Плывем в тоске необъяснимой

Год назад Александр Сокуров был уверен, что «Франкофонии» в России не будет.

– Картина в России не приобретена никем из прокатчиков. Русской версии нет, и она, видимо, никому не нужна... – говорил режиссер. Мрачные ожидания Александра Николаевича оказались чрезмерными: сегодня (17 марта) «Франкофония» все-таки начнет свое шествие по России.

Сам трагический, нервно-пессимистический взгляд на жизнь и на перспективы искусства в этой жизни – для Сокурова в высшей степени характерен. Более того: он, кажется, ложится в основу его творчества. «Франкофония» – тому лучший пример.

При этом ее даже трудно вполне назвать фильмом: тут вперемешку закадровый комментарий режиссера, игровые сцены, кадры из хроники, краткая история Лувра, анахронические фантазии... Набор меланхолических открыток или даже коллажей. «Кинокартина» в новом, высшем смысле слова. А может быть, сборник жалоб и невеселых мыслей, что является традиционным содержанием элегического жанра: «Элегия Европы» – английский подзаголовок «Франкофонии».

И начинается-то все с довольно мрачной темы: оккупация Франции Третьим рейхом. Немецкие солдаты входят в Париж. Кажется, Лувру суждено быть разграбленным. Шедевры собираются переправить в Германию, где они украсят покои Гитлера и его коллег. Для обеспечения этой высокой цели назначен высокопоставленный представитель: граф Франц Вольфф-Меттерних (его играет немецкий актер Беньямин Утцерат).

Граф сталкивается со своей противоположностью: француз, республиканец, буржуа. Директор Лувра Жак Жожар (Луи-До де Ленксен). Черные глаза француза со скрытой яростью вглядываются в прозрачные очи прусского аристократа. И неожиданно находят в них понимание. Граф не солдафон, он думает, он мучается неловкостью. Он начинает сотрудничество с Жожаром. «Джоконду» и «Нику» прячут в отдаленных замках и тысячей проволочек оттягивают их разграбление. Культура спасена.

По крайней мере в отдельно взятом случае. Во время блокады Ленинграда, вспоминает с обидой Сокуров, было иначе. Эрмитаж, с точки зрения Гитлера, не представлял никакой ценности, его следовало уничтожить – как и все искусство в Советском Союзе. Отношение к соседям-европейцам и коммунистическим «дикарям-славянам» оказалось неравноценным.

Ошибка! Закладка не определена. Александр Николаевич, как мы помним по «Русскому Ковчегу», любит Эрмитаж нежно и трагично. Он для него – символ хрупкой емкости с искусством внутри, влекущийся по морю внешнего хаоса.

Во «Франкофонии» режиссер вновь не может оторваться от тех же образов: ковчег – это, разумеется, и Лувр. А периодически, отвлекаясь от рассказа о Лувре, фильм вдруг переключается на общение реального живого Сокурова со своим (видимо, вымышленным) другом – неким капитаном Дерком, который штурмует бурный океан на корабле, перевозящем произведения искусства. Волны захлестывают палубу, связь то и дело рвется, и Александр Николаевич встревоженно повторяет: «Бросьте вы эти контейнеры! Погибнете же!». Корабль Дерка – это, конечно, тоже ковчег, только вот конец у истории, возможно, совсем не радужный.

Такова, по Сокурову, вечная дилемма человека. Освободиться от культуры и от человечности – или страдать, неся их по бесчеловечному миру? На большее мы не можем претендовать – Александр Николаевич считает, что искусство, в общем, кончилось давно, век гениев прошел. Мы – лишь хранители.

Но даже любовь к искусству стимулируется иногда банальной жадностью деспотизма. Гитлер тоже культуру уважал, хоть Геббельс и хватался при этом слове за пистолет. Да и французы не безусловные герои этой истории: в кадр иногда врывается Наполеон (Винсент Немет). Невольно вспомнишь, что в Лувр Бонапарт свозил картины и статуи с той же жадностью, с какой век спустя хотел их изъять Гитлер.

«Это я!» – твердит с гордостью Наполеон. Рядом слегка изможденная Марианна (Жоанна Кортальс-Альтес) повторяет про «либерте, эгалите, фратерните». За кадром раздраженный Сокуров просит их помолчать. Существование народов, государств любого строя, амбиций их лидеров оправдывается лишь тем, что они сохраняют божественные произведения – и то оправдывается лишь отчасти. «Кому нужна Франция без Лувра – ну или Россия без Эрмитажа?» – спрашивает за кадром автор. Искусство бесценно, это лучшее, что у нас есть. Оно гораздо лучше нас самих. Беда лишь в том, что без нас оно тоже невозможно.

«Франкофония» – неудобное кино. Снято оно, похоже, трудно, мучительно, и не менее трудно его смотреть. На премьере режиссер упоминал свое разочарование, «неэффектность», «трудность» фильма. Это такой ковчег без ручки, который режиссеру как будто и показывать неловко.

Но это именно тот нервный пессимизм, который близок Сокурову: мы о нем говорили в начале. Культуру порождает мучительная рефлексия, чувство вины и неудовлетворенности. «Франкофония» именно благодаря своему неудобству запечатлевается в мозгу, заставляет вспоминать себя, перебирать детали. Значит, она становится частью культуры.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 045 (5662) от 17.03.2016.