Парижские сезоны Эдуарда Хиля

Имя известного и популярного в 70 — 80-е годы эстрадного певца Эдуарда Хиля со временем стало незаметно забываться и отходить в историю советской эстрады. Уже несколько лет он фактически не появлялся на концертных площадках, его не слышно и не видно было в телерадиоэфире, и кое-кто поговаривал, что Хиль уже несколько лет как уехал из России и выступает теперь в парижских кафешантанах.
Но вдруг совсем неожиданно Эдуард Хиль появился не где-нибудь, а на сцене самого престижного концертного зала нашей страны — «Россия» в Москве. В сопровождении симфоническою оркестра прошел его сольный концерт, на котором публика, до отказа заполнившая зал, щедро одаривала аплодисментами звезду советской эстрады. И пожалуй, настоящим откровением стало эксцентрическое и даже шокирующее появление Эдуарда Хиля в шоу Сергея Курехина «Гляжу в озера синие» на сцене БКЗ «Октябрьский».
Так где же все-таки сейчас находится Эдуард Хиль в Петербурге, Москве, Париже?.. И вот я сижу в его просторном рабочем кабинете с фортепиано в одной из квартир «толстовского» дома на Фонтанке.

— Эдуард Анатольевич, говорят, вы теперь живете во Франции?

— Помилуйте! Уж не первый раз слышу, что Хиль за границу перебрался. Во Франции теперь живет. Бред все это! В Париж я приезжал несколько раз, по 2 — 3 месяца работал там. Но не уезжал насовсем, это же просто не для меня, невозможно!

— Почему?

— Да потому, что Россия — самая прекрасная страна в мире. В России каждый человек — глыба, личность. Неважно, повар он или академик. Но это человек с таким распахнутым сердцем, с такой открытой душой... Не встречал я таких людей «там».

— Но и «там» ведь много русских?

— Переродились они, другие стали. Дети говорят с акцентом, внуки вовсе не знают русского языка. И тех, кому повезло, совсем не много. В основном, «там» мы — люди второго сорта. «Там» нас никто не ждет с распростертыми объятиями.

— Эдуард Анатольевич, уйдем от безличного «там» и придем к вполне конкретному городу — к Парижу. Город, в котором вы волею судьбы задержались несколько дольше, чем обычный турист.

— Как-то, гуляя по Парижу, встретил своего давнего приятеля, который пел когда-то в Малом оперном. Слово за слово, он пригласил меня в кабаре «Распутин», в котором тогда работал. Мэтром там служил тоже один мой знакомый, который и предложил мне познакомиться с хозяйкой этого милого заведения, обожающей, как мне сказали, все русское.

Елена Афанасьевна Мартини, узнав, что я артист, при первой же встрече предложила мне спеть «Вечерний звон». Спел. Потом говорит: «А можете спеть «Черные гусары»? Я не знал этой песни. Она мне напела ее, написала текст, и уже на следующий день я пел «Гусар». После этого она и предложила мне задержаться.

— Вы согласились легко, без стона?

— Для меня три года назад Париж был единственным шансом выжить. Я ведь на родине до недавнего времени был никому не нужен. Сцена была отдана на откуп молодым «звездочкам», современной поп-рок-музыке. Нас, певцов «старой гвардии», уже никуда не приглашали. Я остался без работы и без денег. Я же не могу пойти работать сантехником или стать вдруг экономистом. У меня специальность артиста, и мадам Мартини предложила мне работу по моей специальности.

— И вас не смущал кабарешный подиум после престижнейших концертных залов, центрального телевидения... Вы поете, а кто-то, поглощая икорку, «смотрит» на вас затылком, а кто-то, может, и бузит...

— Там совершенно другая обстановка. Если посетитель, например, без хорошего костюма и галстука, его просто не пустят. В «Распутине» никогда не бывает драк. Хозяйка даже не разрешает танцевать. Свое кабаре она стремится подать как театр. И люди приходят в «Распутин» прежде всего посмотреть программу, а не поесть. А уже в качестве сопровождения предлагается широкий выбор напитков и легкой закуски. Но никак не обильное чревоугодие.

Само помещение кабаре решено в русском стиле. Оформлял его театральный художник, безусловно, тонко чувствующий и знающий Россию, русскую культуру. Темно-красные тона, большие абажуры, на стенах картины в больших дубовых рамах соперничают с медвежьими и волчьими шкурами, подсвечники, ковры...

— И как же вам там работалось!

— Ну это хлеб несладкий. Я не встречал там ни одного русского артиста, который бы зарабатывал за границей большие деньги. Платят очень мало после каждого концерта. На завтрашний день уже почти ничего не остается. Да так живут очень многие русские. Хватает только на пропитание и на жилье.

— Вы жили в отеле?

— О, это не по моим деньгам. В Париже сдаются небольшие, по 10 — 15 метров, комнатки. Называются они «студио». Кровать, стол, стул. Здесь плита, душ, туалет. Для экзотики месяц-два в таких условиях продержаться даже интересно. И, наверное, я могу сказать, что мне довелось узнать, прочувствовать Париж. «Студио», между прочим, в отличие от пятизвездочного отеля делало восприятие этого города более острым.

— И что же Париж?..

— Необыкновенный город. Наверное, нет в мире человека, который бы не стремился увидеть Париж. Эйфелева башня, Елисейские поля, Версаль, Лувр... Это все первое впечатление, и для многих, увы, последнее. А ведь есть такие живописные закоулки в Латинском, Арабском, Китайском кварталах.

— Да, Лувр и Нотр-Дам — это еще не весь Париж...

— Поразили меня две особенности. Безумное количество ресторанов, кафе, бистро, клубов. Их неимоверно много. И тем не менее они не пустуют. Даже ночью. Мне когда рассказали, что в Париже в час ночи бывают пробки, я не поверил. Но, действительно, выхожу в два часа ночи в центр — жизнь бурлит. Все горит, сверкает, много людей, машин, звуков. Работают магазины, кинотеатры, варьете, дискотеки, клубы, причем каждый человек сообразно своим склонностям и ориентации даже глубоко ночью найдет себе интересное и веселое пристанище.

Но какой бы Париж не был красивым, вот что странно. Помню, летели мы с Андреем Петровым и Соловьевым-Седым в Рио. И зашел у нас разговор о самом красивом городе в мире. Мы называли и Париж, и Лондон, и Рио-де-Жанейро. А француз, сидевший рядом, говорит: «Что вы! Самый красивый город на земле — это Ленинград». Недавно беседовал с корреспондентами Би-би-си, и они называют Ленинград жемчужиной. Они не замечают этих облупленных, обшарпанных домов, грязи. Они видят эти действительно прекрасные архитектурные ансамбли, построенные при Петре, Екатерине, Павле. И действительно, в мире много красивых городов и стран, но Россия самая прекрасная. И нет такой силы, которая заставила бы меня уехать и отказаться от родины.

— Вы говорите по-французски?

— Только «здравствуйте» и «до свидания». Да, честно говоря, у меня и не было в этом особой надобности. Как в Париже, так и в самом «Распутине» я общался, в основном, по-русски.

— И пели только русские песни?

— «Потолок ледяной», «Семеновна», «Кавалергарды», «Туман на луга ложится», «По селу бегут мальчишки», почти все старинные русские романсы. Я внес в репертуар кабаре свежую струю. В каждом моем выступлении были новые песни, которые прежде здесь вовсе не исполнялись.

Программа в кабаре идет с 11 вечера до 2 часов ночи. Сначала просто русский оркестр, потом выходят гусары под руководством Поля Тоскана. В прошлом он был первой скрипкой в «Гранд-Опера». У меня за вечер два выхода.

— Вы тоже выступаете в русском костюме?

— У меня одна голубая шелковая рубашка с вышивкой, перепоясанная кушаком, черные брюки, сапоги. Вторая — белая, праздничная. Мадам Мартини она очень нравилась.

Программа начиналась песней «Утро красит нежным цветом!». И гости частенько спрашивают у Мадам, почему именно этой песней начинается концерт. Оказывается, ее под эту песню в лагере выводили на прогулку. Дважды ей приходилось сидеть в лагерях. Сама она из Белостока, из дворянок. Первый раз ее забрали, когда присоединяли Западную Белоруссию, а второй — когда освобождали Белоруссию от немцев. История эта очень запутанная, как, впрочем, и вся последующая жизнь Мадам, окутана легендами и тайнами. В те далекие годы в нее был влюблен генерал Черняховский. И это не удивительно. Даже сейчас, глядя на ее осанку, фигуру, красивое породистое лицо, никогда не скажешь, что ей 70, подумаете, ну, ей лет этак 50. Кто знает, как ей удалось бежать. Сначала в Польшу, затем во Францию.

Мне говорили, что помимо кабаре Мадам держит рестораны и отель в Лас-Вегасе. В Париже у нее есть еще знаменитый театр «Фоли Бержер». Самый дешевый билет в этот театр стоит 500 франков (100 долларов). Обслуживающий персонал там в мундирах русских офицеров времен Павла I. Вас всюду сопровождают, усаживают. Это целый ритуал.

Но «Распутин», как она сама говорит, самое любимое ее детище. В этом году ему исполняется четверть века. Заведение тоже очень дорогое. Бутылка водки стоит около 150 долларов.

Мадам ревностно следит за культурой русской песни, за репертуаром. Если в ее отсутствие некоторые певцы позволяют себе петь «Мурку» или «Червончики, мои червончики» и если она об этом узнает, кара неизбежна. Вызывает и говорит: «Отдохните три дня, любезнейший». А это значит, что три дня артист не получит зарплату.

В «Распутине» работают исключительно одни мужчины.

— Почему?

— Это опять-таки приверженность хозяйки всему русскому. В России ведь женщины никогда не работали в ресторанах и кабаках. И это действительно тяжелая работа. Попробуйте с 9 вечера до 3 часов ночи побегать с подносом.

— Земляки часто заходят в кабаре?

— Русские — основная клиентура. В основном это богатые люди, бизнесмены, депутаты. Бывают Никита Михалков, Юрий Любимов, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и много популярных российских артистов.

— Эдуард Анатольевич, теперь вы вернулись. Париж уже пройденный этап, или же вы продолжите парижские сезоны?

— Пожалуй, уже нет. Тем более, вроде бы, реанимируется интерес ко мне на родине. Стали приглашать на разные концерты. Я чувствую, что наконец возвращаюсь на свою стезю у себя дома.

— Какие песни вам наиболее близки? Как вы выбираете для себя песню? Изменились ли какие-то ваши критерии отбора сейчас, когда вы вновь и в новое время возвращаетесь на свою стезю?

— Да нет. Ничего, пожалуй, не изменилось. Я очень люблю романсы. Любовь к ним привил мой профессор Евгений Петрович Ольховский. Показывая их мне втихаря (а в те годы романсы были, по сути, запрещены, поскольку «пропагандировали мещанско-буржуазную культуру»), он говорил, что непременно придет время, когда романс вновь овладеет сердцами людей. И время это пришло. Я люблю романсы еще и за их народность. Вспомните «Ямщика», «Бубенцы», «Утро туманное»... Как они похожи на лирические казацкие, ямщицкие песни. И потом романс почти всегда представляет собой синтез прекрасной музыки и высокой поэзии. Вот поэтому и тянутся к нему люди, поэтому люблю его я.

Самые любимые песни из моего репертуара — «Пора любви» Станислава Пожлакова, «Ты и небо» Александра Морозова, «А люди уходят в море» Андрея Петрова. Это такие серьезные, непроходные песни, что я думаю, когда мы уже уйдем в мир иной, наверняка найдутся люди, которые будут их петь. В них есть вечная философия жизни, свое зерно мудрости и доброты.

* * *

На днях Эдуарду Хилю исполнилось 60 лет. Достигнув внушающего уважение возраста, Эдуард Анатольевич, пожалуй, достиг и всех своих желаний. Всю свою жизнь он занимался и занимается до сих пор любимым делом. Он познал любовь и благодарность зрителей, увидел Париж (и не только) и выполнил свою эксцентрическую мечту — похохмить на сцене. Чего же боле?

Мы поздравили Эдуарда Анатольевича.

И еще: приходите к нему на концерты. «Потолок ледяной», Вода, вода», «На вечернем сеансе», «Пора любви», «Если радость на всех одна...» Многим из этих песен лет по 30. Но как удивительно свежо они заучат сегодня. Удивительный все же певец и интересный человек Эдуард Хиль.

Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости»
№ 232 (909) от 3.12.1994 года.