«Сирано де Бержерак» в Александринском театре оказался обманчивым

В Александринском театре состоялась премьера с обманчивым названием — «Сирано де Бержерак». Зрители, посетившие спектакль, с недоумением шуршали программками, желая убедиться, что попали туда, куда шли. Разделяю их чувства: все время казалось, что тебе морочат голову.

ФОТО Владимира ПОСТНОВА предоставлено пресс-службой Александринского театра

Современный театр любит нас дурачить. Нарушать причинно-следственные связи, спорить с автором пьесы, менять персонажей до неузнаваемости. По этому пути пошел и режиссер Николай Рощин. На исторической сцене Александринского он устроил настоящий маскарад. Актера Монфлери нарядил в грузное обнаженное тело Вакха, гвардейцев — в современные деловые костюмы, а на лицо заглавного героя налепил огромный нос — маску в духе венецианского карнавала. На этом празднике явно не до поэзии, поэтому стихи Эдмона Ростана пересказали нарочито корявой прозой.

Сирано де Бержерака — поэта, философа, возмутителя спокойствия — вывели забиякой, грубияном и нонконформистом. Он дуэлянт, но поединок тоже превращает в фарс, предлагая противнику самые гротескные виды оружия — от ножа до автомата. Маскарад завершается на задворках театра, в створе улицы Зодчего Росси, где Сирано в одиночку сражается с сотней вооруженных до зубов врагов (понять бы, кто эти враги?). Видео схватки мы видим на экране. Храбреца бьют, топчут, сбивают с ног струями водомета. Поверженный, он не сдается. Однако, возвращаясь с поля боя, не только вытирает кровь и пот, но и срывает с лица гуммозный нос.

На сцену Сирано возвращается уже без пресловутой маски и тут же забывает о роли оппозиционера. Казалось бы, впору завоевывать любовь Роксаны. Иван Волков хорош собой, прочие достоинства — ум, талант, мужество — тоже украшают его героя. Но отчего же для Роксаны он по-прежнему лишь старый друг? И почему она влюбляется в Кристиана? Любовь поистине зла, а также слепа и глуха. Так что публике приходится закрывать глаза на очевидную нестыковку.

Эффектно поставлена сцена облачения гвардейцев в костюмы, более-менее соответствующие эпохе Сирано. К бою с воображаемыми испанцами гасконцы готовятся долго и тщательно. Выйдя на сцену в маечках и трусиках, натягивают белые чулки, завязывают подвязки бантом, надевают пышные штаны, застегивают крючки и пуговицы, наряжаются в крахмальные рубашки и камзолы, нацепляют манжеты, воротники, гримируются, довершая туалет париками и шляпами с плюмажем. Оказывается, никакие они не гасконцы, а обыкновенные лицедеи. А когда гримировальные кабинки превращаются в гробы, зрители не воспринимают гибель «гвардейцев» всерьез — только как постановочный эффект. Речь, вероятно, идет о бренности искусства — о том, что век традиций миновал.

Во втором акте в живых остается — ненадолго — один Сирано. Состарившуюся Роксану, ставшую монахиней, превращают в часть декорации — этакий памятник любви и верности. На что она еще годится, если за годы, прошедшие после гибели Кристиана, так и не поняла, что любовью отвечала на любовные послания, а значит, на чувства Сирано?

Его финальный монолог звучит на языке оригинала, по-французски и в стихах. Увы, автор спектакля побоялся, что его заподозрят в сентиментальности и старомодности. Он вновь призвал на выручку толстяка Монфлери, испортив то впечатление, которое произвел поэт Ростан, ненадолго прорвавшийся сквозь грубую ткань подстрочника и напомнивший о сути своей «героической комедии».

Фишка спектакля Николая Рощина, скорее всего, состоит в конфликте передового искусства с театром устаревшим, архаичным (который, наверное, присутствовал на прославленных подмостках до прихода сюда ниспровергателей «отстоя»). Шоу актера Монфлери, прерванное в начале спектакля вторжением Сирано де Бержерака, публике все-таки покажут: в затянувшемся финале.

Глупейшую абракадабру, смесь пасторали с мюзиклом патриотической направленности, следует, вероятно, считать капустником, высмеивающим тот самый позавчерашний театр, с которым борется режиссер. Но на чьей стороне поражение, а на чьей победа — большой вопрос. Зритель во всяком случае в недоумении. Защищая от романтических стереотипов, на его голову обрушили кучу новейших штампов. По сути, шоу Монфлери следовало бы маркировать значком «18 плюс» и подавать запаянным в пленку. Но публике его преподнесли как весьма сомнительный аргумент в пользу авангарда.

В новом спектакле немало обманок, подмен, сумятицы и невнятицы. Что и говорить — маскарад! Так толком и не объяснив, кто тут архаист, а кто новатор, театр настойчиво стремится лишить нас иллюзий. Словно они у нас еще остались.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 174 (6273) от 20.09.2018 под заголовком ««Не вижу Сирано...»».