Негромкий голос поэта

В Год литературы «вспомним, что те из нас, которые говорят по-русски, говорят языком Жуковского, Пушкина и вашим, языком поэтов, из чего следует, что не публика нас учит, а нам учить публику», – так писал летом 1829 года Петру Андреевичу Вяземскому его приятель Евгений Абрамович Баратынский.

«Задумчивым проказником» называл Пушкин своего младшего собрата по перу Баратынского.

Или Боратынский, как стал писать сам поэт, изучив историю своей семьи до XIV века, когда помощник королевского казначея Дмитрий Божидар построил замок Боратын, т. е. «Богом ратуемый», «Божья оборона», от которого и пошла фамилия Боратынских (по латыни de Boratyn). Два написания фамилии, две даты рождения: по одним источникам, 2 февраля, по другим – 7-е. Странная судьба поэта, не популярного, не любимого критикой, но ценимого высшей пробы знатоками.

«Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством. (...) Никогда не старался он малодушно угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным, трудом отделки и отчетливости (...); он шел своею дорогой один и независим». Это Пушкин. А это Бродский: «Лучшее стихотворение русской поэзии – это «Запустение». В «Запустении» все гениально: поэтика, синтаксис, восприятие мира».

Перечитывая Боратынского в канун 225-летия со дня его рождения, осознала: многое в нашем языке идет от этого полузабытого поэта, умевшего находить такие точные формы выражения чувств, так безукоризненно ясно формулировать мысли.

Вслед за ним и мы поражаемся «лица необщим выраженьем», называем предрассудок «обломком древней правды»; ни на секунду не задумываясь об авторстве. Кажется, сами думаем, что общественное мненье «исключительно посредственность любя,/Спешит высокое унизить до себя». Мы повторяем Боратынского, когда говорим: «Невластны мы в самих себе/И, в молодые наши леты,/Даем поспешные обеты,/Смешные, может быть, всевидящей судьбе». И когда мурлычем слова романса «Не искушай меня без нужды...», мы тоже произносим слова поэта, чье имя при этом не вспоминаем. «Болящий дух врачует песнопенье» – это ведь тоже формула Боратынского.

Даже в ранних его стихах безукоризненно точные характеристики людей и ситуаций: «нежный Батюшков», Пушкин – «ветреник блестящий, все под пером своим шутя животворящий», Жуковский «живописный,/Неподражаемый и целую орду/злых подражателей родивший на беду». И в том же послании «Богдановичу» – горький результат размышления о современной ему критике: «Дарует между нас и славу и позор/Торговой логики смышленый приговор». А в последнем стихотворении, написанном в Италии незадолго до внезапной смерти, стоящие многих страниц две строки о Наполеоне: «Скрывая власти глад, тогда морочил вас/Он звонкой пустотой революцьонных фраз».

Из одного воспоминания в другое, от всех, хотя немногих, понимавших и ценивших – одно слово «ясность». «Он ясен, жив и глубок». «Ум его, чрезвычайно ясный, отчетливый, не останавливавшийся на поверхности предметов». «Его ясный ум, строгий вкус, сильная и глубокая душа давали ему все средства быть отличным критиком». (Интересные в XIX веке были представления о критике. – М. С.) Это была ясность до конца додуманных, несуетливых мыслей. В этом была его сила, но и неодолимая преграда на пути к успеху, что он сам прекрасно понимал.

«Я думаю, что у нас в России поэт только в первых, незрелых своих опытах может надеяться на большой успех. За него все молодые люди, находящие в нем почти свои чувства, почти свои мысли, облеченные в блистательные краски. Поэт развивается, пишет с большею обдуманностью, с большим глубокомыслием; он скучен офицерам, а бригадиры с ним не мирятся, потому что стихи его все-таки не проза». Это из письма Пушкину 1828 года. Через год Пушкин ответил сонетом «Поэту». «Тошный опыт» общения со светом и публикой был у обоих друзей.

Газетная полоса не дает возможности длинных стихотворных цитат, потому я просто адресую вас к «Признанию», «Последнему поэту», «Осени» в надежде подарить Боратынскому читателя, о котором он мечтал, когда писал: «Мой дар убог и голос мой негромок...».

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 038 (5411) от 05.03.2015.