Петух, он же курочка

На Новой сцене Мариинского театра состоялась премьера оперы «Золотой петушок» Н. А. Римского-Корсакова в постановке молодого режиссера Анны Матисон.

Петух, он же курочка | ФОТО предоставлено пресс-службой Мариинского театра

ФОТО предоставлено пресс-службой Мариинского театра

Анна Матисон, дебютантка в оперном жанре, благодаря сказочной щедрости Валерия Гергиева осуществила постановку одной из самых загадочных русских опер. Среди заслуг выпускницы ВГИКа, упомянутых в премьерном буклете, назывались новогодние кинофильмы «Елки-2», «Елки-3» и даже «Елки-1914» – в них она выступила как сценарист, а в последней работе еще и как креативный продюсер. Наряду с этим там же упоминались «документальные проекты о классической музыке» – фильмы о пианисте Денисе Мацуеве, дирижере Валерии Гергиеве и композиторе Сергее Прокофьеве, в роли которого снялся Константин Хабенский. Однако заслуги Анны Матисон в отечественном киноискусстве отнюдь не гарантировали успеха ее оперному дебюту.

«Золотой петушок» не просто крепкий, а очень крепкий орешек, требующий от постановщика не только «опыта работы», но еще и опыта жизненного, не говоря об обязательных условиях – эрудиции и тонком чувстве юмора. И Пушкин, и вслед за ним Римский-Корсаков создали сказку и, соответственно, оперу-сказку, в которой множество прозрачных и менее прозрачных зашифрованных намеков как на очень широкую тему «Россия и русские», так и на более локальную тему уязвимых сторон российской государственности. Римский-Корсаков помимо политической темы «углубил и дополнил» еще и тему губительной красоты, сладкий яд которой несет в сказке образ Шемаханской царицы.

Опьяняюще пленительная музыка II акта оперы настолько неприкрыто эротична, что маркировать оперу едва ли можно ниже, чем «16+». Не случайно Валерий Гергиев поставил акцент именно на этих страницах партитуры, явив их во всем блеске чувственного великолепия. И когда Анна Матисон в своих интервью пыталась убедить, что это сказка для семейного просмотра, ее слова выглядели лукавством.

Желание театра добавить в репертуар оперу для детей и их родителей более чем понятно. Но что чувствуют родители в тот момент, когда из шатра по велению режиссера выходит блондинка с розовым телом, прикрытым легкой туникой, и неприкрыто соблазняет глупого царя Додона? И соблазняет его не пять минут, а намного дольше и по нарастающей: сначала мягко, по-кошачьи, а в кульминации – диковато и агрессивно, вроде как Саломея в своем Танце семи покрывал.

Словом, театр поступил бы честнее и мудрее, не завлекая родителей заманчивым предложением семейного посещения оперы про недалекого царя и ненасытную мечтательную нимфоманку.

Пожалуй, Анна Матисон поставила спектакль отнюдь не для детей «младшего школьного возраста», а для тех тинейджеров, кто более-менее способен «впитывать» оперное искусство, а не только смайлики в гаджетах. Главным героем, точнее, героиней Анна сделала... петушка (сопрано Екатерина Красько), которым стала девочка-подросток с рюкзачком в форме петушка, попавшая, словно среднеобразованная Алиса XXI века, в заповедный городок, обнаруженный ею в гигантской шкатулке. Эта угловатая девчушка в белой рубашоночке, в юбке-шотландке и шляпке вышла на просцениум еще до начала музыки, принявшись делать селфи на фоне диковинной металлической шкатулки во всю сцену.

Не очень напугал эту современную девицу фиолетовый змей, появившийся на видеопроекции под звуки темы Шемаханской царицы во вступлении к опере. Образ змеи режиссер (которая выступила и как художник-постановщик в паре с Сергеем Новиковым), точно расслышала в ориентальной мелодии, скрывающей потенциальную опасность. Но как в случае со змеей, так и с другими относительно нетривиальными визуальными находками, режиссер не смогла пойти дальше одноразового показа-называния – они не прорастали в ткани спектакля, не давали плодов, не взаимодействовали, оставаясь на уровне эффектной картинки. До самого конца спектакля было трудно понять, зачем режиссер нарядила в арлекинский костюм немого персонажа, значащегося у Римского-Корсакова как «попугай».

Петушок (хотя точнее было бы назвать этот персонаж курочкой) с Попугаем отправились, словно в компьютерном квесте-ходилке, в авантюрное путешествие по чудаковатому миру русского лубка. Правда, режиссер заострила этот лубок в костюмах мужских персонажей до отсылок к русскому двору как раз накануне 1917 года. Нашему Петушку была отведена сомнительная роль девочки в короткой юбчонке при царе, которая должна была зачем-то предупреждать его «быть начеку». Хор же был одет в вязаные жилеты в духе советского колхоза, а мамок с няньками одели в дымковско-матрешкинские аляповатые надутые юбки и поселили в сонное царство каруселей и леденцов. Массовка оказалась самым слабым звеном постановки, ибо такого бестолкового брожения по сцене не приходилось видеть давно.

Испытанием для царя Додона (Владимир Феляуэр) и двух его сыновей стали огромные шапки-купола, под которыми их головы буквально склонялись, а ведь еще надо было и петь. «Шемаханский акт» на мертвом поле быстро превратился в снотворное, ибо с умением насытить действие действием у дебютантки обнаружились большие проблемы. Весь II акт вытащила на себе исполнительница роли Шемаханской царицы – колоратурное сопрано Ольга Пудова. Без ее сеанса вокальной магии все бы провалилось. Легко и непринужденно, фактически в костюме прародительницы Евы ткала она свой колоратурно-умопомрачительный узор, гипнотизируя слушателей.

Этот акт стал еще и звездным часом оркестра: Валерий Гергиев выписывал всю симфоническую вязь, все миражи и соблазны «русского Востока» с такой любовью и нежностью, с такими ажурно-хрустальными орнаментами!

После смерти Звездочета (Артем Мелихов), почему-то похожего на иностранного шпиона из советских детективов, вдруг произошла следующая метаморфоза: Шемаханская царица напялила серый халат ключницы Амелфы (Злата Булычева), няньки Додона, Петушок оказалась без юбки – в одной рубашке, словно полуодетая девушка, познавшая нечто запретное, а Попугай – в костюме Петушка. Так режиссер захотела лихо поразить зрителей под занавес, намекнув в этом круговороте половых метаморфоз чуть ли не на «роман взросления». Чтобы хоть как-то объяснить для самой себя смысл чтения этой сказки, намекающей на расставание с невинностью детства.

Повзрослеть режиссеру и в самом деле очень бы не помешало, чтобы впредь штурмовать такие оперные вершины.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 007 (5380) от 20.01.2015.


Комментарии