Лилия Шитенбург

Культура 29 января 2015 Время прочтения ⁓ 6 мин.

Куклы и Книга

Премьерой спектакля «Книга Иова» завершилась библейская трилогия Руслана Кудашова в Большом театре кукол. Все начиналось с «Екклесиаста» – эта книга стала первым сакральным текстом, поставленным Кудашовым со своими учениками. Через год возникла «Песнь песней», и вот теперь – «Иов». Трилогия оказалась поэтическим размышлением о человеке в трех его важнейших ипостасях: мудреца, влюбленного и страдальца.

Фото предоставлено пресс-службой театра

Воспетая проповедником Екклесиастом «суета сует» не коснулась этой театральной работы (ну разве что чуть-чуть): по крайней мере Кудашову и его актерам уже не нужно было доказывать ни того, что в кукольном театре могут быть взрослые спектакли, ни того, что взаимоотношения человека (так называемого живого плана) и куклы там гораздо сложнее привычной схемы «актер за ширмой». Кто на самом деле скрывается «за ширмой» (или возвышается над ней) – именно в библейской трилогии этот вопрос из технологического стал философским, а возможно, и теологическим.

Куклы в трилогии есть, их немного, и нужны они не для того, чтобы «оправдать» возникновение этих спектаклей в БТК. Куда важнее то, что в современном кукольном театре «куклой» – то есть объектом манипуляции – зачастую может стать не только игрушечное творение, но и любая вещь, материя или субстанция. (Так в «Песне песней» обыкновенные ключ и замок обыгрываются как эротические объекты.)

Если зритель посмотрит того же «Екклесиаста» на другой сцене, ничего не зная о его «месте приписки», он вряд ли заподозрит, что спектакль был создан в кукольном театре. Но родословная сказывается: «владение материалом» (буквально), умение Руслана Кудашова находить земную почву для своих возвышенных метафор, концентрировать сценические грезы в конкретные, внятные (хотя и весьма сложносочиненные) образы – все это оставляет надежду на то, что поэтический театр в Петербурге может быть результатом труда и режиссерского мастерства, а не только маловразумительного экстатического побулькивания (как это зачастую случается).

Во всех трех спектаклях ритм, танец, движение и эмоции (то есть создания композиции и чистой энергии) уравнены в правах с расчетливостью мизансцен и материальными образами. «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем...» – это сыграно в «Екклесиасте» «поверх» текста, на хореографическом порыве (балетмейстер Ирина Ляховская), вихревыми вращениями тел в пространстве.

Но когда «возвращается ветер» – ему есть куда вернуться: главным элементом внешнего мира в «Екклесиасте» оказывается песок – многозначный и удобный строительный материал для разнообразных сценических игр. Группа резвящихся – бегающих, танцующих, дерущихся, обнимающихся и уклоняющихся от объятий – юношей и девушек совершает с этим песком разнообразные упражнения: он льется слезами или грудным молоком, развеивается прахом, клубится пылью, рассыпается золотом, распадается на песчинки – и тогда оказывается метафорой неисчислимого человечества. «Род проходит и род приходит».

Юный энтузиазм актеров создает временами пронзительный контраст с флегматичным фатализмом книги Екклесиаста: молодежь затевает легкомысленные танцульки в песочнице, «не догадываясь», что пляшет на могилах предков. «Все произошло из праха, и все возвратится в прах» – а жизнь меж тем продолжает лепить свои наивные куличики из все того же песка. Дети тянут руки к небу и не устают бежать, бежать – лишь время от времени раздается сухой, как выстрел, щелчок невидимой фотокамеры, и кто-то падает как подкошенный. Но потом поднимается и снова бежит (продолжаясь уже в потомке, надо полагать).

Миг запечатления – он же смерть – отзовется потом в «Книге Иова», когда одним из эпизодов невыносимых мучений героя станет тот, где «мертвые дети Иова» вдруг, пробив снизу планшет, появятся на сцене, забросав ее старыми дорожными чемоданами, в каждом из которых – чьи-то разорванные в клочья семейные фотографии. Создания праха, неразличимые, как песчинки, рассыпающиеся пеплом, уносимые ветром, – а вот ведь, протестуют, осмеливаются требовать ответа, предъявляя Богу «вещественные доказательства»: где те, чьи лица навсегда остались на этих снимках? Где это «навсегда»?

Слово в библейской трилогии Кудашова – ни в коем случае не инструмент драмы (для священных текстов это было бы не столько кощунственно, сколько стилистически неверно). «Екклесиаст» принципиально безмолвен (цитаты всплывают лишь в памяти, вызванные серией актерских этюдов, далеких от прямых иллюстраций).

В «Песне песней» вслух произносятся отдельные реплики, и грозным гулом то и дело звучит вдохновенное: «Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!». Этот «припев» ничуть не умиляет, он, скорее, способен если не напугать, то растревожить: здесь помнят, что «Песнь песней Соломоновых» – это не только «сад, полный сладких плодов», но и весть о той любви, что «крепка, как смерть». В этом спектакле – терпком, пряно-восточном (музыкальное сопровождение способствует), где сок граната легко превращается в кровь и обратно, – немало темных мест, витиеватых метафор, но не меньше и разящих образов: женщина в алом платье, «летящая» по темному небу или бредущая одиноко наперекор снежной буре, – как раз из таких (полет шагаловских влюбленных тут весьма кстати).

«Иов» проще. И больше всего похож на драму. Это понятно – именно в «Книге Иова» появляется отчетливый протагонист, «частный человек», тот, кто страдает и задает вопросы. Буквально, следуя авторской логике (от песка и хора – к отдельному человеку), – «квинтэссенция праха». Эта книга прочитана в спектакле практически целиком. Максим Гудков играет Иова не слишком детализированно (чрезмерная обытовленность тут ни к чему), но все же вполне конкретно: чадолюбивый добряк в вытянутом свитере. Но чем крупнее становится фигура человека в этом театре, тем настойчивее нам напоминают, что театр – кукольный.

Три сладкоголосые девы в белых одеяниях шепчут о «Вере, Надежде и Любви» над головой крохотного кукольного человечка. В «Книге Иова» важно соблюдать масштаб: тот, кто спрашивает, никак не равен тому, кто однажды ответит голосом из бури. Характер взаимоотношений Создателя с созданиями подчеркнут «игрушечными» деталями: Иова учат уму-разуму куклы с телами-шкафчиками, откуда кукольники извлекают овеществленные «идеи», включая «идею» ослика («...хотя человек рождается, подобный дикому осленку»). В трогательной подвластности хрупких рукотворных существ манипуляторам-демиургам куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд. И все это смыслы, изначально присущие кукольному театру.

Слово в этом спектакле редко «приземляется» до обыденной интонации, «слишком человеческому» тут не место, библейский текст звучит как немолчный поэтический рев (драма ищет свой голос, отличный от литургии, но не противоположный ей). Иов ведет свой монолог, постепенно лишаясь одежды, покрываясь «проказой», забиваясь в угол, и в итоге – повисая вертикально, распластавшись на вздыбившемся помосте.

Но каков бы ни был герой, хор возьмет свое. «Дети Иова» – те, кто был убит в порядке аргумента, – вдруг, прерывая библейский текст, начинают твердить по очереди имена – родных и близких самих актеров, надо полагать. Если ставить спектакль по этому тексту честно, то в страданиях Иова, в попытке «взывать из глубины» неизбежно должно оказаться что-то очень личное. Но режиссер, совершив этот шаг, сделал и следующий: те, кто был стайкой мертвых детей, облачаются в белые одежды и, преобразившись, становятся хором – тем самым голосом, отвечавшим на стенания Иова из бури: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» («сверхчеловеческое» звучание устроено так просто – и так эффектно).

Белые хитоны в темноте превращаются в экран, на нем сверкают звезды, вращаются планеты, рушатся горы, извергаются вулканы, полыхают математические формулы, бегут звери, чертеж лани становится живой ланью, светящиеся буквы Торы текут дождем – настал черед монолога Творца. «Теперь же мои глаза видят Тебя» – покаянию Иова в театре найдено впечатляющее визуальное соответствие.

И в ту же минуту происходит последняя метаморфоза: единый «божественный хор» рассыпается – это снова дети Иова. Теперь уже живые – возвращенные ему.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 014 (5387) от 29.01.2015.