Профессор нескучных наук. Памяти Бориса Аверина

Вчера родные, друзья и коллеги простились с известным ученым Борисом Авериным. Он был похоронен на Петергофском кладбище

Борис Аверин. ФОТО Юрия БЕЛИНСКОГО/ТАСС

Профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета СПбГУ, доктор наук, специалист по Короленко, Бунину, Набокову, он был заслуженно известен как интеллектуальный и культурный работник гораздо более широкого профиля: автор передач на радио и ТВ, публикатор и пропагандист творчества больших русских писателей, довольно долго находившихся на периферии читательского интереса, знаток Петергофа, организатор литературной жизни и не в последнюю очередь очень, очень популярный лектор. Он выступал на научных конференциях перед узкими специалистами, в студенческих аудиториях (будь то филологи или, допустим, физики) или просто перед людьми, которых вдруг заинтересовала жизненная драма Толстого или русская религиозная философия. Выступал с равной охотой, обаянием и легкостью.

Легкость - пожалуй, ключевое слово, характеризующее Бориса Валентиновича. Казалось, что всю жизнь он занимается только тем, что ему интересно, а филологию (в самом широком смысле) всегда воспринимает как «веселую науку», в которой оказался, на первый взгляд, случайно, хотя, как сказал бы его любимый автор, в этом сюжете было развитие и повторение тайных тем в явной судьбе. По первому образованию Борис Аверин геофизик, окончил Ленинградское арктическое училище, десять лет прослужил в Арктическом и Антарктическим научно-исследовательском институте, три года провел в полярных экспедициях, а на заочное отделение ленинградского филфака поступил просто потому, что «очень любил читать», благо в экспедициях и книг, и времени на них хватало.

Видимая эта легкость, казавшаяся порой несерьезностью, многих его коллег забавляла («Ну он же не ученый, а поэт!» - снисходительно говорил мне его приятель, титулованный историк), кого-то и раздражала, но явных, настоящих врагов, сколько можно судить, у него не было - большая редкость в высококонкурентной вузовской и академической среде.

Больше сорока лет Борис Аверин преподавал, и студенты его любили. Не только за шутки на лекциях и нескучную обстановку на семинарах, но и потому, что благодаря Аверину их филологические навыки вдруг оказывались кому-то по-настоящему нужными: то подкинет книгу на рецензию и сам же эту рецензию пристроит в газету; то приведет свою группу на смотрины в литературный журнал: «Вот, мол, перспективные критики, давайте они вам, господа редакторы, что-нибудь напишут»; то предложит своим семинаристам перевести мемуары для исторического альманаха, и двадцатилетний юноша, как в рассказе Тэффи, мог теперь, обалдев от собственной значимости, рассказывать близким, что «на него навалили литературной работы». По-моему, помогать людям, в том числе знакомя их между собой, и вообще увеличивать количество добра в мире, ему очень нравилось, во всяком случае получалось у Бориса Валентиновича это абсолютно естественно и непринужденно.

В день защиты наших дипломных работ Аверина госпитализировали с сердечным приступом, я сопровождал его в машине «скорой помощи», и прекрасно помню, как Борис Валентинович, находясь, по сути, между жизнью и смертью, устраивал чьи-то дела: «Передайте, пожалуйста, таким-то, что все в силе, Наташа готова выйти на работу в гимназию, и она им позвонит». Тогда это меня не слишком впечатлило, а сейчас, спустя уже много лет, я понимаю, что такое искреннее бескорыстие и участие в чужой судьбе бывает нечасто.

Девяностые годы, не слишком сытное время для отечественной гуманитарной науки, Борис Валентинович прошел, сколько можно судить, довольно безболезненно. Открытый, неизменно дружелюбный, расположенный к собеседнику, он притягивал людей, и работа, в том числе прилично оплачиваемая, будто находила его сама: редактировать журнал, издавать культурологический альманах, организовать лекторий, выпустить научный сборник с экзотическим названием «Русская литература глазами американских ученых», составить по просьбе тех же заокеанских коллег собрание сочинений автора, которого сам же и открыл... Одни проекты жили день, другие длились годами, но он по-прежнему занимался только тем, что ему нравилось, - во всяком случае так казалось.

Сделанное Авериным во многом сформировало интеллектуальный и культурный пейзаж Петербурга, его присутствие будет ощущаться еще долго: студентов и аспирантов у него было немало, сейчас это издатели, редакторы, журналисты, вузовские и школьные преподаватели, литераторы.

Преподавал Борис Аверин литературу, но во многом он был учитель жизни, ничуть не претендуя на это звание, разумеется, учитель отношения к жизни, скажем так. Как бы пошло это ни звучало сегодня, Бориса Валентиновича можно назвать успешным человеком, и его несомненный успех определялся не только сугубо профессиональными знаниями, но и тем, что сейчас называется soft skills: быть открытым миру, уметь замечать важное и талантливое, не обращая внимания на малоприятное и несимпатичное (я не помню случая, чтобы Аверин впрямую о ком-то говорил дурно), слушать и слышать собеседника, быть добрым и щедрым, наконец. Это как раз тот случай, когда воздается сторицей.

Написанное Авериным, на мой взгляд, далеко не в полной мере передает обаяние его личности. Не то чтобы упорный труд ему был тошен, но очевидно, что ему гораздо больше нравилось в живой непринужденной беседе, мгновенно откликаясь на реакцию аудитории и собеседника, говорить о людях и книгах, нежели писать о них. К счастью, у нас есть Интернет, где лекции и телепередачи Бориса Аверина есть, и в немалом количестве. Deus conservat omnia (лат. «Бог сохраняет все». - Прим. ред.).

11 марта Борису Валентиновичу Аверину исполнилось бы 77 лет.

Светлая память.

Борис Аверин был другом нашей редакции, репортаж с его последнего выступления в нашем лектории можно прочитать по ссылке.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 001 (6354) от 09.01.2019 под заголовком «Профессор нескучных наук».