Петербуржцам показали отреставрированный фильм Динары Асановой «Не болит голова у дятла»
В некоторых кинотеатрах прошли показы отреставрированного фильма Динары Асановой «Не болит голова у дятла» (1974 г.), истории о школьнике, который мечтает стать барабанщиком, и его первой любви. Реставрацию провели в Госфильмофонде к 80‑летию режиссера, а представил старое кино новым зрителям в Петербурге оператор-постановщик Дмитрий ДОЛИНИН — один из замечательных мастеров ленинградской школы, работавший вместе с Иосифом Хейфицем, Глебом Панфиловым, Ильей Авербахом, Виталием Мельниковым, Игорем Масленниковым. В том числе на фильмах «В огне брода нет», «Начало», «Чужие письма», «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Собака Баскервилей», «Фантазии Фарятьева», «Объяснение в любви»…
Дмитрий Долинин. Автопортрет. / Репродукция
— Дмитрий Алексеевич, как вы думаете, почему в последние годы так вырос интерес к старым фильмам? Многие ли из них действительно актуальны сегодня?
— Я не знаю, многие или нет, но есть фильмы, которые можно смотреть во все времена. Точно так же, как повести Пушкина можно читать всегда. Это картины, которые отмечены человечностью, добротой, какими‑то универсальными сюжетами — фильмы Георгия Данелии, Ильи Авербаха, с которым я работал, той же Динары Асановой… Это обыденные, но вечные человеческие истории.
— Насколько необходима им реставрация?
— Реставрация, конечно, необходима. Дело в том, что цветная позитивная пленка выцветает от долгого хранения. Изображение разрушается, даже если хранить очень хорошо. Оно делается размытым, монохромным, приобретает грязно-коричневый оттенок. Приходится при оцифровке это исправлять, чтобы получить что‑то адекватное.
— Специалисты Госфильмофонда, которые работали с картиной «Не болит голова у дятла», обращались к вам за консультацией?
— К сожалению, нет. У них это не принято. Они делают все сами, на свой вкус, догадываются, как было.
— Как догадываются? На что ориентируются, если оригинальная пленка выцвела?
— На свою интуицию. Также есть более ранние копии, пленочные видеокассеты. Они отдаленно похожи на оригинал, можно повторить то, что на них.
— Насколько отреставрированная копия фильма «Не болит голова у дятла» близка к оригиналу?
— Я посмотрел несколько первых, начальных кадров. Вроде они похожи на то, что должно быть. Единственное — для большого экрана не хватает резкости на общих планах. Фигурки немножечко подразмыты. А крупные планы, лица более-менее прилично выглядят.
— Как строилось ваше общение, взаимодействие с Динарой Асановой в процессе работы? Как вы сумели уловить ее режиссерское видение?
— Интуитивно. А потом предлагал свои идеи. Например, в картине есть школьный двор, а на заднем плане проходит электричка. Зачем там электричка? Низачем. Никакого отношения она к сюжету не имеет. Я просто вспомнил, что видел какую‑то школу, которая стоит возле железной дороги. Нашел ее и предложил Динаре, чтобы именно в этом дворе находился наш школьный двор. Динара была не против.
Точно так же в сцене, где мальчик, главный герой, встает на голову во время ухаживания… Это происходит на лестнице, через окно которой видна Невка, и мы видим, как гребцы гребут. А зачем они?
— А действительно, зачем?
— А низачем… Я ничего не объяснял. Я сказал Динаре: «Пошли посмотрим школу, там будет на заднем плане электричка». И она сразу ответила: «Ой, хорошо». Никаких рациональных обсуждений на этот счет не было. Просто мне казалось, что в этом есть что‑то жизненное, настроенческое.
Конечно, можно многое постфактум напридумывать. Дети, которые заканчивают учение, образ их будущей жизни… мы мчимся на поезде к светлому будущему… Но это для киноведов. Прямого отношения к замечательному сценарию Юрия Клепикова это не имеет.
— Вы говорите об ощущении. Какими операторскими средствами, инструментами оно создается на экране?
— Первейшее — свет. А потом — оптика, композиция, движение камеры. Это важно: как камера движется, много или мало, постоянно или в какие‑то моменты. Кроме того, оператор участвует в выборе натуры, места съемки. Должен участвовать. Сейчас, как я иногда вижу в сериалах, оператор снимает там, куда его привезли в первый раз в жизни. А в те времена мы тратили много времени на поиски. Режиссер, оператор, художник и кто‑то из администрации могли ехать за тридевять земель, чтобы посмотреть какой‑нибудь провинциальный городишко, который им кто‑то посоветовал. Когда мы работали на фильме Глеба Панфилова «В огне брода нет», то на микроавтобусе проехали тысячи две километров при выборе натуры — того города, где все происходит, той железнодорожной станции… Это важно. Натура — что‑то вроде подмалевка на полотне, а оператор — художник, который по этому подмалевку своими средствами пишет картину.
— В последние годы вы не работаете в кино. Чем занимаетесь?
— Я учу студентов в Институте кино и телевидения, с 1992 года там преподаю.
— Многие из ваших учеников нашли себя в профессии?
— Из всех мастерских, которые у меня были (каждая по пять лет), — человек 10 – 15. Хотя, может, и больше, я не обо всех знаю, кто где. Не очень много, но так было всегда.
— Кого из них вы помните?
— Со мной на нынешнем курсе работает еще один преподаватель, Степан Коваленко, мой ученик. Федор Ордовский стал большим специалистом по подводным съемкам, его приглашают всюду, где нужно снимать под водой (в сериал «Морские дьяволы», к примеру). Никита Рождественский очень неплохо снял плохой фильм про панфиловцев («28 панфиловцев»). Глеб Неупокоев делает рекламу, клипы музыкальных групп SHORTPARIS, «Ленинград», какие‑то документальные фильмы. Мой ученик Павел Емелин вначале поработал оператором, а теперь занимается режиссурой. Ксения Кияшко стала сценаристом и актрисой. Настя Черкасова — режиссер-документалист.
— Вы ведь тоже не только оператор, вы пишете книги. Как это получилось?
— Однажды мы с моей женой режиссером Нийоле Адоменайте (ныне покойной) получили приглашение снять сериал «Эшелон». Мы его сняли, по дороге что‑то переписывали, а потом продюсер этого сериала прислал нам бумажный листочек, на котором был написан план следующего проекта. Буквально страничка. Нужно было написать сценарий и поставить его. И мы написали сценарий под названием «Лейтенант Жорж». Это был авантюрный сюжет, связанный с борьбой эмигрантов-белогвардейцев с ЧК. Действие должно было происходить в Париже и Москве. Главный герой — женщина-авантюристка. Лейтенант Жорж — ее кличка. Такая вот история. Мы собирались уже запускать этот сериал в производство, но продюсер не нашел денег, все повисло в воздухе.
Между тем для сочинения сценария была куплена куча мемуарной литературы, вся она была прочитана, что‑то оттуда было взято. Мне стало жалко, что написанное пропадает, и я попытался из этого сделать прозу, повесть. Она была напечатана в 2008 году. Собственно, это и был первый шаг.
— Теперь у вас уже есть несколько исторических повестей и рассказов…
— Да. Как‑то пошло-поехало в эту сторону. Есть какие‑то истории из времен 1918 года, Первой мировой войны, переходящей в Гражданскую. Есть три повести про кино…
— Я знаю, что вы еще и фотограф. Интерес к фотографии возник как продолжение вашей работы в кино?
— Я не помню, с чего я захотел в кинооператоры, но в то время у меня уже был фотоаппарат, «Комсомолец» назывался. И мне мои родные сказали: «Ой, а у нас есть знакомый — настоящий кинооператор!». И меня познакомили с Дмитрием Давидовичем Месхиевым, отцом Дмитрия, нынешнего режиссера. Ленфильмовская кличка у старшего Месхиева была ДД. Он мои фотографии как‑то перебирал, оценивал, и одна ему понравилась. Он сказал: в этой фотографии есть настроение. И я начал в этом направлении работать, а потом поступил во ВГИК с легкой руки ДД.
Во ВГИКе, естественно, занимался фотографией по программе. Это нужно было для обучения. Когда стал кино снимать, было не до фотографии очень долгое время, потому что некогда, совершенно другие заботы. Тем не менее иногда что‑то делал. Где‑то в 1970‑х годах были какие‑то перерывы в работе, и я опять немножечко снимал фото. А потом, когда кино сдулось, стал серьезно заниматься фотографией. Сейчас — иногда.
— Что для вас главное в фотографии? Почему она вам интересна?
— У меня существуют довольно четкие убеждения, какой должна быть моя фотография. Главное — настроение, свет, воздух. Кроме того, это одинокое занятие. В этом прелесть…
— Что для вас ближе — кино, фотография, литература?
— В разные времена — разное. Когда‑то операторская работа была очень интересна для меня. Потом она поднадоела, потому что все, что называется творчеством, стало инстинктивным. Да, я понимал, например, что работаю с хорошим режиссером по замечательному сценарию, но сам процесс работы однообразен, и он уже не требовал от меня умственных затрат. Я захотел заняться режиссурой, попробовал. Какое‑то время это казалось самым интересным… Последнее, наверное, — литература.
— Фотография и во многом операторская работа для вас связаны с ощущением, настроением. Режиссура и литература требуют рациональности, структурного мышления…
— Ощущение и здесь тоже очень важно. Тут все вместе. И структура, и ритм, и настроение — все в одном. На самом деле все это одно и то же. Различаются только инструменты.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 172 (7255) от 15.09.2022 под заголовком «Свет, воздух и настроение».
Комментарии