Покоритель квебрахо и альгарробо
Сезон белых ночей в Петербурге, как всегда, богат на яркие культурные события: вернисажи, премьеры следуют друг за другом почти без перерыва, только успевай.
Из-под его резца даже под небом далекой Аргентины рождались образы, овеянные волжским ветром.
ФОТО Елены САМСОНОВОЙ
Есть «громкие» выставки, которые пропустить нельзя: «Кранахи» в Эрмитаже, «Реализмы» в Главном штабе, «Круг Петрова-Водкина» в Русском музее... На этой неделе в Эрмитаже открываются выставки Эрте (Романа Тыртова) и ретроспектива Вячеслава Зайцева.
И все же стоит найти время, чтобы посмотреть открывшуюся без ажиотажа выставку Степана Эрьзи в Михайловском замке Русского музея. Скульптора, которого еще в начале прошлого века в Париже назвали «русским Роденом». Прозвище это за ним так и закрепилось, хотя сравнивать двух талантливых художников – дело неблагодарное.
Последняя выставка скульптора Степана Нефедова, сделавшего творческим псевдонимом название своей национальности – одной из мордовских народностей эрзя и прославившего русское искусство на весь мир, была в Петербурге, в Русском же музее, двадцать лет назад. Хорошо, что случилась дата: в октябре этого года исполняется 140 лет со дня рождения скульптора.
В нескольких залах – 31 скульптура из коллекции Русского музея и шесть – из Музея Эрьзи в Саранске, представляющие разные годы его творчества.
В работах сильно влияние импрессионизма и модерна. Не только в ранних, сделанных в начале века молодым скульптором, учившимся у Сергея Волнухина и Паоло Трубецкого, но и в поздних, созданных в Аргентине, где он провел двадцать лет. От модерна – гибкие линии, игра с фактурами поверхностей, намеренная незаконченность, символизм. Мастер передает живую натуру во всей ее постоянной изменчивости. Он работал без предварительных моделей, сразу в материале, будто извлекал из камня сущности, которые, скованные, придавленные, были заключены там и ждали освобождения. Без помощи подмастерий, все делал сам. Ему покорялись любые материалы – от гипса и мрамора до железобетона. Любимым материалом было дерево. Он не раз говорил, что прожил в Аргентине, куда забросила его судьба, так долго, потому что его не отпускали растущие только в южноамериканских лесах деревья – квебрахо и альгарробо. Это деревья чрезвычайно твердые, потому с ними скульпторы никогда не работали, в Аргентине квебрахо использовали для изготовления шпал. Ему они покорились.
Скульптуры аргентинского периода, показанные на выставке – «Шепот», «Музыка Грига», «Бетховен», портрет Льва Толстого, – словно произрастают из дерева. Он использовал переплетающиеся, извилистые корни, которые окружают головы подобно вихрю. Отражают они и «бремя страстей человеческих». Эрьзя – мастер психологических состояний, что видно уже из названий его работ: «Горе», «Тоска», «Любовь».
В Аргентине Степан Эрьзя прижился, привык, у него был домик неподалеку от Буэнос-Айреса, регулярные выставки, заказы. Но тоска по родине не отпускала, хотя Эрьзя понимал, что в стране произошли значительные перемены, и не был уверен, что ему найдется там место.
Когда Советский Союз возобновил дипломатические отношения с Аргентиной, Степан Эрьзя подружился с советским послом, тот предложил ему помощь в возвращении домой. Несмотря на возраст и сомнения, скульптор все-таки решился. Ему хотелось, чтобы его работы остались в родной стране. Отъезд несколько раз откладывался не по его вине, а потом, когда он уже отчаялся, в 1950 году прибыл зафрахтованный советским правительством теплоход. На нем и отправился в путь скульптор, прихватив только любимую собаку и работы, весившие в общей сложности 75 тонн, предназначенные в дар Советскому Союзу.
Москва встретила неласково, Степану Эрьзя пришлось пережить много мытарств, были проблемы с жильем, мастерской, пенсией. Возможно, он не раз пожалел о возвращении.
В 1954 году наконец открылась на Кузнецком мосту его выставка. У публики она имела невероятный успех. Его живые скульптуры так разительно отличались от произведений соцреалистов, по большей части безликих, сделанных по шаблону. Советским скульпторам, которые были тогда в чести, успех приехавшего из-за океана коллеги не понравился. Да и кому мог понравиться такой отзыв, который оставил кто-то из зрителей на выставке одного из них: «После выставки Эрьзя вас смотреть совсем нельзя!»? Начались интриги, выставку закрыли раньше срока. Сергей Коненков был одним из немногих, кто встретил коллегу доброжелательно и оказал ему поддержку.
Жизнь «русского Родена» завершилась трагично. Он умер в одиночестве, в мастерской, где его нашли спустя несколько дней. У него была разбита голова, предположили, что он упал с лестницы, когда хотел заменить лампочку. Похоронили Степана Эрьзю, согласно его последней воле, на родине – в Мордовии, в Саранске. Так закольцевалась жизнь вечного странника.
«Он облекал в плоть скульптурных образов душу своего народа. И это в нем пустило настолько глубокие корни, что он, много лет живя на чужбине, в Южной Америке, оставался национальным художником. Он пропел песнь, достойную своего прекрасного народа. Где бы он ни жил, он был верен своему идеалу. Из-под его резца даже под небом далекой Аргентины рождались образы, овеянные волжским ветром», – написал о нем Сергей Коненков.
Сам Степан Эрьзя часто говорил о своих скульптурах: «Это не я сделал. Это сделал Бог».
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 111 (5728) от 23.06.2016.
Комментарии