Лицейский дух

Царскосельский лицей ругали многие. И один из последних по успеваемости лицеистов Александр Пушкин, который в ноябрьском 1824 года письме брату сетовал на «недостатки проклятого своего воспитания». И один из лучших учеников - Модест Корф, написавший, что «лицей был не университетом, не гимназиею, не начальным училищем, а какою-то безобразною смесью всего этого вместе».

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

В доносе Каразина, ставшем основанием ссылки Пушкина, говорится, что «в лицее Царскосельском государь воспитывает себе и отечеству недоброжелателей», а тамошнее воспитание «умножает только людей развращенных». А в другом доносе, написанном уже после декабрьских событий печально знаменитым Булгариным, подробно расписываются все зловредные черты «лицейского духа», порожденного тем, что «начальники под предлогом благородного обхождения позволяли юношеству безнаказанно своевольничать, а на нравственность и образ мыслей не обращали ни малейшего внимания».

Через двести лет после первого лицейского выпуска трудно судить о том, как первых лицеистов учили. Но о лицейском духе свидетельства остались многочисленные. Доподлинно известно, например, что в ночь с 14 на 15 декабря 1825 года самый успешный выпускник лицея Александр Горчаков (в восемнадцать лет получивший чин камер-юнкера и дослужившийся до канцлера империи) приехал к своему однокласснику Ивану Пущину с заграничным паспортом и известием о том, что капитан корабля, стоящего под парами, готов взять его на борт. О том, что по всему городу идут аресты, Горчаков знал; что за Пущиным могут прийти в любой момент - тоже. Но лицейский дух заставил поставить на карту блистательно начавшуюся карьеру. Тот же лицейский дух не позволил Пущину воспользоваться спасительным предложением.

Прав был доносчик Каразин, первый почуявший, что «все они связаны каким-то подозрительным союзом, похожим на масонство».

Об этом союзе мы знаем и судим прежде всего по пушкинским стихам. Чаще всего по хрестоматийному «19 октября» 1825 года. Стихотворение огромное - девятнадцать восьмистрочных строф. Потому все помнят первые строки: «Роняет лес багряный свой убор...» - и в давние времена печатавшееся на обложках тетрадей в линеечку: «Друзья мои, прекрасен наш союз!».

Оставшиеся сто пятьдесят строк - осмысление пройденного пути и размышления о жизни, достаточно неожиданные с учетом ситуации и того, что мы знаем об авторе. Напомню, что стихотворение написано в Михайловском на пятом году ссылки. Потому начинается оно с пейзажа и настроения тоскливого: и поле за окном «увянувшее», и день проглядывает «как будто поневоле», и надежда лишь на то, что вино даст «минутное забвенье горьких мук». Однако в конце окажется, что опальный затворник этот день «провел без горя и забот».

Что рассеивает печаль? Светлые воспоминания и добрые мысли.

В рукописи осталась строка, объясняющая смысл встречи и стихотворения: «Усталый дух в минувшем обновить». Обновление оказывается переосмыслением, новой, зрелой оценкой людей. И если в лицейских стихах Горчаков, «рожденный быть вельможей, /Не честь, а почести любя, / У плута важного в прихожей/Покорным плутом зрит себя», то сейчас понятно, что «фортуны блеск холодный» не меняет свободную душу: «Все тот же ты, для чести и друзей».

1825 год. Пушкин - поэт, известный всей читающей России. Но он вспоминает друга, Антона Дельвига, смешного выдумщика и лентяя Тосю лицейских лет, и результат оказывается для нас, сегодняшних читателей, совершенно неожиданным: «Свой дар как жизнь я тратил без вниманья, / Ты гений свой воспитывал в тиши». У Пушкина - дар, у Дельвига - гений. Что вы помните из поэта Дельвига, кроме процитированной Пушкиным строчки лицейского гимна и строчки романса, который напевает молодой доктор Старцев на первой странице чеховского «Ионыча»?

Сколько эпиграмм написал лицеист Пушкин на лицеиста Кюхельбекера... После той, где «кюхельбекерно и тошно» несчастный Виля утопиться пытался. Прошли годы: «Мой брат родной по музе, по судьбам». Между строф о друзьях-поэтах - одно из самых важных для Пушкина размышлений о творчестве и искусстве: «Служенье муз не терпит суеты;/ Прекрасное должно быть величаво». Кому еще высказать самые заветные мысли, как не им, членам союза, свободного, беспечного и неразделимого?..

Воспоминание о друзьях завершается торжественным тостом. И опять неожиданность. Первоначально начав тост с любимого и почитаемого Куницына, Пушкин в окончательном тексте прославляет, никого не выделяя, всех наставников: «Всем честию, и мертвым, и живым,/ К устам подъяв признательную чашу, /Не помня зла, за благо воздадим». Всем честию... не помня зла...

И также, не помня зла, произносит поэт последний тост - за царя. Царя, которого видит человеком, зависимым от времени и обстоятельств: «Он раб молвы, сомнений и страстей». Пушкин не может не вспомнить, кто и за что его в ссылку отправил, но - «простим ему неправое гоненье».

На фоне этих светлых воспоминаний, добрых и мудрых мыслей, порожденных лицейским духом благородства и независимости, какое имеет значение, хорош или плох был реальный Царскосельский лицей. Выше правды хранящихся в архивах писем, записок и доносов - возвышающий наши души миф о Лицее, созданный стихами самого знаменитого из его воспитанников.