Полина Виноградова

Культура 21 мая 2015

Наша профессия передается из ног в ноги...

Полтора года прошло с того момента, как Николай Цискаридзе приступил к обязанностям ректора Академии балета им. А. Я. Вагановой. В преддверии вступительных экзаменов наш корреспондент поговорила с Николаем ЦИСКАРИДЗЕ о том, стоит ли учить детей современному танцу, и о многом другом.

ФОТО Михаила ЛОГВИНОВА/ Предоставлено пресс-службой академии

– Николай Максимович, чем вы особенно гордитесь из того, что удалось сделать для академии?

– Я никогда не ставил целей что-то возродить, я просто делаю то, что мне самому кажется важным, и знаю, что это найдет отклик у тех, кто любит балет и ленинградскую балетную школу. Мне очень приятно, что на экзаменах вижу результат. Требования, о которых мы говорим на методических совещаниях (их не было двадцать лет со дня ухода Константина Сергеева), четко соблюдаются. Общая стилистика школы всегда отличала воспитанников ленинградской академии – я помню их по многочисленным детским смотрам, которые проводились, когда я учился в Московском хореографическом училище. Вижу большой шаг в этом направлении, хотя еще не все цели достигнуты.

– Какие качества прежде всего стараетесь привить ученикам?

– Дисциплину и самоорганизованность. В балете тело – инструмент, который надо тренировать, и это утомляет. К тому же дети сильно загружены, особенно маленькие – танцуют в Мариинском театре. С одной стороны, это очень почетно и важно, но с другой – тяжелая работа. А ведь еще надо сделать уроки... Организованность лучше прививать с детства. Я стараюсь отслеживать, как они учатся, двоечников знаю в лицо, они знают мои требования. Хочу, чтобы дети выросли гуманитарно развитыми людьми.

– Вагановская академия гордится педагогами, унаследовавшими традиции ленинградской балетной школы. А есть ли молодые преподаватели, достойные прийти на смену своим великим предшественникам?

– У нас преподаватели в основном среднего поколения, мои ровесники. Старшие педагоги уже не ведут классы, только курируют. Эта профессия передается из рук в руки, из ног в ноги. У меня за плечами десять лет работы педагогом в Большом театре, я каждый день вел класс и сольные репетиции, часто массовые репетиции, и понимаю, как это сложно. Вести урок с детьми, заставить их учиться – более трудная задача, нежели работать с артистами.

– Как сегодня в академии сосуществуют классический балет и современный танец?

– Современный танец мы изучаем, показываем, исполняем разные номера. Но, с моей точки зрения, академия должна быть оплотом классического танца, а это самое сложное. Этому надо дольше всего учиться, и это легче всего теряется. Именно классическая балетная школа – достояние нашей страны. В 1995 году Академия русского балета имени А. Я. Вагановой была включена в Государственный свод объектов особо ценного культурного наследия.

Если в классическом балете есть методика, по которой мы преподаем (как и балетные школы всей страны), то в современном танце методики не существует – там все очень приблизительно и основано на «мне нравится», «а это не нравится». Школы создаются при знаменитых труппах, например, Джона Ноймайера. Но то, что нужно для Ноймайера, не нужно в хореографии Форсайта или МакГрегора. Я стою перед выбором, а что мне сегодня учить, если репертуар главного театра Петербурга очень разносторонний: в Мариинском идут балеты и Форсайта, и Пети, и МакГрегора... – это все разные языки, и учить их на уроках невозможно.

Поэтому, посоветовавшись, мы коллегиально решили: будем давать базу, чтобы дети понимали, что такое свободное владение телом, и не растерялись, когда столкнутся с современной постановкой.

– Теперь вам приходится конкурировать с Академией танца Бориса Эйфмана.

– С 1 по 3 июня в нашей академии будет набор – в 278-й раз. Петербуржцы знают, что ежегодно в это время у входа в академию на улице Зодчего Росси выстраивается большая очередь: желающих поступить очень-очень много. Принимаем детей в возрасте 10 – 11 лет, переходящих в 5-й класс, закончивших начальное образование. У нас госзадание – принять шестьдесят человек. Приезжают из разных городов страны. Конкурировать с Академией Бориса Эйфмана неуместно, эта школа набирает детей в третий раз. Родители должны сами выбрать, где их ребенок будет учиться.

Я знаю, что у Бориса Яковлевича введены чуждые классическому танцу предметы: бальный танец, спортивная гимнастика. Система, по которой учат в Вагановской академии, в Московской академии хореографии и в других хореографических училищах нашей страны, проверена не одной сотней лет. Сочетать бальный танец с классическим противопоказано, потому что это портит постановку бедер, портит строение стопы. Я говорил Борису Яковлевичу еще в тот момент, когда он задумал свою школу, а я еще не был ректором академии, что, с моей точки зрения, этого делать не надо, но он отвечал, что докажет свою правоту. Я с удовольствием посмотрю на результат.

Труппа Эйфмана – это авторский коллектив с очень интересным и своеобразным языком. То, что делают артисты Эйфмана, не делают другие артисты, и он своих танцовщиков переучивает заново – естественно, на основе классического балета. Это специфическая хореография, так же как она специфическая у Ролана Пети, у Форсайта... В каждом коллективе танцовщиков немножко переучивали.

Научить сразу всему невозможно, только очень большие звезды могут исполнять разную хореографию, но и для того, чтобы переключиться с одной хореографии на другую, нужно время. Я говорю как человек, который сам на своей шкуре это проверил. Тот, кто не делал этого на сцене, не может понять эти трудности. Я часто привожу пример: вот вы специалист по китайскому языку, а я вам принес японский текст. Вы бы сказали: «Я не знаю этого языка», а я бы ответил: «Какая разница, это ведь тоже иероглифы».

В танце есть абсолютно разные языки. Один из главных споров по этому поводу был между Айседорой Дункан и Анной Павловой, об этом много писали газеты в начале XX века. То же самое сейчас.

– В прошлом году вы возродили балетоведческий факультет. Много желающих посвятить себя изучению балета?

– Да, мы учим балетоведов и менеджеров, концертмейстеров и педагогов-репетиторов. На факультетах много студентов со всей нашей огромной страны. Мне самому часто интересно слушать лекции замечательных педагогов, хотя я немало знаю.

– Вы согласны, что в последние пару лет в Петербурге наблюдается повышенный интерес к современному танцу?

– Благодаря деятельности нашего великого учебного заведения именно Ленинград – Санкт-Петербург стоял в авангарде художественных поисков. Два человека в начале XX века совершили революцию в мире танца – Михаил Фокин и Джордж Баланчин, и каждый пошел по своему направлению. В России было много талантливых балетмейстеров, которые из-за железного занавеса не нашли широкого признания. Это Якобсон, Голейзовский – уникальные мастера, ничуть не меньше значимые, чем Баланчин и Фокин. Есть много коллективов, которые продолжают линию, начатую Айседорой Дункан. Да, сегодня мы видим разные знаменитые труппы, но в основном это гастрольные спектакли... К сожалению, мало интересных постановок российских балетмейстеров.

– Но кого-то из современных хореографов все-таки можете выделить?

– Я не вижу балетмейстеров со своим почерком. Смотря балеты, я могу сразу сказать – это поставил Бежар, а это Пети. У них был свой почерк. Я очень приветствую, когда кто-то из детей проявляет свое видение. У нас учится Максим Севагин, очень одаренный мальчик. В прошлом году он ставил номер на музыку «Венгерской рапсодии» Листа, это была милая детская постановка. В этом году он заявил, что будет ставить на первую часть фортепианного концерта Прокофьева. Я скептически улыбнулся. А он сделал очень интересную работу. В рамках «Творческой мастерской молодых хореографов» на сцене Мариинского театра его постановка выгодно отличалась от остальных. Это было очень приятно и радостно. Конечно, это был успех не только Максима, но и педагогов, которые ему помогали. У Севагина еще нет сценического багажа за плечами, но я возлагаю на него большие надежды, он создал не рядовое произведение. И если не останавливаться в творческом развитии и продолжать расти, работать прежде всего над собой, из него получится балетмейстер.

У нас есть балетмейстерский факультет, но там учатся артисты, которые работают, и их почерк сформирован в зависимости от того, в каких труппах они танцуют. Максим Севагин еще нигде не танцевал, у него в этом плане чистое сознание. Если бы он был артистом, я бы по-другому его оценивал.

В завершение нашей беседы хочу напомнить о приеме в академию: мы с радостью ждем всех желающих учиться у нас, смотрите информацию по вступительным экзаменам на сайте. И до встречи!

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 089 (5462) от 21.05.2015.