Никита Лобанов-Ростовский: «В тюрьме было страшно скучно»

На открывшейся в Музее театрального и музыкального искусства выставке коллекции Лобановых-Ростовских журналисты тянули в разные стороны князя Никиту Дмитриевича ЛОБАНОВА-РОСТОВСКОГО и сами терзались вопросом: о чем лучше говорить? О вернувшейся в Россию коллекции (крупнейшего в мире частного собрания русского театрально-декоративного искусства: Бакст, Бенуа, Коровин, Судейкин...). Или про жизнь? Наш обозреватель Анастасия ДОЛГОШЕВА выбрала второе: коллекцию нужно видеть своими глазами, а биография потрясает.  Он родился в Болгарии, жил в Париже; сейчас князь, гражданин США, обитает в Лондоне. Россию впервые увидел в 35 лет.  Никита Дмитриевич — из Рюриковичей, однако в аристократических кругах не вращается и письма подписывает просто Nikita. Выпускник Оксфордского университета^ геолог, знаток банковского дела и человек обеспеченный, при этом еще в детстве изведал, что такое тюрьма и как это — подворовывать. Был крайне болезненным ребенком — и сам «оздоровился» до такой степени, что стал чемпионом Болгарии по плаванию среди юношей.  Искал нефть в Патагонии, ртуть в Тунисе и на Аляске, никель в Венесуэле, железо в Либерии; был на алмазных разработках в пустыне Калахари. Как представитель банка давал взаймы целым государствам.  Его имя вносили в мировые биографические справочники, а аукционы «Сотби» и «Кристи» приглашали его в качестве советника.

— Никита Дмитриевич, вы ведь заинтересовались театральным искусством очень рано...

— Да-да, когда в 1950-е я приехал в Лондон и посетил выставку, посвященную «Сезонам русского балета» Сергея Дягилева. Там были представлены работы 42 художников, из которых 22 — русские. И меня это так ошеломило, что я там же в тот же момент решил, что буду этим заниматься.

—     И при таком интересе вы пошли учиться не на искусствоведа, а на геолога?

— Так я выбрал геологию гораздо раньше! Я знал, что буду геологом, в 12 лет. И все мои друзья-школьники — все стали геологами. Кроме одного, певца. Дело в том, что в Болгарии, где я жил, — там расположено озеро и вокруг него горы. И горы в те времена были голыми: там, как в Шотландии, срубили все деревья, чтобы пасти скот. Помню, был каменный карьер, где раскрывались породы, и в пегматитах обнажались замечательные по красоте кристаллы. Вот чем я загорелся.

—     У вас такая жизнь, что если бы о ней сняли фильм, я бы подумала: ну и фантазия у сценариста...

— Потому я в своих воспоминаниях стараюсь всегда публиковать газетные статьи и мнения других людей. Ну вот, например, о том, как плотно общался с генсеком Андроповым, и привожу воспоминания одного чекиста... Или, например, доказываю, что Усама бен Ладен — еврей. Да если я просто заявлю, что в свое время, давно, работал с бен Ладеном, кто-то вполне может сказать: явное вранье...

—     И как вам работалось с бен Ладеном?

— Очень умный человек. Очень порядочный — с точки зрения мусульманской культуры. Потому мы с ним и работали, наш банк давал ему деньги взаймы. Усама бен Ладен был меняльщиком денег, а его отец — очень крупным строителем; как сейчас сказали бы — олигархом. Но когда Усама поссорился с отцом, ему пришлось уехать на другую сторону полуострова, из Джидды в Аль- Хобар. Там он открыл свою лавку, а наш банке ним сотрудничал. Бен Ладен был чрезвычайно точный и порядочный в денежных делах.

—     Если вспомнить события вашей жизни, какое впечатление самое сильное?

— Мне было 12 лет. 1946 год. Меня и родителей забрали в военную тюрьму за попытку побега из Болгарии в Грецию. Но я заболел, и меня должны были перевести в другую тюрьму, центральную, где кормили чуть больше. И вот, сижу я в Пятом участке, одежда моя к тому времени совершенно протерлась и мне дали замену — большой мешок из-под лука. Прорезали в нем три дырки — для головы и для рук, надели на меня и посадили у входа в коридор чистить картошку. И вот я сижу — и вдруг вижу, как на допрос ведут моего друга, Володю Макарова, он из семьи знаменитого адмирала Макарова. Мы только переглянулись, но и знака друг другу не подали. Его потом на некоторое время отпустили, но в конце концов все же арестовали и посадили , однако в тот промежуток времени, когда он был на свободе, он успел рассказать знакомым, что мы не пропали, что моя семья жива, что мы сидим в тюрьме. И весть дошла до наших родственников. Вот это чувство, что ты находишься на самом дне, и вдруг проходит друг, и ты только обмениваешься с ним взглядом... Это одно из самых сильных впечатлений в жизни.

—     При всех ваших приключениях это — сильнейшее?!

— Да. Жизнь состоит из деталей.

—     Что чувствует ребенок, попав в тюрьму?

— Страшно скучно! Первые дни — неприятно, а потом все становится абсолютно монотонно. И что хуже всего — это когда вам не произнесли приговор. Вы просто сидите и не знаете, за что. И большую часть времени дремлете.

—     Никита Дмитриевич, история приобретения какой работы в вашей коллекции самая яркая?

— Самая яркая, пожалуй, история приобретения работы Бакста к «Баядерке». Ее собирался продавать очень известный коллекционер — выставить свое собрание на аукционе «Сотби». А мне просто необходимо было получить эту работу. И вот, я взял чемодан денег долларами, взял своего адвоката и поехал в город, где у того коллекционера была текстильная фабрика. Жена этого человека очень хотела купить дом в Соединенных Штатах, во Флориде, — и именно жена уговорила коллекционера продать мне работу Бакста, чтобы получить наличными тут же, а не рисковать потом на аукционе. Вот так была проведена сделка: я нагло явился с чемоданом денег и с адвокатом. Вот такой ход.

—   Может быть, много лет назад вы просчитали и то, что работы русских художников, тогда еще не востребованные, когда-нибудь будут цениться...

— Нет-нет, мне просто чрезвычайно хотелось их иметь.

—   Как вы поняли, что коллекции пора возвращаться в Россию?

— Когда она стала настолько значительной, что эксперты, приехавшие смотреть ее, сказали: «Так это же целый музей!» И я понял, что «надо возвращаться».

—   Раньше вы в любой момент могли дотронуться до картин, теперь эго будет невозможно...

— Ничего страшного. А кроме того, я продолжаю покупать работы. Так что собирание коллекции продолжается.

—   Было бы странно не спросить вас про дом Лобановых-Ростовских в Петербурге.

— Дом Лобановых-Ростовских я не видел — он завешен. Так что искажают ли его облик, и если да, то как именно искажают, — я не знаю. Но ко всей этой истории с домом я отношусь довольно спокойно. Просто потому, что осознаю, что ничего не смог бы поделать. Там такие финансы замешаны, что не надо мне лезть не в свое дело.

...Напоминаем, что выставка произведений русского театрально-декорационного искусства из коллекции Лобановых-Ростовских в Музее театрального и музыкального искусства на пл. Островского, 6, будет работать до 26 октября.