Несколько дней из жизни Довлатова

Сегодня на экраны выходит фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов». Картина будет демонстрироваться в широком прокате всего четыре дня.

Трудно смотреть кино про то, что любишь и знаешь: хочется придираться. «Довлатов» - фильм умный, сделан со вкусом, со знанием материала... Но вызывает вопросы.

Первый и главный - по поводу выбора актера на роль писателя Сергея Довлатова. Имя исполнителя долгое время держалось в секрете. Возможно, интрига - маркетинговый ход, момент существенный, ведь по части делового подхода к производству российское кино все больше приближается к мировому.

Для меня осталось загадкой, что же такого особенного помимо возрастной достоверности, символического портретного сходства и способности изобразить требуемую отстраненность от мира сего увидел режиссер в Милане Мариче. Я смотрю на нездешнее лицо на экране и гадаю: много ли он, милый молодой человек с кроткой полуулыбкой, родившийся в 1981 году в Сербии, понимает про время молодости моих родителей, в кругу которых достаточно было натур творческих, ищущих, амбициозных, задыхавшихся в СССР в начале 1970-х? Он обаятелен, играет грамотно, но не чувствует кожей ту болезненную рефлексию - как чувствует ее Герман-младший, которого в 1971 году еще на свете не было.

Конечно, искусство не имеет границ, но Герман все-таки снимал байопик (пусть и выхватив всего один значимый фрагмент из биографии главного героя), а этот жанр претендует на документальную точность. Само собой, Марича пришлось озвучить актеру российскому. Честно и достойно сделал это Александр Хошабаев, о котором, увы, вряд ли кто скажет слово: актеры дубляжа безлики.

Сценарий описывает несколько дней из жизни Довлатова холодной осенью 1971-го, в канун пышных ноябрьских праздников. Мне приятно видеть кусочки Ленинграда своего детства. Период развитого социализма, годы, именуемые в отечественной истории эпохой застоя, проступают здесь в трогательных узнаваемых деталях. Я каталась с такой же горки-ракеты, что и дочка Довлатова Катя, ездила в таких же трамваях, и у меня были вязаные варежки на резинке...

Я благодарна за эти воспоминания - не потому ли, что мне непроизвольно хочется присвоить воссозданную в картине атмосферу? Мое поколение тоже читало и перепечатывало запрещенную литературу и бросало престижные факультеты университетов в поисках истины или мифической внутренней свободы. Подобно героям картины, мы собирались на коммунальных кухнях, слушали «квартирники», гуляли по улицам и крышам, бесконечно курили и выпивали, спорили об искусстве и провожали друзей навсегда: отъезд на ПМЖ за рубеж в те годы был равнозначен смерти.

Герман уделяет пристальное внимание подбору актеров и в принципе не делит роли на главные и второстепенные. Странно, что двум исполнителям не удалось смахнуть с себя липкий налет медийности и освободиться от наработанных штампов. Светлана Ходченкова в амплуа невостребованной актрисы (забавный казус) и Данила Козловский в обличье непризнанного художника, промышляющего фарцовкой, невнятны. Зато их имена на афише могут привлечь внимание публики.

У артистов, работающих тоньше и глубже, получилось выйти на площадку с открытыми, словно умытыми, лицами и убедительно перевоплотиться в товарищей хороших, но не виноватых в том, что Довлатов родился в неправильное время в неправильном месте. Елена Лядова играет чуткого, интеллигентного сотрудника издательства - из той редкой породы людей, что умеют сострадать и стыдиться за дурные поступки других. Антон Шагин изображает работягу: его метростроевец, пишущий достойные стихи, парень простой - лживая мораль ему невыносима, и он выбирает внутреннюю эмиграцию. Анна Екатерининская рисует четкий собирательный образ государственной пропаганды в лице типичной редакторши «идиотской заводской газеты», где Довлатов числился корреспондентом и тщетно пытался «искренне, без иронии» воспевать в заметках советскую действительность. И бесспорная актерская удача - роль Бродского: Артур Бесчастный показывает своего персонажа прежде всего живым человеком и затем - гением.

Фильм густо населен обыкновенными советскими людьми. Они словно сошли со старых фотографий, которые мы храним в альбомах черно-белыми - но память-то наша цветная. Кстати, о цвете: лента кажется искусственно состаренной. То ли фильтры применил польский оператор Лукаш Зал, то ли это результат цветокоррекции, то ли спецэффект от сигаретного дыма, вечерних сумерек, утреннего тумана и тяжелого сна наяву...

За всей этой тягучей, мучительной реальностью, за безвольным внешним спокойствием, подавляющим смятение и морок, скрывается огонь, который выжигает творческую единицу изнутри. Это подтверждает и старый кинематографический прием: дальнейшая судьба героев досказана титрами на последних минутах. Один титр про Бродского, другой про Довлатова сообщают общеизвестные, но важные факты: оба скоропостижно скончались в эмиграции, у обоих на свободе не выдержало сердце.

И тут у меня возникает последний вопрос, остающийся риторическим: почему фильм назван только одним именем? Ведь создается ощущение, что Бродскому Герман уделяет не намного меньше экранного времени, чем собственно Довлатову. Их линии, усиливая друг друга, запараллелены и почти равнозначны. Так во всяком случае кажется.