Под кинооблаками

Прошедший в феврале Берлинский кинофестиваль открыл широкой публике новое имя в отечественном кинематографе - Елена Окопная. Что известно о ней, получившей «Серебряного медведя» «за художественный вклад» в фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов»? Только то, что она училась на продюсерском факультете ВГИКа и тем не менее стала художником- остановщиком, вначале на фильме «Под электрическими облаками», а теперь на «Довлатове». Журналист Елена БОБРОВА по просьбе редакции решила узнать о Елене ОКОПНОЙ больше.

ФОТО Jens Kalaene/DPA/ТАСС

- Итак, Елена, вы для зрителей - почти «белый лист». Давайте эту ситуацию исправим. Вы учились на продюсерском факультете...

- И вовсе не потому, что видела себя продюсером. Скорее, на этот факультет меня привел случай. А так я всегда была склонна к чему-то более творческому. В конце концов, в моем бэкграунде художественная, музыкальная и балетная школы. Главным для меня было оказаться в Москве.

- Откуда вы родом?

- Из Екатеринбурга. Когда-то я была со своим балетным театром на гастролях в Москве и мгновенно влюбилась в этот город. Так что когда представилась возможность - пусть на продюсерском факультете - попасть в Москву, не раздумывала ни секунды. После ВГИКа, находясь в поиске себя, я хваталась за разное - выпускала юбилейный альбом для аэропорта, продюсировала спектакль современного танца, работала со студентами. Я все это воспринимала как вызов - каждый раз не знаешь, как надо, как не надо, идешь исключительно своим путем - и как возможность для саморазвития, и можно опыт из одной сферы перенести в другую. Я не человек системы, для меня очень важно отсутствие рамок. Для меня процесс перехода из одной сферы в другую был очень органичным. Когда Леша (Герман-мл. - Прим. ред.) снимал «Под электрическими облаками», я что-то начала придумывать, и он, видимо, понял: это то, что ему надо. Вот и все.

- Мечтали попасть в Москву. Не в Питер?

- Откровенно говоря, я зарекалась жить в Петербурге. Но так случилось, что у меня не было выбора. Когда я познакомилась с Лешей, первое, что он мне сказал: «Поехали в Питер». Причем на дачу, где две собаки. А я боюсь собак и совсем не люблю дачи. И тем не менее все три вещи, которым я говорила «нет», случились в моей жизни.

- После погружения в довлатовский Ленинград вы приняли наш город?

- Это случилось раньше, мне уже давно довольно комфортно здесь. Для меня очень важно, кто рядом со мной. А здесь очень много симпатичных людей со свободным мышлением. Если говорить о «Довлатове», то за время работы над картиной я стала большим поклонником фотографа Бориса Смелова (один из основоположников неофициальной советской фотографии 1970 - 1980-х гг. - Прим. ред.). Его черно-белые фотографии потрясающе передают геометрию пространства того времени. Петербург непросто снимать - слишком много прямых линий. Но у Смелова образ города сложносочиненный, текучий, сновидческий. В его работах что-то есть феллиниевское - сочетание формы, геометрии и настроения. В каком-то смысле я учусь у Смелова... Мне кажется, ценность фильма «Довлатов» в этой же сложносочиненности, непрямолинейности. Помните, в одной из сцен в коммуналке - огромный рояль, на котором играет довлатовская соседка, а рядом стоят трехлитровые банки с какими-то соленьями. В этом визуализированный образ неразрывности поэзии и прозы жизни.

- Какова судьба множества вещей из прошлого, собранных для «Довлатова» по барахолкам, в Рунете?

- Что-то мы отдали на «Ленфильм», что-то хранится у нас. Вообще была идея сделать выставку вещей из «Довлатова». Многие выставочные площадки были готовы, и даже - раньше я сошла бы с ума от счастья - потрясающий, мой любимый МУАР (Музей архитектуры им. Щусева. - Прим. ред.).

- Но...?

- Эта картина много мне дала, но и много забрала. После съемок я долго не могла говорить о «Довлатове», начинала рыдать. Поэтому еще раз погрузиться в этот мир я уже не имела сил.

А насчет вещей... Поскольку я не разделяю свою жизнь на «работа» и на «неработа», то и вещи мои личные и те, которые попадают в картину, пересекаются. Я могу приехать на смену из дома с огромным баулом с вещами. Признаюсь, я не очень удобный художник, потому что не всегда представляю себе конечный результат. Чаще всего уже на месте понимаю, что вот этой маленькой девочке на шапку надо нашить аппликацию, а этому рабочему распахнуть ворот робы, чтобы из него виднелась майка, а значит, ему надо надеть эту самую майку. И уже на месте «дописываю» декорации. Почему на натурных съемках у меня всегда под рукой стекло, гравий? Потому что в какой-то момент я понимаю: для глубины кадра необходимо окрасить асфальт или разложить ветки.

- Я помню, как вы долго в кафе выставляли ажурную металлическую решетку, чтобы сквозь нее снять героев...

- Для меня это как живопись. Это история создания образов, миров. Поэтому я очень люблю вещи, в которых есть энергия. Не каждый, скажем, патефон может вдохновить. Меня трогают поломанные вещи, какая-нибудь плюшевая зверушка, у которой нет глаза. За этими вещами стоит чья-то судьба, это чувствуется.

- Продюсер картины Андрей Савельев рассказывал, с каким восторгом он увидел старый велосипед «как у меня». А массовка в порту с радостью вспоминала молочные и кефирные бутылки с крышечками из фольги... Но ведь не все вам удалось найти, что-то пришлось делать самим?

- Да, мы, например, специально ковали вывески из металла. Отливали, а потом фактурили кариатиду, которая заняла место в редакции литературного журнала рядом с портретом Ленина и советским вентилятором. Специально изготавливали обои для той же редакции. Сшили девочке из ткани того времени сумку для сменки и сделали на нее аппликацию. А для маленького велосипеда мы делали крылья. Он чуть-чуть виден в сцене художественной тусовки, где дочка Довлатова сидит с другими детьми и ждет папу.

- Но, Елена, это и сцена проходная, и все внимание зрителя не на антураж, а на взаимоотношения отца - дочки. Нужна ли такая детализация?

- Не знаю... Но я буду не я, если откажусь от этого. Для меня это все «краски». И в каждом кадре я именно писала картины. К сожалению, сейчас все упрощено до линейного мышления - следить за сюжетом, не замечая второго-третьего плана, в котором тоже есть жизнь. Мы с Лешей все-таки стараемся создавать сложносочиненное кино...

- И никогда не думали уступить?

- Я против компромиссов, особенно по отношению к себе. Конечно, были моменты, когда думала: сил нет, может, лучше высплюсь, не пойду на съемочную площадку. Я же помню - сцена более-менее плотно выстроена по изображению... Но не могла сговориться с самой собой. У Леши такой же подход. А иначе зачем тогда все?

- Наверняка ваша гипертребовательность многим не по душе.

- Да, я знаю. Но балет научил меня держать удар. И потом в каком-то смысле это естественный отбор - рядом остаются «свои».

- Вы сказали, что хотели бы сделать выставку, посвященную «Довлатову». В картине «Под электрическими облаками» вы создали любопытное арт-пространство. Вас интересует и эта сфера?

- Я много езжу за границу и вижу, что, например, в Италии, в Англии драматургия выставок гораздо сложнее, чем у нас. Ведь у нас, как правило, голые стены, на них что-то ритмически выверенно развешано. И принцип организаций разных выставок абсолютно идентичен. А ведь каждая экспозиция должна выстраивать свой особый диалог со зрителем. Человек попадает в некое пространство, где все взаимодействует. Коллекцию картин, фотографий можно развесить под неожиданным углом, задать им непривычный ракурс, и в этом симбиозе они дадут что-то еще, что в них самих не заложено. А у нас встречаются кураторы, которые убивают пространство, не понимая, что оно тоже может быть художественным элементом. И это касается не только выставок. Мы, к сожалению, зашорены с точки зрения эстетики - слишком долго нас учили смотреть в одну сторону.

- На днях была в мастерской одного художника, который работает с камнем. Он делает потрясающие метафорические скульптуры, но самый ходовой товар - цветочки и зверюшки.

- Да, увы, это так. И мне очень жаль, что молодые талантливые художники ломаются, стремясь угодить непритязательному вкусу или конъюнктуре.

- У вас с Алексеем Германом сложился семейно-творческий тандем. Если предложат быть художником на картине другого режиссера, пойдете?

- Уже предлагали. Но не знаю. С одной стороны, надо - хотя бы из финансовых соображений. А с другой... Я не исполнитель, могу делать только то, что мне самой интересно. И к тому же рядом со мной должен быть такой же перфекционист, как я сама. С Алексеем мы совпали прежде всего в понимании того, что в кино очень важна эстетика. Поэтому он мне и доверял.

- Я знаю, что вы хотите снять кино про Дягилева. Почему именно он?

- Во-первых, потому что я с детства связана с балетом. Во-вторых, Дягилев мне очень симпатичен. Рафинированный, просвещенный человек, к тому же невероятно азартный. Жил в самых дорогих отелях и постоянно балансировал на грани финансового краха... Очень противоречивая яркая личность - его ругали, им возмущались, им восхищались. С этим именем связано много красивых мифов и легенд. Например, однажды цыганка нагадала Дягилеву смерть на воде, и он панически боялся плыть через океан, отказался от поездки на гастроли. А в итоге умер в Венеции...

И, наконец, театр. Это тоже что-то из области сновидческого, феллиниевского. Я обожаю закулисье. Моя балетная школа находилась при Театре оперы и балета. Помню, как в детстве, когда поздно вечером заканчивались репетиции, я бродила по пустому театру, ощущая эту невероятную магию.

- Хотите поработать в театре как сценограф?

- Не знаю. Пока об этом не думаю. Сейчас мне надо закончить документальный фильм про петербургского художника из 1990-х годов - Яна Антонышева.

- Вы занялись режиссурой?

- Да. Год назад я поступила в мастерскую Павла Лунгина и Ирины Волковой. Правда, признаюсь, сильно прогуливаю. Но все же мне хочется сделать что-то свое. И вообще хочется другого взгляда на кино.

- Представляю себе проект: разный взгляд на одно событие, ваш и Алексея. Такой парафраз «Расёмона» Акиры Куросавы...

- Нет, Леша большой мастер, я даже думать не могу, чтобы с ним соревноваться. И потом я не уверена, что захочу снимать игровое кино. Мне кажется, что мое - это документалистика. Мне хочется рассказывать о талантливых людях, открывать их миру. И делать это не в формате репортажа. Я хочу создавать поэтическое документальное кино - влюбляться и влюблять в моих персонажей, погружаться в их мир...