Призрак свадебного торта

В кинотеатре «Аврора» в рамках известного культурного проекта Theatre HD, показывающего зарубежные спектакли на экранах, состоялась премьера «Больших надежд» по одноименному роману Чарльза Диккенса, поставленному в театре «Водевиль» режиссером Грэмом Маклареном.

Призрак свадебного торта | На фото три актера, но два персонажа: Пол Найвисон (в центре) играет взрослого Пипа, Тэйлор Джей-Дэйвис – его же в молодости, но Эстелла (Грейс Роу) продолжает мучить обоих.ФОТО theatrehd.ru

На фото три актера, но два персонажа: Пол Найвисон (в центре) играет взрослого Пипа, Тэйлор Джей-Дэйвис – его же в молодости, но Эстелла (Грейс Роу) продолжает мучить обоих.ФОТО theatrehd.ru

«Большие надежды» – один из самых популярных романов Диккенса. Он перенес множество экранизаций – от знаменитой классической Дэвида Лина (1946) до новейшей Майка Ньюэлла (2012). Были и сериалы, и произведения «по мотивам» – например, отличный фильм Альфонсо Куарона (1998), где действие было перенесено в современность.

Но как бы ни страдал милейший юный Пип, смертельно влюбленный в прекрасную и жестокую Эстеллу, какой бы захватывающей ни была история о нищем мальчике, из которого зловещий, но щедрый каторжник решил сделать «настоящего джентльмена», и каким бы невероятным ни выглядел диккенсовский Лондон, город мрачных тайн и бессердечных судейских клерков, «Большие надежды» почти наверняка остаются в памяти читателя и зрителя пространством, где безраздельно властвует мисс Хэвишем.

Вечная покинутая невеста, иссохший призрак былых надежд, годами не выходящая из старого темного особняка, где в затянутой паутиной гостиной все еще накрыт стол, посреди которого возвышается свадебный торт, покрытый плесенью и кишащий мышами и пауками. Этот невероятный образ вдохновлял многих, в том числе – режиссеров. В театре «Водевиль» от стал ключевым.

Спектакль Макларена – произведение технически и стилистически совершенное (и расплачивающееся за свои совершенства некоторой монотонностью). Там все сценические детали и все персонажи, как из «рукава гоголевской шинели», вышли из истлевшего торта мисс Хэвишем. Режиссер не стал устраивать контраста между реалистичностью бытовых сцен и фантастичностью видений зловещего особняка, и он во многом прав, Диккенс много сложнее «критического реализма». В этом спектакле все – только призраки. С набеленными лицами, запавшими глазами, густо намалеванным румянцем или смертельной бледностью, все как один с черными ногтями, резкой пластикой, отчаянными интонациями и выспренними манерами оживших кошмаров.

Они появляются словно из ниоткуда (работа со светом технически безупречна): проходят сквозь стены, изредка зависая в разломах, тихонько материализуются у очага, смешиваются с портьерами, сама же мисс Хэвишем (Пола Уилкокс), разумеется, является непосредственно из потухшего камина. Неважно, настроены эти духи прошлого враждебно или миролюбиво – они неизменно пугают, даже если это добрейший кузнец Джо Гарджери (Джош Элвелл). Прошлое, полное разбитых надежд, больших и малых, не может не тревожить человека, наделенного воображением.

А воображением диккенсовский Пип, несомненно, не обделен:

поэтому единственным «нормальным» персонажем спектакля (с естественным гримом и бытовыми реакциями) становится «взрослый Пип» (Пол Найвисон). «Юный Пип» (Тэйлор Джей-Дэйвис) – такой же раскрашенный призрак, как и прочие. Формуле «я уже не тот, что в молодости» тут найдено буквальное соответствие. Взрослый Пип – рассказчик, он присутствует при каждой сцене, иногда «зеркаля» мизансцены и проговаривая реплики вместе со своим юным двойником, но ни вмешаться, ни изменить ход событий, ни – самое заветное – дотянуться рукой до Эстеллы (Грейс Роу) ему не дано. Собственно, стоит ему почти коснуться ее пальцев в финале, как видения исчезают и спектакль заканчивается.

Известно, что Чарльз Диккенс и сам частенько общался с призраками своих персонажей: малютка Нелл из «Лавки древностей» то и дело вертелась под ногами, а от миссис Гамп из «Мартина Чеззлвита» ему и вовсе приходилось отбиваться – так он объяснял друзьям и родственникам некоторые странности собственного поведения. И никто не посмел счесть это психическим расстройством или болезнью творческого воображения: в лучших диккенсовских персонажах и вправду подозрительно много жизни. Но на театральной сцене бытовое жизнеподобие, привычная иллюзия реальности убили бы этот странный эффект, и решение Грэма Макларена – дать вдохновенный и жестокий образчик гротеска – было исключительно точным.

На современной сцене эта эстетика кажется позаимствованной из фильмов ужасов, ироничных фантазий Тима Бертона, насмешливой и жестокой «Американской истории ужаса» или мрачных телевизионных стилизаций под «бульварное чтиво» Викторианской эпохи. На самом деле все наоборот – это экранные искусства позаимствовали стилистику у сцены. Парижский «Гран Гиньоль» и куда менее известные, но более многочисленные лондонские «театры ужасов» (где совершались «настоящие» убийства, щедро лилась кровь из клюквенного сока, вампиры пожирали жертв, а девы страдали от нападения коварных демонов) заставили публику полюбить свои страхи.

В Петербурге «театром ужасов» был Театр на Литейном (и в начале 90-х годов прошлого века он даже не без успеха пытался возродить свою мрачную и шикарную репутацию). В театральном зале или крошечном балагане, в непосредственной близости от материализующихся кошмаров зритель чувствовал себя взбудораженным и защищенным одновременно, а актеры, не скованные принципом правдоподобия, изощрялись в гротескных эскападах.

В «Больших надеждах» театра «Водевиль» нет (да и быть не может) потоков бутафорской крови – есть лишь вполне натуральный пожар в доме мисс Хэвишем, а главное – острое предчувствие несчастья. Но современной постановку Макларена парадоксальным образом делает как раз обращение к старой эстетике. Сентиментальному Диккенсу он предпочел Диккенса пугающего. Никакой ужасающий Джек Потрошитель (постоянный персонаж балаганных шоу) не сможет тягаться в жестокости с «духом прошедшего Рождества» и его дарами в виде разбитых сердец и обманутых надежд.

В спектакле нет даже намека на счастливый финал: призрачная Эстелла «растворяется» где-то в камине (взгляд камеры пристальнее – сценическое действие, надо полагать, шокирует публику еще сильнее). А «взрослый Пип» остается один в темном доме: его иллюзии будущего слишком сильно были связаны с кошмарами прошлого. Расставаться приходится одновременно – и с теми и с другими.


Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 029 (5402) от 19.02.2015.


Комментарии