей, братом профессора (Валентинас Масальских). Тот поначалу немощен и апатичен, но постепенно начинает клясть австрийскую действительность. Ситуация в современной Австрии «намного хуже, чем 50 лет назад»! Сейчас в Вене нацистов больше, чем в тридцать восьмом! Австрийцы — ублюдки! Нами управляют мерзавцы! Премьер-министр — идиот! Социалисты, либералы и правые — все продали страну нацистам...

Вот, наконец, он — этот скандал, из-за которого Бернхарда прокляла родина. Российский зритель хохочет и рукоплещет откровенным политическим высказываниям. Но в третьем акте гротескные филиппики дяди переходят все границы. В зале хохочут уже по инерции. И вот уже не смешно, вот слышен доносящийся из прошлого рев той самой толпы на площади в 1938-м и каркающие интонации оратора... Разлетается вдребезги окно, и на зал опускается хрустальная ночь.

Слишком поздно зритель понимает, что у Бернхарда и, похоже, вполне соответствующего ему Люпы напряжение накаляется любой ценой, что сатира — просто инструмент в главном деле наращивания кризиса, скандализации восприятия. Туда же, в одну кучу, в один костер, валятся отсылки к Чехову (одна из линий — попытка помешать уничтожению семейного сада), Шопенгауэр, Брехт, Евангелие...

Важны раздражение, неуместность, скандальность, провокативность, преувеличенность — потому что они выявляют очертания мира. Важна экзистенциальная тревога, поскольку она всегда права. Важно кричать «волки!» — без конца, без меры — не ошибешься. Грядущий нацист — лишь частный случай этих волков, хотя в этом случае Бернхард оказался, похоже, прав.