Плачь, а рисуй! В Мраморном дворце Русского музея открылась выставка «Школа Филонова»
В залах — 120 произведений живописи и графики, созданных мастерами аналитического искусства — учениками и последователями Павла Филонова. Часть из них демонстрируется впервые.
ФОТО Александра ДРОЗДОВА
С восьми до восьми, без обеда
В последнее время мы привыкли к выставкам-«блокбастерам», выставкам-спектаклям, с сочиненной куратором историей, оригинальным дизайнерским оформлением. «Школа Филонова» — из другого ряда: построенная без дизайнерских и кураторских затей, но на прочном научном фундаменте.
Она продолжает музейную линию, намеченную памятной выставкой, открывшейся осенью 2016 года в том же Мраморном, — «Квартира № 5. К истории петроградского авангарда. 1915 – 1925», посвященной кругу художников, который сформировался вокруг искусствоведа Николая Пунина. «Квартира № 5» находилась в доме на Университетской набережной, 17, в одном из флигелей Академии художеств и принадлежала Сергею Исакову.
«Школа Филонова» вводит в историю русского авангарда еще один адрес — улица Литераторов, 19. Двухэтажный, выглядящий вполне провинциальным домик, затерянный в дебрях Петроградской стороны, с 1899 года и до революции принадлежал Обществу пособия нуждающимся литераторам и художникам. После революции в доме разместился Дом литераторов и художников, все так же нуждающихся. Мемориальная доска гласит: «В этом доме с 1919 по 1941 год жил и работал художник Павел Николаевич Филонов». Здесь с 1926‑го, после закрытия мастерской Филонова во ВХУТЕИНе, собирались его ученики. Комната была похожа на монашескую келью. Железная кровать без тюфяка, серое одеяло, небольшой стол, табурет, мольберт. На стенах — картины. Филонов был аскет. Питался черным хлебом, картошкой. Носил пиджак, перешитый из шинели, солдатские ботинки.
Легко ли было учиться у него? О, нет. Вот что вспоминает одна из талантливейших его учениц Татьяна Глебова:
«Приходили все в 8 часов утра, уходили в 8 часов вечера, обедать никто не ходил, все время рисовали, а Павел Николаевич читал вслух свою «Идеологию», которая в то время мне казалась очень трудной. Я часто ничего не понимала, и мучительная усталость овладевала мной. Изредка я выбегала в длинный академический коридор, чтобы ненадолго вырваться из этой обстановки и проглотить кусочек хлеба, принесенный из дома».
Когда смотришь на портреты и фотографии Филонова, видишь изможденное, но полное внутренней силы лицо с горящими темным огнем глазами. Лицо фанатика или святого. Он и от учеников требовал самоотречения и аскезы во имя служения богу живописи. Но слушались, конечно, не все.
Татьяна и Алиса
Испытаний и бед и так хватало в то время, когда рушился старый мир и мучительно рождался новый. Двадцатые-тридцатые — тяжелые, а для многих гибельные годы. Радоваться жизни было не очень‑то просто. Но у Татьяны Глебовой и ее ближайшей подруги Алисы Порет, тоже учившейся у Филонова, как‑то получалось. Одно время они жили вместе, у них был салон, где бывали поэты, музыканты — Введенский, Олейников, Хармс, Евгений Шварц и Самуил Маршак. На фотографиях они часто сняты вдвоем, в каких‑то сумасшедших шляпках. Им все шло. На выставке есть небольшая картина Глебовой «Две художницы». Она запечатлела себя и Алису. Одна пишет на холсте, лежащем на полу. Вторая — сидит, отдыхая. На изумрудно-зеленом фоне горит красная тряпка, которую держит художница, густо темнеет ее бордовый фартук. Вторая одета в ярко-синее платье. Все вместе напоминает какой‑то обряд, священнодействие.
Татьяна и Алиса в годы учебы у Филонова часто работали вместе. Так, участвуя в коллективной работе объединения МАИ (Мастера аналитического искусства) над выставкой 1927 года в Доме печати, они написали два панно на одном холсте. Панно Порет называлось «Нищие и беспризорники», Глебовой — «Тюрьма». Впоследствии художницы разделили холст, работа Глебовой находится сейчас в зарубежном музее, Порет — в частной коллекции.
В Мраморном о проекте рассказывают четыре панно, созданные их соучениками. Это «Сибирские партизаны» Юрия Хржановского, «Казнь революционера» Алевтины Мордвиновой, «Старый и новый быт» Софьи Закликовской (все — из коллекции Русского музея) и «Рабочий, сидящий за столом» Эдуарда Тэнисмана (Музей истории Петербурга).
Иллюстрации Алисы Порет к карело-финскому эпосу «Калевала», выпущенному издательством Academia в 1932 году, представляют еще одну коллективную работу МАИ. Алиса вспоминала, что Филонов распределил заказ между учениками, но она работала очень быстро, тогда как другие не успевали. И Филонов подбрасывал ей все новые и новые руны, так что приходилось работать по ночам. «Плачь, а рисуй!» — говорил мастер своим ученикам.
«Ревизор» и «Нюрнбергские мейстерзингеры»
Еще один, как сказали бы сейчас, большой проект филоновцев — декорации и костюмы к спектаклю Игоря Терентьева «Ревизор».
Премьера состоялась 9 апреля 1927 года в ленинградском Доме печати. В Мраморном выставлены сейчас эскизы костюмов, выполненные Андреем Сашиным, Артуром Ляндсбергом, Николаем Евграфовым. Провал спектакля был оглушительным. Критики обрушились на режиссера-новатора. Досталось и костюмам. Пестрые, составленные из лоскутов тканей разного цвета и рисунка, они были «говорящими» и сразу выдавали род занятий персонажей. Почтмейстер был увешан письмами с печатями, купцы, приходящие к Хлестакову, носили под бородой икону, а на поясе амбарный замок, у врача за ухом был шприц, в руках грелка, на поясе касторка и клизма. Не только критики ругали спектакль — Ильф и Петров сатирически изобразили его в романе «Двенадцать стульев», изменив название: «Театр Колумба закрывает сезон спектаклем «Женитьба». По ходу действия оркестр играет попурри из «Чио-Чио-Сан». Женихи были очень смешны, в особенности — Яичница. Вместо него выносили большую яичницу на сковороде. На моряке была мачта с парусом»…
Среди редкостей на выставке в Мраморном — эскизы декораций к опере Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры» из Музея истории Петербурга. Премьера состоялась в начале тридцатых годов в Малом оперном театре. Работая над декорациями, Глебова следовала аналитическому методу построения образов, которому учил Филонов. Но проявила и свою индивидуальность — прежде всего духовность образов, нежность красок, в сочетаниях которых словно таится отблеск райских чертогов. На одном из листов — кроны деревьев, обобщенные, сотканные из разных красок. И кажется, они движутся, меняются на глазах, растут, будто волшебные кристаллы.
Известно, что Филонов побывал на премьере и ученицу хвалил, особенно за изображение панорамы Нюрнберга, «написанную по принципу сделанной картины». (Не так давно в Мариинском театре состоялась премьера «Нюрнбергских мейстерзингеров» с декорациями Елены Вершининой. Интересно сравнить с работой Глебовой.)
Многие ученики Филонова впоследствии отошли от его метода, искали и находили свой путь в искусстве. МАИ формально просуществовало до 1932 года, а неформальное общение самых преданных учеников с учителем продолжалось до 1941 года.
Филонов умер в блокадном Ленинграде 3 декабря 1941 года. Сестра художника Евдокия Глебова зимой 1942 года перевезла его картины на саночках в Русский музей, и там они пережили блокаду, войну. В 1977 году она передала наследие брата музею в дар. Выставки Павла Филонова стали устраивать в Русском музее в годы перестройки.
Как растет трава
Что же такое аналитическое искусство, спросит, быть может, любопытный читатель. Людмила Вострецова, старший научный сотрудник Русского музея, куратор выставки, один из лучших специалистов по творчеству Павла Филонова, так объясняет в своей статье к каталогу: «Два основных положения аналитического искусства — органическое искусство и принцип сделанности (сделанная картина) — в теории Филонова заключались в следующем: органическое искусство противостоит кубистической геометризации форм. Принципы органического искусства позволяют изображать не только предмет, но и невидимые сложные внутренние движения в природе и духовном мире человека… Художник строит свои картины, как природа творит из атомов и молекул формы и организмы».
Филонов призывал подражать не формам природы, а методам, которыми она действует. Показывать, как растет дерево, как распускается цветок, как рождается в голове мысль, а в сердце — чувство. Это похоже на сотворение мира.
Вот грянул дождь,
Остановилось время.
Часы беспомощно стучат.
Расти, трава, тебе не надо
время.
Дух Божий, говори, тебе не надо слов,
— стихи Даниила Хармса, который был беззаветно и не слишком‑то счастливо влюблен в Алису Порет.
Выставка продлится до 22 января.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 189 (7518) от 09.10.2023 под заголовком «Плачь,а рисуй!».
Комментарии