Перечитывая Щедрина

Сегодня исполнилось 190 лет со дня рождения величайшего нашего сатирика, а тексты его воспринимаются, как написанные сейчас.

Портрет работы И. Н. Крамского. 1879 г.

В нежном школьном возрасте читают «Повесть о мужике, который двух генералов прокормил» и резвятся по поводу генералов, думающих, что «булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают», попутно отмечая дарования мужика, умеющего «даже в пригоршне суп варить». Вместившийся в одно предложение рассказ о том, как этот самый мужик собственноручно свил веревку, которой его привязали, «чтоб не убег», не столь ярок, а потому проходит мимо детского сознания, как, впрочем, и остальные «Сказки для детей изрядного возраста». Потому, войдя в изрядный возраст, мало кто вспоминает про премудрого пескаря, диспуты карася со щукой и злодейства медведей на воеводстве. Не говоря уж про историю вяленой воблы, счастливой тем, что у нее «ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести».

Сам писатель повзрослел рано, так же рано, еще в годы учебы в Царскосельском лицее, начал писать стихи и печататься, а ровно через три года после окончания лицея, в 1847 году, был сослан в Вятку за «вредный образ мыслей». Гении даже самые страшные обстоятельства ухитряются повернуть себе на пользу, потому возвращенный из ссылки в 1856 году Михаил Евграфович Салтыков был немедленно причислен к Министерству внутренних дел как чиновник особых поручений при министре, а написанные в провинции «Губернские очерки» сделали Николая Щедрина одним из самых заметных писателей.

Стремительная карьера (через два года Салтыков уже вице-губернатор Рязани, еще через два – Твери) определила литературную позицию. Такой точки обзора – изнутри и с самого верха государственной системы – не было ни у кого из наших писателей и публицистов. В годы ссылки возник и замысел одной из самых главных книг Салтыкова-Щедрина: для дочек вятского вице-губернатора Болтина, одна из которых потом стала его женой, он составил «Краткую историю России». Возможно, это и было тем зерном, из которого выросла «История одного города».

Читать «Историю одного города» как пародию на популярные в XIX веке исторические исследования вряд ли сегодня интересно. Выискивать черты сходства Негодяева с Павлом I, Угрюм-Бурчеева с Аракчеевым и Николаем I и гадать, кого имел в виду писатель, рассказывая об умершем от объедения бригадире Фердыщенко, – тоже занятие на любителя. Сам Щедрин неоднократно говорил о том, что интересует его не история, а фантастический «порядок вещей», делающий человеческую жизнь «не вполне удобной».

Этот порядок определяется взаимоотношениями градоначальников и «людишек» и остается неизменным на всем протяжении глуповской истории, начавшейся воплем «Запорю!». Постепенно репертуар расширяется, в нем появляются еще две «музыкальные пьесы»: «Разорю!» и «Не потерплю!» Все попытки городского архивариуса, «получающего в месяц два рубля содержания, но и за всем тем славословящего», отыскать конституционализм там, где «существует лишь принцип свободного сечения», оказываются тщетными. Конечно, и в глуповской истории «попытки конституционного свойства существовали», но ограничивались они тем, что квартальные «не всякого прохожего хватали за воротник». Что же касается законов, то один из градоначальников сформулировал принцип отношения к ним так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит». Действия градоначальников, при всем разнообразии фантасмагорических образов, схожи: скорая езда на почтовых, энергическое взыскание недоимок, походы против обывателей, устройство и расстройство мостовых «и т. д.», как пишет уставший перечислять подобные подвиги архивариус.

И точно так же не меняется реакция на «неизреченную бесстыжесть» начальства испокон веков трепещущих глуповцев. Правда, в зависимости от обстоятельств трепещут они по-разному: когда «бессознательно», когда «с сознанием собственной пользы», порой даже возвышаясь «до трепета, исполненного доверия». Их главные добродетели – твердость в бедствиях и долготерпение, основанное на начальстволюбии. «Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить – мы и тогда противного слова не молвим! (...) нам терпеть можно! Потому что мы знаем, что у нас есть начальники!» Есть и вольности, старинные, до новейших «мудреных» времен сохранившиеся, состоящие в том, что «лучшие граждане», «образовав всенародное вече», потрясают воздух восклицаниями: «батюшка-то наш! красавчик-то наш! умница-то наш!».

Беспечные, добродушно-веселые глуповцы, «людишки и сироты» – с какой жалостью, иронией, яростью и болью говорит о них писатель! Возможно ли благополучие в этом вечно застигаемом врасплох то голодом, то пожарами, то войнами за просвещение городе? Перечитайте главу «Эпоха увольнения от войн» – и вы поймете, в чем секрет глуповского процветания. При градоначальнике со смешной фамилией Прыщ наступила в городе «счастливая година», когда всякого добра у глуповцев явилось даже «не вдвое или втрое, но вчетверо». А объяснялось неслыханное благосостояние тем, что у градоначальника «была фаршированная голова», потому он не только не вмешивался в обывательские дела, но даже и законов не издавал, утверждая, что «в этом-то невмешательстве и заключается вся сущность администрации».

Мудрая, горькая, смешная книга, написанная эзоповым языком, по сей день вызывающим восторг историков литературы, да и просто умных читателей. Только сам Щедрин называл этот изобретенный им способ выражения «рабьей манерой». А незадолго до конца жизни, уже примериваясь к смерти, начал писать «Забытые слова». Среди дошедших до нас нескольких отрывков есть такой: «Были, знаете, слова, – ну, совесть, отечество, человечество, другие там еще... А теперь потрудитесь-ка их поискать!.. Надо же напомнить!..».

Жаль: не успел.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 013 (5630) от 27.01.2016.