Над предметом
Дни Пионтека в Петербурге — всегда чертик в табакерке. Никогда не знаешь, где тебя несказанно удивят. То ли на концерте, где москвичка Екатерина Чевкина поет баллады Северной войны, причем от лица шведского воина. То ли когда защитники исторического центра Петербурга вознамерятся поощрять современные архитектурные проекты. Главное — заранее известно, что потом будешь досадовать: «на ту лекцию не сходил», «на ту выставку не успел». Наш обозреватель Анастасия ДОЛГОШЕВА сейчас как раз печалится о неувиденном — и рада хотя бы тому, что из нескольких лекций узнала, почему некоторые гиды покушаются на классическую школу экскурсоведения; почему стойка фехтовальщиков столь неестественна; какая проблема в происхождении человека больше всего тревожит антропологов.
Монферран был безус. Ну и что...
— Мы убеждены, что классическая концепция экскурсоведения не абсолютно верна, — с ходу заявляет Юрий Нежинский.
«Мы» — это создатели небольшой экскурсионной фирмы, которой и года нет: сам Юрий (по образованию историк; а также гид со знанием английского и французского; плюс древнегреческий, латынь и среднеегипетский) и Алексей Пашков (тоже историк и тоже со знанием не только живых языков).
Коротко говоря, классическая подача материала на обзорной экскурсии — это «слева от нас здание желтого цвета с белыми колоннами, построено в стиле классицизма в конце XVIII века, архитектор Деламот, поехали дальше». Будто мы сами не видим, какого цвета «Гостиный двор».
В классической обзорной экскурсии самое приятное — легенды (которые, понятно, не обязательно враки) — оставят на десерт. В фирме Нежинского и Пашкова легенды считают основным блюдом, поскольку, как говорят, именно они «в большей степени отражают дух города».
Вот как Юрий Нежинский обрисовал экскурсию по Исаакиевской площади:
— Это иллюзия, что турист получит какое-то понимание об Исаакиевском соборе, услышав, что «это памятник, построенный Монферраном в середине XIX века». Вы расскажите, что при золочении купола погибли огромное количество крестьян, потому что использовалась ртуть. И легенду о том, что архитектору предсказали смерть по завершении строительства. И легенду о том, что Монферран умер от обиды на то, что Александр II, «принимая объект», попрекнул архитектора ношением усов, положенных только военным...
Да, говорит, Нежинский, Монферран не носил усы. И следует заранее предупреждать, что сие легенда. Но она выуживает дополнительную информацию — например, о том, что Александр II Освободитель был к тому же внутренне солдафон.
По словам Юрия Нежинского, к украшающим памятник Николаю I напротив собора женским фигурам турист отнесется теплее, если представить их не как аллегорические Мудрость, Силу, Веруй Правосудие, а упомянуть, что это три дочери царя и его супруга.
И не надо замалчивать легенду о том, что дочь Николая I не жила в подаренном ей дворце, Мариинском, поскольку не желала, выйдя на балкон, любоваться бронзовым задом коня своего отца.
— Конечно, Мария Николаевна прекрасно обитала в том дворце, — комментирует Нежинский. — Но такой он, петербургский текст. Немножко лицемерный. Немножко говорящий неправду.
...И так — обо всей площади. О здании, в котором располагалось немецкое посольство (и легендой, будто в годы первой мировой войны в свергнутой сверху колеснице нашли рацию). О доме Мятлева, в котором жил Дидро (и байкой, как он, поучая на аудиенции Екатерину Великую, имел обыкновение похлопывать императрицу по коленке). Об «Астории», где Гитлер назначил банкет по поводу взятия Ленинграда (и будто даже билеты были напечатаны — хотя кто видел те билеты?).
— И появляется образ площади, который вряд ли когда-нибудь исчезнет из памяти, — заключает Юрий Нежинский.
...В подходе турфирмы, в общем, нет ничего категорически нового. Просто умение классно рассказать, «продать информацию». Но в том-то и дело, что «продавать информацию» нигде не учат.
— Советская, российская школа экскурсоведения очень информационно насыщенна, но она не ориентирована на туриста как клиента, — сетует Нежинский. — У нас экскурсовод— ментор, а туристы —ученики.
А в это время потрясающими темпами развивается рынок индивидуального туризма. И граждане, уже поездив по заграничным экскурсиям, начинают воспринимать себя как клиенты. И видеоролики, сделанные для заграницы и призывающие посетить Петербург, не умничают, а эксплуатируют известное представление иностранцев о России: в рекламе медведи шастают возле Казанского собора и по Эрмитажу; лозунг No bears, just beauties — «Никаких медведей — только красоты».
Выведение мифов и легенд на первый план — лишь на первый взгляд популяризация или, строже говоря, «опопсение». Все сошлись на том, что чувствовать себя в мифах и легендах как рыба в воде, знать, какая байка к месту, не привирать от себя — труднее, чем отбарабанить факты, заученные из учебника.
В конце концов, Нежинский привел аргумент, с которым не поспоришь: Христос изъяснялся притчами. Потому что так оно эффективнее.
Шпаги наголо
Что любопытно: в своей лекции «Мифы и парадоксы фехтования» известный фехтмейстер Сергей Мишенев лишь вскользь упомянул самого раскрученного фехтовальщика д’Артаньяна. Зато подробно рассказал о человеке, погибшем пять с лишним тысяч лет назад. Ученые назвали его Эцти по имени Эцтальских гор, где в начале 1990-х и была найдена его мумия. Сперва думали: банально замерз. Экспертизы открыли правду: убийство. Эцти два дня держал оборону в горах против врагов, которых было не меньше трех. Погиб с кинжалом, то есть с оружием, в руке.
...Гладиаторы тоже, прямо скажем, не те ребята, которых назовешь фехтовальщиками, однако под определение фехтования («система приемов владения холодным оружием в рукопашном бою») подпадают.
Парадокс гладиатуры, говорит Мишенев, в том, что эти «суперзвезды», перед которыми преклонялись и которым дарили дворцы, были рабами.
— В Риме главенствовала идея легионов и не было культуры поединка, — объясняет парадокс Мишенев. — Если римский солдат бился с личным врагом — солдата казнили. Однако, хоть условий для развития культуры поединка не было, нужда в такой культуре была.
И вот почему. Римлянин, который: а) обладал физической силой (что было категорически недостаточным качеством для бойца); б) мог в бою обходиться без уловок и хитростей (они у бойцов не приветствовались); в) был искусен в мастерстве боя, — этот воин все же не мог достичь главного, верхушки пирамиды воинских ценностей. Он не мог достичь уровня доблести. Потому что настоящая доблесть — это когда «один на один», это из области «познать добро и зло и не бояться смерти».
Парадоксально, но именно в варварских государствах, которые подминала римская военная машина, развивалась культура битвы один на один.
— И возникает традиция гладиатуры, — продолжает Сергей Мишенев. — Рабов заставляют биться и достигать доблести. Такое психологическое замещение: наши рабы — доблестны, а мы-то выше рабов.
...Следующий, уже рыцарский, парадокс, говорит Сергей Мишенев, — в том, что рыцари ограничивали себя в упражнениях с мечом. А потому что стеснялись. Моветон! — рыцарь и так по рождению боец, а если он упражняется — есть в этом что-то неблагородное.
Так что благородное искусство фехтования в рыцарские времена развивали неблагородные. К которым едва ли не тайно рыцари приходили брать уроки.
.. .Парадокс более близкого к нам искусства фехтования, в котором был так неплох шевалье д’Артаньян, в том, что началось оно, все из себя благородное, как говорит Мишенев, с обмана. С поединка в 1547 году двух некогда друзей. Из них один, Шастенере, был прекрасным бойцом с точки зрения средневекового рыцарства; а второй, Жернак, ни то ни се. Но мсье «ни то ни се» целый месяц учился у одного итальянца необычным приемам. И в первой же атаке, «обозначив» намерение ударить противника по голове, обманул — и рубанул под колено, перерубив сухожилие.
По нашим временам Жернак, скорее, молодец; по тем временам — скорее, подлец. Рана окажется «несовместима с жизнью». Не потому что ужасна, а потому что для Шастенере будет несовместимо с жизнью осознавать свое поражение от такого предательства. Он сорвет бинты и истечет кровью.
...Мишенев перечислил с десяток мифов и парадоксов и завершил главным. Доступно объяснил, почему фехтовальщик так неудобно держит рапиру и принимает, мягко говоря, неестественную стойку.
— Это ограничение степеней свободы тела, — комментирует мастер. — А любое ограничение дает прогресс. Если мы выливаем воду из ведра — она просто льется; если льем через узкое горлышко — струя более пробивная.
Если вас атакуют уколом прямо — избежать удара сможет любой: просто повести рукой, не стесняя себя. Но своим «широким жестом» вы лишь растратите силы и лишите себя возможности тут же нанести удар. Возьмите рапиру неестественно, то есть правильно; встаньте неудобно, то есть правильно; ограничьте себя в свободе — и удар вы отведете одним пальцем, сэкономив энергию и изготовясь к следующему выпаду.
Камо грядеши, хомо сапиенс
В минувшем году исполнилось 100 лет со дня рождения Михаила Михайловича Герасимова — антрополога, создателя метода пластической реконструкции лица по черепу. Метода, который позволил узнать, как на самом деле выглядел, в частности, Иван Грозный. Метода, благодаря которому в Германии из двух черепов, «принадлежавших» поэту Шиллеру, был определен правильный, «тот самый», череп.
Суть метода в том, чтобы вычислить закономерности формы носа, губ, углов глаз и т. д.
— то есть того, от чего со временем не остается и следа.
Опыт накапливался при реконструкции обликов наших современников — людей, чьи прижизненные портреты сохранились. Герасимов ваял портрет по черепу, а результат сравнивал с прежде не виденной фотографией.
Благодаря методу Герасимова мы имеем представление и о том, как выглядел древний человек.
— Правда, остается не ясным, например, до какой степени наш предок был волосат,
— рассказывает аспирант Кунсткамеры Иван Широбоков.
— Так же, как цвет кожи древнего человека мы в большей степени предполагаем. И обычно предполагаем довольно темный цвет, хотя, если, грубо говоря, побрить современного примата, он светлокож.
Лекцию о древнем и древнейшем человеке Иван Широбоков и Алексей Казарницкий (тоже аспирант, тоже сотрудник Кунсткамеры) начали, осторожно поинтересовавшись: «Все собравшиеся так или иначе принимают теорию Дарвина?». Потому что самая главная проблема антропологии сейчас лежит вне самой науки. Главная проблема — в том, что теперь теория происхождения видов в умах многих равноправна с теорией происхождения человека от товарищей с Альфа Центавра.
...Среди собравшихся на лекции были всякие. В том числе верующие. В том числе те, кто считает, что эволюция имеет место, но руководит ею высший разум. Однако никто не возмущался, прослушав небольшой обзор данных, которыми сегодня располагает наука (в частности, последовательность перехода человекоподобных к прямохождению: как, согласно ископаемым останкам, постепенно смещалось затылочное отверстие, которое у зверей располагается на затылке, а у нас — внизу черепа).
Собравшиеся не стеснялись задавать детские вопросы («Почему нынешние обезьяны не эволюционируют в человека?»). Иван и Алексей, для которых дискутировать с ненаучной общественностью на тему антропогенеза — все равно что объяснять, что белый цвет белого цвета, тем не менее популярно рассказывали о том, что нынешние приматы не развиваются дальше просто потому, что и так максимально приспособлены к нынешним условиям. О том, что было огромное количество видов человекоподобных обезьян, но из-за жесткого давления среды почти все они вымерли, а осталось всего ничего: гориллы, шимпанзе, орангутаны. О том, что человек, скорее всего, развивался не по линейному пути, развитие шло «кустом»: по пути увеличения объема мозга двинуло множество видов — но до конца добрался лишь один. О том, что изначально развитие интеллекта было просто механизмом приспособления к среде, не более выдающимся, чем наращение мышечной массы. Повезло бы нашему предку, как горилле, обитать в оазисе и матереть — наш предок именно так и поступил бы. Но с оазисами не повезло, и пришлось использовать другой резерв — интеллект.
...Что до бога, то его всуе не упоминали.
— Научник не обязательно безбожник, — сказал Алексей Казарницкий. — Наука отвергает бога не потому, что «его нет, и точка», а потому, что ум работает жестче и методичнее, когда абстрагируется от Всевышнего.
Затеять же ту лекцию аспирантов заставило «то, что происходит вокруг. А вокруг происходит серость. Кризис не в науке, а в умах людей».
...Дни Пионтека делают энтузиасты (друзья, ученики, единомышленники Георгия Владимировича) — от того, пожалуй, в этих Днях столько энтузиазма. И, как и прежде, каждая лекция — «над предметом». Над экскурсоведением, над антропологией, над всем прочим. Это о жизни вообще, о ее правилах. Правилах о том, что для совершенствования нелишне ограничивать свою свободу (не допуская, разумеется, чтобы ее ограничивали другие); что в некоторые дела бога посвящать необязательно, а надо бы самому не плошать; что иногда легенда доносит истину лучше, чем факты.
Наконец, правило, что вряд ли бывают напрасные добрые дела. Георгий Пионтек умер, осознавая крах дела своей жизни — парка «Человек-Среда». Но и о том парке, и о самом Георгии Владимировиче вспоминают многие и помногу. И кто знает, где что прорастет.
Но в 1980-х стране стало не до того. Проект отстоять не удалось.
Зато неистовому Георгию Владимировичу удавалось отстоять, например, дом, в котором жил Достоевский и который стал теперь музеем, а не очередным «шопом». В этом музее с 2006 года и проходит большинство мероприятий Дней Пионтека.
————————————
Георгий Владимирович Пионтек (1928 — 2005) архитектор, художник, этнокультуролог. Разработал проект ландшафтно-этнографического комплекса «Человек-Среда», где был бы представлен быт разных народов от ремесел до развлечений. При всей своей невероятности и масштабности парк был внесен в Генплан развития Ленинграда на 1986 — 2005 гг.
Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости»
№ 67 (4105) от 14 апреля 2008 года.
Комментарии