Михаил Пиотровский. Память важнее, чем все материальные ценности
Музейный мир, и не только, обсуждает кражу в Британском музее. Много злорадства, это характерная черта нынешней жизни.
Эта кража напоминает о той, что была обнаружена в 2006 году в Эрмитаже. Подозревается сотрудник, который много лет работал в музее. Вещи тихо продавались на электронных ресурсах. В Эрмитаже мы сами обнаружили кражу, сами о ней объявили, что было вопреки обычным музейным традициям. Такое стараются не афишировать. Британский музей тоже о случившемся объявил, хотя там много неясностей. Вроде бы подозрения были уже много лет. Виновника уволили, пока неизвестно, арестовали или нет.
Возникают разные конспирологические теории. Можно делать вывод — музей не защищен. Сразу обострились проблемы реституций, возникли разговоры про мраморы Парфенона. Греция в очередной раз подала петицию с требованием их вернуть, ссылаясь на кражу. Мол, говорите, что в музеях все хранится лучше, а это не так.
На самом деле случилась беда. И из сейфа в банке могут украсть. В музеях риск с двух сторон. С одной стороны, там показывают вещи, смотреть на которые приходят много людей. С другой стороны — внутренний риск. Музей не склад, где все лежит по полочкам. Это место, где вещи перемещаются, исследуются, их трогают хранители, они уходят на выставки…
Риск будет всегда, это нужно понимать и принимать. Все время идет техническое соревнование с возможными ворами. Злоумышленники тоже не стоят на месте. Самая дерзкая кража была в Дрезденской сокровищнице, где хорошая сигнализация. Воры через соседний дом отключили электричество в квартале. Сигнализация не сработала. Часть вещей так и не нашли, возможно, их переплавили.
Внутри музеев существует контроль, но у него есть какой‑то предел.
В Британском музее человек хранил маленькие вещи — геммы, украшения. Их легко вынести в кармане, даже если сумки на входе и выходе просвечиваются. Когда случилась эрмитажная кража, на Международном консультативном совете я задал вопрос: что делать, если речь идет о музейном сотруднике, — тщательно проверять или все‑таки доверять? Мнения разошлись. Американцы сказали — всех обыскивать на выходе, проверять портфели, сумки. Европейцы — своим надо доверять.
Без доверия работать нельзя. Если в окопе не доверять соседу — как можно воевать? Отношения в обществе строятся на сочетании доверия, недоверия и проверки. Музей — зеркало общества. Когда, согласно всем требованиям, на входе во двор Зимнего дворца появился модуль для досмотра, неожиданно возник шум в публике, думаю, по большей части той, что в музей не ходит. Возмущаются, что их могут досматривать… Проверка происходит на всех входах в музей. Сотрудники также проверяются и будут проверяться. Но надо понимать, что грань должна быть.
Для морального климата в коллективе сотрудник должен понимать: музейную вещь нельзя брать никогда. Но климат в коллективе зависит от климата вокруг. Одно дело, если человек даже подумать не может, чтобы украсть, ему полностью доверяют, он считает это правильным. Совсем другая история, если он чувствует себя идиотом, который не пользуется своей работой, как это делают другие.
В музее камеры установлены всюду. В Интернете можно посмотреть, что происходит в зале Матисса, Рафаэля, на входе в Эрмитаж или на Дворцовой площади. Камеры есть и в хранилищах. Это система защиты. Человек должен работать с вещами, которые хранит. Необязательно, чтобы при этом рядом стояли трое. Хотя в Британском музее, насколько я помню, есть правило: в хранилище, если это не хранитель, входят втроем. Музей образцовый, по духу самый близкий Эрмитажу. Я, когда стал директором, изучал их опыт.
Иногда возникают и странные требования правоохранительных органов. В Старой Деревне построено фондохранилище Эрмитажа. Надеюсь, уже всем известно, что оно открыто для публики. Люди приходят туда, как в музей. Фондохранилище оборудовано новейшими техническими средствами. В каких‑то местах пять рубежей защиты, в каких‑то три. Понятно, есть сигнализация, на входах стоит изящное, защищенное электронными средствами ограждение. Нам говорят: «Здесь хранилище, поставьте трехметровый бетонный забор, лучше с проволокой наверху». У нас Зимний дворец меньше защищен. Требование пока на бумаге. На заседании Всемирного клуба петербуржцев на комиссии эстетики городской среды мы написали бумагу для компетентных органов, что это невозможно и ненужно. Выступили с предложением, чтобы студенты архитектурных вузов спроектировали все‑таки решетку, а не мощную стену. Надо искать компромисс.
Есть немало людей, которым хочется музеи ликвидировать, а все, что там есть, забрать себе. Это связано и с тем, что, как ни странно, музеи вошли в моду. Люди ходят туда, восхищаются тем, что там видят. Музеи, особенно на Западе, стали частью светской жизни. Искусство выросло в цене. Честно говоря, цены, особенно на современное искусство, раздуты. Кругом вращаются фантастические деньги. На этом фоне создается ощущение, что в музейной сфере их много. В последнее время принято считать, что деньги — главное. Если вещь украли, купили или отреставрировали, прежде всего напишут, сколько она стоит.
Вторая примета времени — доход от бизнеса должен быть не меньше 200 %, а успешный человек — обязательно богатый. Атмосфера в обществе влияет на жизнь музеев. Они — часть мира, где главное сегодня — деньги, бизнес. Музейный сотрудник — человек не успешный, а вещи вокруг ценные. Возникает соблазн. Британец и наша сотрудница, много лет проработавшие в музее, не смогли его преодолеть. Принцип честности и порядочности преодолевается, если видишь, что так происходит везде.
Вокруг музеев возникают криминальные поля. Одно из них — подрядчики, строители. Люди, строя учреждение культуры, стараются получить большие заказы, на этом заработать большие деньги. Эрмитаж постоянно ведет процессы с бывшими строителями. Трудно найти честных подрядчиков на стройку, к тому же никто не хочет связываться с государственными деньгами и серьезным контролем за их использованием. Так же с реставрационными работами. С одной стороны, идет криминализация через кражу, с другой — через контроль. Контроль увеличивает риск, значит, надо получить больше доход. Это дает возможность взаимных сговоров.
Еще одна беда — продажа «левых» билетов. В Италии это распространено, особенно в музеях Ватикана. Существует и параллельный Эрмитажу мир экскурсий, билетов, услуг, с музеем не обговоренных. Поддельные билеты легко определяются. Люди покупают музейные билеты и продают их втридорога. Если в Интернете набрать поиск билетов и экскурсий в Эрмитаже, прежде всего выпадет несколько липовых сайтов. Нелегальные экскурсии — нарушение экономических прав музея. Во всем мире музеи сами проводят экскурсии, их право представлять коллекции так, как они считают правильным.
Есть еще одно криминальное поле, для нашей страны не такое большое, как на Западе, — дилеры. В New York Times большая статья про борьбу между наследниками Вильденштейна. Знаменитая семья торговцев искусством. Люди, создавшие мир больших денег и денежного престижа. За эти деньги идут сражения, суды. Сейчас речь не об этом, а о том, какое огромное количество вещей подпольно продается и перепродается на швейцарских свободных рынках, где не надо устанавливать, кто покупатель, кто продавец. В журнале «Звезда» опубликованы «Беседы с Николасом Ильиным», крупным музейным специалистом, советником директора Эрмитажа. Там много историй о том, как вещи покупаются, перепродаются, крадутся… Все так или иначе касается музеев.
Музеи и законом не очень защищены. В Государственной думе прошли первые чтения поправок к закону о культуре. Смысл поправок — обеспечить неделимость музейных коллекций. Изъятие вещей происходило по разным причинам. В советское время по приказу правительства они выдавались, передавались в другие музеи, продавались. Потом в законе о культуре появились жесткие правила, по каким условиям музеи могут лишиться оперативного управления. Только в том случае, если плохо вещь хранят, или музеи между собой договорятся. Потом все это размылось, правила оказались в Гражданском кодексе и исчезли из музейного законодательства. Сейчас мы стараемся их туда вернуть.
Речь о том, что изъятие вещей из музеев должно быть максимально затруднено. Понятно, политическое решение может приниматься. Но политическое решение не должно перерасти в рутину, когда все будут отбирать. В памяти сразу возникает церковное имущество. Но это малая часть. В музеях есть вещи, происходящие с территории других стран. Сейчас не только Греция и Турция начинают требовать свое у всех. И у нас таких требований немало. Это требование разных трофеев в предыдущих войнах, перемещенных ценностей из Германии, Японии. Здесь и требования бывших хозяев: если отдали одним, отдайте нам. Требования одного музея к другому… Если делиться тем, кто что у кого отнял, процесс будет бесконечным.
Неделимость музейных коллекций — принципиальный вопрос. Они должны быть защищены законом, строгими ограничениями. Музейная коллекция — живой организм, в нем кровь движется по сосудам. Вырезать ничего нельзя, если добавлять, то осторожно.
Приходится раз за разом повторять: музеи — хранители памяти, истории существования народа, нации, страны. Память важнее, чем все материальные ценности.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 161 (7490) от 30.08.2023 под заголовком «Память дороже материальных ценностей».
Комментарии