Несказанно прекрасный мир

В ивовой корзине – холодные и крепкие антоновские яблоки. Острый вкус октября и дань памяти любимого писателя. Какое счастье, что я никогда не «проходила» Бунина, потому только вчера, заглянув в Википедию, узнала, что один из самых прекрасных, самых любимых мною его рассказов – про «оскудение дворянских усадеб». А думалось – про тонкий аромат опавшей листвы, про костер, от которого тянет душистым дымом вишневых сучьев, про притихший, смирившийся в ожидании зазимков сад, про сладкую и странную тоску, что закрадывается в сердце осенью...

ФОТО из редакционного архива

Бедные, бедные школьники, обреченные вычитывать из Бунина «гибельное забвение нравственных основ жизни». Они не представляют, каким счастьем было поздним вечером, когда все домашние уснули, при свете одинокой лампы читать «Митину любовь», «Натали», «Солнечный удар»... В те давние годы Бунин еще не был официальным классиком, хотя уже было изданное в 1956 году, после долгого перерыва, неполное собрание его сочинений. Каким-то зверушечьим отроческим чутьем я выбрала для себя четвертый том, где было несколько рассказов из «Темных аллей» и «Лика» как отдельная повесть, без всяких упоминаний о «Жизни Арсеньева», за которую Бунину и присудили в 1933 году Нобелевскую премию, первую Нобелевскую премию русскому писателю. Как радовалась этой премии вся русская эмиграция! Как чествовали и поздравляли писателя все, даже литературные противники!

Впервые читая Бунина, я еще не знала, что при чтении можно делать пометки, чтобы потом, возвращаясь к любимой книге, по ним вспоминать прошлое чтение и себя, какой была когда-то. Книги были великой ценностью, и мысль о даже карандашной пометке казалась кощунством. Хотя именно по отметкам в открытой на ночном столике Лики книге герой романа начинает догадываться о надвигающемся несчастье. И на той же странице – про то, как «остро отозвалось в сердце счастье вины перед нею». Как никто другой, Бунин пишет двойственность любви. Как мучается герой на балу радостью Лики, танцующей с другим. Как видит в любимом лице одновременно «что-то счастливое и несчастное, прекрасное и вместе с тем бесконечно ненавистное» ему. Как в отчаянии выбегает на улицу с чувством «гибельного одиночества», доходящего до восторга. И потом в долгих одиноких скитаниях будет он плакать от «сладкого и скорбного чувства родины».

Именно в эти одинокие скитания вписывает Бунин рождение художника, начинающееся с пристального вглядывания в мир, который он учится видеть точно и остро. Как сам писатель увидел улицы, которые «мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток». Юных женщин, которые раздеваются в купальне, «освещаемые по голому телу сверху синевой неба, а снизу отблеском прозрачной воды». «Темно-красный бархат» розы, который к вечеру «стал вялым и лиловым». Так видели и писали импрессионисты. В этом мире, хищно схваченном мастером, нет высокого и низкого, поэзией становится все: «перламутровые щеки селедки», лошади «с подвязанными от слякоти хвостами», утренний туман, который во время быстрого бега вагона бьет высунувшегося из окна «по рукам, по лицу, точно мокрым бельем». Видение определяется состоянием и возрастом героев, изображение пронизывается чувством поэта. Потому «в высоте над алтарем сумрачно умирало большое многоцветное окно», сквозь вагонное окно видится «унылый простор снежных равнин», на стойке вокзального ресторана – «сонно горящая лампа». А когда незадолго до смерти на море смотрит старый полководец, то «в пустынном просторе» ему открывается «безнадежность, бесцельность, печальная загадочность».

Рассказывая о становлении писателя, Бунин говорит о борьбе с «неосуществимостью», о желании писать «совсем не то, что я мог писать и писал: что-то, чего не мог». Погоня за неуловимым счастьем, стремление написать то, чего словами нельзя касаться, породила, быть может, самые пронзительные страницы бунинской прозы. Начинающееся будничными деталями – какой-нибудь серой шубкой на вешалке, трогательными серыми ботиками – описание вдруг превращается в удивительную по точности и волшебству картину любви. «Я целовал ее яблочно-холодное лицо, обнимая под шубкой все то теплое, нежное, что было ее телом и платьем, она, смеясь, увертывалась, – «пусти, я по делу пришла!» – звонила коридорному, при себе приказывала убрать комнату, сама помогала ему...»

Дерзкие бытовые детали парадоксально оттеняют поэзию любви, делают образы незабываемыми, врезают их в сознание. Так на всю жизнь остается в памяти «черный с металлически-зеленым отливом петух в большой огненной короне», который вбегает из сада в комнату в самую неподходящую, самую горячую минуту близости героев. «Увидав, как они вскочили с дивана, он торопливо и согнувшись, точно из деликатности, побежал назад под дождь с опущенным блестящим хвостом...»

По видимости обыкновенные, прекрасные и печальные, нежные и страшные бунинские истории любви неожиданны и неожиданно трагичны. Судьба наносит удар всегда, и всегда оттуда, откуда его никто – ни герои, ни читатели – не ждет. Тем сильнее удар. Но вопреки тому, что рассказывает нам художник, то, как он это рассказывает, оставляет нас с ощущением невероятного счастья, заражает авторской уверенностью в том, что «несказанно прекрасен мир».

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 198 (5571) от 22.10.2015.