Люди государевы. Российская национальная библиотека представила уникальный справочник
Он включает биографии и перечни трудов о почти трехстах персонах, занимавших министерские и приблизительно равные им по статусу посты в системе высшего и центрального управления Российской империи. Прежде подобного издания в распоряжении исследователей не было. Автор этого труда, заведующий отделом библиографии и краеведения РНБ кандидат исторических наук Денис ШИЛОВ, посвятил изучению дореволюционного чиновничества более тридцати лет. И, по его мнению, репутацию этому сословию сильно подпортили Гоголь и Салтыков-Щедрин.
Весь цвет чиновничества Российской империи — на знаменитой картине Ильи Репина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года, в день столетнего юбилея со дня его учреждения».
— И в чем же были не правы классики русской литературы?
— Отличительной чертой русской литературы XIX века была ироничность. Гоголь, Салтыков-Щедрин, Чехов и другие высмеивали окружающую действительность: кто‑то добродушно, а кто‑то и очень зло.
Учтем и то, что литературный сюжет — это всегда какая‑то история или конфликт. Долговременная рутинная служба чиновника, даже самая добросовестная, писателям не была интересна. Вот и вышло, что чиновное сословие представлено в русской классической литературе в основном либо в комичном, либо в трагикомичном виде…
Между тем Российское государство веками тратило огромные силы, чтобы сделать громадную территорию страны управляемой. И большинство трудностей проистекало как раз из‑за того, что территория зачастую росла быстрее, чем возможности государства обеспечить ее штатом чиновников.
У классиков мы не раз читали о дореволюционной бюрократической волоките, но, как правило, совершенно не задумывались о ее причинах. В качестве примера приведу такой факт: в судебной системе того времени существовала процедура троекратного извещения о сути поданного иска. После публикации такого извещения высчитывалось, сколько времени потребуется, чтобы информация о нем дошла, например, от Петербурга до Камчатки и заинтересованное лицо могло на нее ответить. При отсутствии телефона и телеграфа и плохом состоянии дорожной сети элементарные процедуры растягивались на долгие месяцы.
Еще одно немаловажное обстоятельство: микроскопические возможности местных властей в ту пору. Во времена Гоголя и Салтыкова-Щедрина годовые бюджеты уездных городов Российской империи были меньше, нежели жалованье одного министра (на протяжении практически всего XIX века оно составляло примерно 18 тысяч рублей в год). В них было лишь несколько статей расходов — на полицию, пожарную часть, запасной магазин, да и те по минимуму. А доходных статей было очень мало. То есть до середины XIX века, до реформ Александра II, государство финансировало гражданский управленческий аппарат по остаточному принципу.
Именно поэтому многие города выглядели так, как в гоголевских «Мертвых душах» или на картине Мстислава Добужинского: дома в один-два этажа, нескончаемые деревянные заборы, никуда не годные мостовые, на улицах свиньи и гуси…
И тем не менее документы свидетельствуют, что даже в тех условиях в нашей стране существовал достаточно работоспособный управленческий корпус. Губернская реформа Екатерины II создала в России близкое к современному областное деление, органы власти приблизились к населению. Это был период, когда активно велось каменное строительство, возникали банки, учебные и благотворительные заведения, появлялись новые дороги.
За всем этим стояла повседневная работа государственного аппарата, поскольку частное предпринимательство и местное самоуправление не имели тогда больших материальных возможностей. Ради выполнения своих обязанностей чиновники порой шли на значительные траты собственных средств. Например, Гавриил Державин после назначения правителем Олонецкого наместничества был вынужден везти с собой мебель для своей казенной резиденции: денег на ее покупку в государственном бюджете не было.
— Понимаю ваше желание сказать о чиновничестве доброе слово… Но ведь, наверное, вы не будете отрицать, что и казнокрадство в ту пору существовало?
— Я вовсе не пытаюсь оправдывать нечистых на руку чиновников, но государство, не имея возможности содержать их на должном уровне, до некоторой степени вынуждено было мириться с их злоупотреблениями. А в допетровские времена чиновники могли вообще совершенно легально «кормиться от дел», то есть принимать подарки и подношения, но не слишком много. Существовали писаные и неписаные правила: сколько можно брать, а сколько нельзя…
В XVIII веке государственное управление России многократно перекраивалось, процесс заимствования европейского опыта наталкивался на отечественную действительность и сильно ею корректировался. Формы и институты управления, эффективные на Западе, в России пробуксовывали.
Например, после учреждения министерств в начале XIX века возникло предположение сделать их руководителей подотчетными Сенату — по примеру европейских стран, где министры отвечали за свои действия перед парламентом. И Карамзин, один из самых просвещенных и умных людей той эпохи, выступил категорически против. Министров назначает государь, и неудачный министр, как отмечал Карамзин, — это прежде всего «ошибка государева». Ему и отвечать. Таких министров надо удалять с должности, но делать это тихо, без лишней огласки, чтобы не навредить престижу власти.
В принципе в соответствии с этим заветом Карамзина верховная власть обычно и действовала. Под суд за всю «министерскую» историю России был отдан только один министр — глава военного ведомства Владимир Александрович Сухомлинов, произошло это во время Первой мировой войны. Однако парадокс в том, что как раз он был отдан под суд не вполне справедливо. Сухомлинов был обвинен в преступной халатности и предательстве. Измену доказать не удалось, и его осудили только за халатность.
Во всех остальных случаях министры расплачивались просто отставкой. Характерный эпизод: в конце XIX века министр путей сообщения Аполлон Константинович Кривошеин был уличен в том, что поставлял шпалы на строительство железных дорог из собственного имения, где у него был завод по их производству. К шпалам претензий не было, но получалось, что фактически Кривошеин продавал Министерству путей сообщения то, что было изготовлено на принадлежавшем ему предприятии. То есть фактически он покупал шпалы сам у себя.
Когда эта афера вскрылась, Кривошеина уволили со службы без пенсии, но никакого судебного преследования против него не устроили. А поскольку Кривошеин был человеком богатым, то особого урона он не понес…
И все‑таки подобные случаи были единичные, исключительные. Среди персон высшего управления корыстолюбие считалось зазорным. Как правило, ни один министр ни в каких делах, связанных со взятками, замечен не был. Отчасти потому, что они были достаточно обеспеченные люди, многие из них получали большие суммы сверх жалованья — как правило, непосредственно от царя. Для таких целей у императора был специальный «кошелек» с 10 миллионами рублей.
Практиковались в те времена и так называемые аренды — денежные выплаты из казны, которые высшие чиновники получали ежегодно. И если в XIX веке обычное жалованье министра, как я уже упоминал, составляло примерно 18 тысяч рублей в год, а нижняя планка жалованья членов Государственного совета — 10 тысяч рублей, то размер получаемой ими «аренды» мог доходить до 2 – 3 тысяч в год. Это были достаточно существенные деньги, и лишиться их не хотелось. Кроме того, «арендные» выплаты переходили по наследству родственникам…
Все эти детали и подробности постепенно открывались мне, когда я изучал судьбы конкретных чиновников высшего ранга. В самом начале 1990‑х годов, когда я только начинал этим заниматься, чувствовал себя едва ли не первопроходцем, поскольку прежде не считалось нужным изучать судьбы государственных деятелей царской России. Любопытно, что мне удалось сделать немало открытий.
— И каких же?
— Прежде всего они связаны с биографиями конкретных лиц. Причем нередко, если речь идет о крупных фигурах, эти открытия имеют вполне осязаемое общественное значение.
Пожалуй, самый показательный пример в этом отношении связан с личностью обер-прокурора Синода Константина Петровича Победоносцева. На протяжении всего ХХ столетия считалось, что он родился 21 мая (по старому стилю) 1827 года. Эта дата прочно вошла во всю историческую и справочную литературу, вплоть до Большой Советской энциклопедии.
Между тем, как удалось выяснить по метрической книге, он родился вовсе не 21 мая, а 18 ноября 1827 года. Откуда же пошла неверная дата? Из некролога, который напечатал после его смерти издатель «Русского архива» Петр Бартенев. А затем вдова Победоносцева именно эту дату нанесла на установленный ею на могиле мужа памятный крест. И когда в начале нынешнего века надгробие было восстановлено, на нем осталась «майская» дата. Увы, неверная.
Вы резонно спросите: неужели жена не знала дату рождения своего мужа? По-видимому, не знала, и дело не только в том, что она была намного, на 21 год, младше его. На протяжении XIX века люди не придавали дате своего рождения то значение, которое придаем сегодня мы. Отмечали именины — день ангела. По дневнику Победоносцева как раз прослеживается, что каждый год 21 мая у него собирались гости, поздравляли его. Это были его именины — день Константина Великого. А день рождения был личным праздником Победоносцева, который он никогда не отмечал, даже в семье.
Кстати, из дневника Победоносцева следует, что сам он прекрасно знал не только день, но даже час своего рождения. И в своем дневнике ежегодно 18 ноября упоминал, сколько лет ему исполнилось.
Хочется надеяться, что, когда через три года будут отмечать двухсотлетие со дня его рождения, за точку отсчета будет принята правильная дата…
— Предвижу некоторый скепсис: мол, какой практический смысл имеют подобные уточнения?
— Памятные даты — предмет особого внимания со стороны государства. По рекомендациям Российского исторического общества по всей стране ведется планирование общественных, культурных и научных мероприятий: открытие памятников и мемориальных досок, проведение конференций, издание книг, съемка и показ фильмов… На все это выделяются средства из государственного бюджета, иногда весьма значительные…
Что же до случая с Победоносцевым, то он вовсе не единственный. У целого ряда государственных деятелей, как говорится, меньшего калибра даты рождения вообще удалось установить впервые. Скажем, совсем недавно по метрической книге была определена дата рождения Иллариона Васильевича Васильчикова, героя Отечественной войны 1812 года, впоследствии председателя Государственного совета, одного из самых влиятельных сановников при Александре I и Николае I.
Другое дело, что подобные исторические уточнения не всегда радость для исследователей. Поскольку бывают ситуации, что ни одной дате нельзя отдать предпочтение. Как, к примеру, в случае с известным государственным деятелем Николаем Семеновичем Мордвиновым — флотоводцем, адмиралом, морским министром, одним из организаторов Черноморского флота.
Общепринятая дата его рождения — 17 апреля 1754 года. Сохранилась семейная летопись, которую вел его отец. В ней есть упоминание о рождении сына Николая в селе Покровское Новгородской губернии, указываются восприемники — местные помещики.
Недавно в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга была обнаружена метрическая запись о рождении Мордвинова, и в ней указан совсем другой год — 1755‑й. И восприемники другие, и место крещения иное: Андреевский собор на Васильевском острове в Петербурге.
— Чем же можно объяснить такие разночтения?
— Только одним: по всей видимости, Николая Мордвинова крестили дважды. Но зачем? Возможно, в Петербурге были высокопоставленные восприемники, а в селе — попроще. Остается только догадываться…
Вообще мне было удивительно, что люди прежних времен отнюдь не так внимательно, как мы, относились к фиксированию своей собственной биографии. Причем подобное правило распространялось на людей весьма высокопоставленных и образованных.
Вот лишь один характерный пример. В 1842 году Николай I повелел всем членам Государственного совета составить на себя формулярные (послужные) списки, и в этом документе была графа о датах рождения детей. Многие сановники отвечали секретарю совета: мол, сообщаю данные по старой форме (то есть только сколько детям лет), потому что сведений о датах их рождения еще не нашел, а по памяти не скажу, не помню. Казалось бы, для современного человека, сколько бы у него детей ни было, не помнить даты их рождения — нонсенс, ведь с ними связаны семейные праздники и традиции…
Но вот дни рождения детей не помнили, а приукрашивать собственные воинские свершения те же члены Государственного совета, составляя свои послужные документы, не стеснялись. Иногда описание совершенных ими подвигов доходило до абсурда.
Была в формулярном списке и графа, где нужно было указать имеющуюся недвижимость. Как показывает практика, многие сановники не стеснялись занижать ее размеры, ведь от этого зависела величина государственных пособий. Мотив вполне понятен: если из документов видно, что человек богат, то зачем казна будет выделять ему дополнительные средства?..
Но все‑таки не эти уловки определяли облик дореволюционного чиновничества, в состав которого входила фактически почти вся интеллектуальная элита страны, все те, кого сегодня скромно именуют «бюджетниками». В том числе ученые и деятели культуры. Система чинов была универсальным мерилом заслуг каждого из них перед государством.
При этом основой чиновничества был наиболее состоятельный социальный слой — дворянство, в котором были сильны традиции долга, чести, нестяжательной службы, ответственности перед обществом, благотворительности.
Так что, на мой взгляд, чиновничество дореволюционное и последующих эпох — советской и постсоветской — сильно различаются.
После Февральской революции управленцы остались те же самые, потому что новой власти, Временному правительству, просто неоткуда было взять новых. Тем более что прежние в своей массе придерживались умеренно-республиканских и конституционно-монархических взглядов, а потому были лояльны новому правительству.
А вот Октябрьскую революцию 1917 года чиновничество восприняло в основном враждебно — это общеизвестный факт. Кроме того, большевики резко рвали с прежней традицией государственного управления. На смену прежнему чиновничеству приходили новые управленцы — из рабочих, крестьян и разночинцев. Особенно после Гражданской войны, когда произошла демобилизация военнослужащих Красной армии, и люди, покинувшие вооруженные силы, искали себе новое применение. Как раз в те годы чиновничество отделилось от «служащих» и наполнилось типами, которые представлены в «Собачьем сердце» Булгакова.
Постепенно и в этой среде шли «облагораживающие» процессы, однако за семьдесят лет набрать тот же интеллектуальный и нравственный багаж, который дореволюционные предшественники обрели за многие столетия, советские чиновники никак не могли. Приход эпохи рыночных отношений, когда чиновничество вместе со всем обществом было активно вовлечено в «первоначальное накопление капитала», это наглядно показал.
Между прочим, в период Великих реформ 1860 – 1870‑х годов Россия уже испытывала нечто подобное — бурное развитие предпринимательства, бизнес-прожектерство, возникновение коммерческих афер и прочее. Однако в те времена никто и представить себе не мог, чтобы руководителей ведомств и регионов ежегодно, как это происходит в наши дни, обвиняли и осуждали за мздоимство.
Даниил Гранин как‑то заметил, что Россия — очень разнообразное (он употребил слово «рыхлое») государство и потому для стабильности и роста нуждается во внутренних «скрепах» — институциональных, духовных, культурных. На мой взгляд, дореволюционное чиновничество и было на протяжении веков одной из таких скреп, носителем того, в чем наше современное общество очень нуждается, — традиций долга, честной службы, социальной ответственности.
Читайте также:
В Российской национальной библиотеке открылась выставка «Флаг России: Страницы истории»
Детство в деревне Чёрная. История одной эвакуации времён блокады Ленинграда
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 155 (7731) от 21.08.2024 под заголовком «Люди государевы».
Комментарии