Парадоксы Курентзиса

Главным музыкальным событием фестиваля «Дягилев P. S.» стало выступление оркестра MusicAeterna под управлением Теодора Курентзиса. Музыканты исполнили музыку балета «Ромео и Джульетта» Сергея Прокофьева.

ФОТО предоставлено организаторами фестиваля

К четвертому визиту грека с пермско-европейской пропиской Курентзиса на этот фестиваль публика уже привыкла к тому, что каждое его выступление сулит как минимум нечто экстраординарное, будоражащее воображение, пробуждающее от ноябрьской дремы. Так уж получается, что пока только этот фестиваль является для одного из самых экстравагантных музыкантов современности возможностью выступить в Петербурге - городе, где он провел бурную молодость, где учился у Ильи Мусина и в котором, без сомнения, надеялся продолжить карьеру. Но все, что ни делается - делается, и зачастую к лучшему. То, что Курентзису удалось совершить сначала в Новосибирске, а затем продолжить в Перми, точно не получилось бы ни в Москве, ни в Петербурге. Вдали от столичной суеты он неспешно, шаг за шагом, сотворил, как свою Галатею, свой инструмент - оркестр. И совсем скоро этому оркестру предстоит продемонстрировать свой неповторимый стиль игры уже на самом главном летнем фестивале - Зальцбургском, где они сыграют оперу «Милосердие Тита» Моцарта. К тому, что выходит из-под рук Курентзиса, можно относиться по-разному, и в этой противоречивости мнений тоже кроется секрет успеха и известности. Идущий поперек шаблонов и традиционных представлений об интерпретации музыки маэстро не оставляет равнодушным никого, вызывая шумные дискуссии. Он парадоксален за дирижерским пультом так же, как парадоксален и в своих высказываниях о жизни.

После «Дидоны и Энея» Перселла, роскошного вечера музыки Рамо и оперы «Дон Жуан» Моцарта в прошлые годы встреча его поклонников с музыкой балета «Ромео и Джульетта» Прокофьева сулила нечто как будто совсем «из другой оперы». Впрочем, как посмотреть. С одной стороны - да, музыка почти середины ХХ века, но с другой - музыка, написанная о той самой старине, которую так обожает Курентзис. На сей раз - о старине шекспировского образца с соответствующим размахом и страстями. А это его любимый формат. Ожидания того, как будет исполнена хорошо знакомая музыка, оправдались, и даже пришлось несколько пожалеть о предсказуемости многих хрестоматийных эпизодов. Наверное, мы привыкли к манере Теодора, даже притом что слышим его не чаще раза в год. Маэстро навел резкую контрастность, сделав быстрое еще быстрее, громкое еще громче, прозрачное еще прозрачнее, воздушное еще воздушнее. Курентзис искал сочные краски из барочной палитры, но и ренессансную воздушность тоже можно было ощутить. Он словно напоминал, что «Ромео и Джульетта» Прокофьева были идеально вписаны в парадигму эпохи, в которую создавался балет, - конец 1930-х годов. Ампирную Москву тогда заботливо облагораживали архитектурными проектами, апеллировавшими к «образам Италии», делавшими из столицы «третий Рим».

Земного в интерпретации Теодора оказалось намного больше, чем небесного, так же как смерти - больше, чем жизни. Выстраивая мощные контрасты большого и малого, тихого и громкого, железа и плоти, он тем самым воспевал не только полноту и парадоксальность бытия, но и поражался его трагизму. Ослепительно эффектно, намного выразительнее лирических откровений, которые как будто остались несколько в тени, слушались массовые сцены и уличные драки, в которых Теодор не скрывал, как близок ему воздух той эпохи, как привольно жилось бы ему при дворе каких-нибудь Медичи. Надо было видеть, как танцевал он за пультом буквально за всех - и за герцога, и за Капулетти с Монтекки, и за патера Лоренцо, и за двух влюбленных, и за автора...

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 227 (5844) от 05.12.2016.