Музыкальный фэн-шуй. Как китайцы показали свои «А зори здесь тихие» в Петербурге

«Россия — моя прекрасная родина», «Мы защитим тебя от врага, любимая Отчизна!», «Мне не жаль отдать свою жизнь за великую русскую литературу». Все эти слова трудно представить в современных российских постановках. А китайцы их спели — и заставили посетителей Мариинского театра аплодировать им стоя.

© Мариинский театр/ Фотограф Валентин БАРАНОВСКИЙ. 2018 г.

Краткие гастроли оперной труппы Национального центра исполнительских искусств Китая превратили начало сезона на Новой сцене Мариинского театра в событие огромной важности, которое, правда, мало кто предвидел.

Судите сами:к нам привезли оперу современного китайского композитора на наш хрестоматийный сюжет (повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие»). Понятно, что многие отправились в театр, как на аттракцион, — как они там сыграют в нашу историю? Да еще и расхожее мнение об азиатском оперном пении, как вариации на тему «мяу-мяу», никто не отменял.

Эти два сентябрьских вечера показали совсем иное. Китайское представление парадоксальным образом вернуло петербургского (скорее, ленинградского) зрителя в эпоху большого стиля. И как бы на этом фоне не показались бессильным мяуканьем труды отечественных мастеров с режиссерскими вывертами и протестными фигами в кармане.

Композитор Тан Цзяньпин решил, казалось бы, невозможную задачу, вписав в музыкальный текст с очевидной китайской «пропиской» русскую плясовую, «Катюшу», пафосные хоралы в сталинской эстетике. И весь этот номенклатурный калейдоскоп советской поры дополнял настоящий музыкальный фэн-шуй. Тан Цзяньпин озвучил стихии воды, воздуха, огня и земли, используя самые разные средства — от тончайшего звукоподражания до патетического симфонизма.

Поразили и китайские солисты. В нашей традиции оперные примы и премьеры должны обладать внушительными формами — чтобы было «чем» петь. Пекинские голоса оказались настолько мощными, а ноты выпевались так продолжительно, что порой становилось не по себе. Между тем гимнастерки скрывали субтильную физическую сущность — никаких тебе внушительных объемов. Особенное впечатление произвела сопрано Сюй Сяоин — ее Рита Осянина выделялась даже на фоне остальных безупречно поданных главных героинь.

Заочный диалог Риты с мужем, погибшим Осяниным (бас Чжан Ян), стал, как принято говорить, одной из кульминаций спектакля. Стоит только уточнить, что таких сильных моментов по представлению было рассыпано немало.

Аплодировать на «Зорях» по ходу действия приходилось многажды. И слезы душили присутствующих неоднократно. И когда Рита обращалась к тени супруга: «Ты уже не обнимешь нашего сына. Но теперь я в военной форме — в память о тебе, любимый». И когда красавица Женька Комелькова (Ван Хунъяо) вздымается над полем битвы, чтобы с автоматом в руках погибнуть на словах «Поплыли туманы над рекой». И особенно когда Лиза Бричкина (Ли Синьтун), только что мечтавшая, как она родит старшине Васкову пятерых сыновей с такой же отменной статью, как у отца, гибнет в болотной топи.

Этот эпизод — гибель героини — показан с минимумом технических средств, тон задала человеческая — даже нечеловеческая — пластика. Низкое звучание хора — не пение. Это сама смерть заявляет о себе. Танцовщики изображали болотные пузыри, которые сжирают молодое девичье тело, волоча его за собой по сцене. Лизина душа — это голос, поднимающийся к небу. Там, где в итоге окажутся все пять героинь.

Но если бы авторы сконцентрировались на смерти и ужасе, опера не стала бы гимном жизни и любви, а этот фактор, как и гуманизм, и торжество добра, пусть и несколько плакатное, — непременное условие для произведения большого стиля. К счастью, замечательные танцовщики выходят на сцену не только в виде болотных упырей. Обворожительные чаровницы и эталонные красавцы из нашего ансамбля песни и пляски Западного военного округа изобразили и пасторальную сцену со снопами в духе ВДНХ и сплясали вокруг счастливой матери, получившей долгожданную весточку от воюющего сына. Апофеоз со счастливой и красивой Отчизной — это тоже они, с фирменными улыбками и былинными осанками. В другое время было бы, возможно, смешно, а на «Зорях» получилось возвышенно.

Особое место в опере отведено русской природе. Хор выступал в образе березок — с костюмами в черных полосках на белом и немного странными шапочками, увенчанными зеленой листвой. Изящные, одновременно реалистичные и символические декорации моментально превращались из осенних в зимние, а после и в весенние. Безоблачный день на наших глазах становился неопределенным, но кровавым временем суток — с тем чтобы чуть позже предстать величавой ночью со спокойными вечными звездами. Танец на пуантах становился аллегорией прозрачной воды. В мгновение ока от тонкого лиризма не осталось и следа: русские березы берут в руки оружие — именно так — и становятся в один строй с героинями.

Была ли в представлении та самая ожидаемая «китайщина»? О да, несомненно. И оказалась забавной — но улыбки зрителей были добрыми. В сцене мирной жизни девушек, вызвавшей один из наиболее эмоциональных откликов публики, Рита, Женька, Лиза, Соня и Галя одеты в кавайной манере, такой понятной для китайцев (кавайный — милый, прелестный, словно персонажи некоторых азиатских мультфильмов. — Прим. ред.). Будущие воины здесь миленькие и хорошенькие — вплоть до последней золотинки на розовой блузке.

Природные декорации дополняются механизмом китайской шкатулки с секретом. Поется на сцене о счастливой жизни в красавице-Москве — раз, и открывается дверца с фрагментом собора Василия Блаженного. Мечтает о любви, как в «Онегине», начитанная и в высшей степени романтичная Соня Гурвич (Чжан Чжо) — и для нее показывается шторка с тоталитарно-прекрасным красным бархатным занавесом, отделанным золотыми кистями. Более того — сам Ленский, в натуральном виде, поет для мечтательной девушки. Но во всю эту милоту внесут военную форму, в которую моментально облачится храбрая пятерка. И станет ясно — улыбаться наивным мирным радостям можно, но смеяться над ними — нет.

По мере приближения к финалу экспрессия действия переросла в экстаз. Старшина Васков (феноменальная работа баритона Чжан Яна), потерявший своих девчонок, корчился на сцене — без преувеличения, в полном соответствиями с восточными представлениями о переживании отчаяния. Откуда-то сверху к нему и зрителям спускались погибшие героини, оркестр Мариинского театра не мог перейти к финалу — публика рукоплескала, не в силах дождаться паузы. Маэстро Люй Цзя благодарно и умоляюще обращался к публике с просьбой прекратить аплодисменты.

И композитор, и режиссер Ван Сяоин завершали повествование на разрыв аорты. К Соне протягивал руки ее Ленский, со своими возлюбленными и родными встречались и ее боевые подруги. Красивые советские люди готовы станцевать финальную коду, торжествует русская природа, поседевший старшина Васков окружен ликующими пионерами, саврасовские «Грачи прилетели» сменяются на заднике такими же хрестоматийными изображениями Руси. И горе тем, кто плохо подумает об этой лучезарной картине.

«Родина, в твоем небе, в твоих звездах мы узнаем родные лица... Мы готовы отдать свои жизни за эти прекрасные зори», — звучат последние строки. И это работает. Считанные единицы сбежали из зала, чтобы успеть на мифические электрички и автобусы. Зал стоял и долго, долго не отпускал китайских артистов.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 173 (6272) от 19.09.2018 под заголовком «Отдать жизнь за прекрасные зори».