Кудесник слова

Счастье есть. Оно возможно и близко. Достаточно протянуть руку, снять с полки том собрания сочинений Николая Семеновича Лескова, открыть и перечитать или прочитать – это кому как. И повод есть – 16 февраля исполнилось 185 лет со дня рождения писателя. Писателя поразительного, при жизни травимого прогрессивной общественностью и критикой, да и потом не то чтобы внимательно прочитанного и по заслугам оцененного.

Лесков–Портрет работы Валентина Серова

Перечитывала лесковских «Праведников» – и в голову вошло неупотребительное в наши дни слово «благодать». Если оставить в стороне религиозные и мистические смыслы, то останется то, что ощутила, – состояние покоя, умиротворенности и еще – наслаждение, радость. Радость от языка, который словно «вода живая мимо слуха струит», от интонации, свободной и мягкой: «У нас не переводились, да и не переведутся праведные. Их только не замечают, а если стать присматриваться – они есть». Живя в мире, где границы добра и зла не сместились, а исчезли, где все дозволено, эти истории читать удивительно и странно.

Прочитайте про маленьких кадет, которые потихоньку носили своим наказанным товарищам пироги. «Это маленькое правонарушение... воспитывало дух товарищества, дух взаимопомощи и сострадания, который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой коих люди перестают быть людьми и становятся... неспособными ни к какому делу, требующему самоотвержения и доблести». И про то, как эти кадеты, не задумываясь, стали спасать перебежавших с Исаакиевской площади раненых бунтовщиков, и перевязывать их, и кормить. И про то, как их наставник «с неизменным спокойствием» разговаривал со взбешенным поведением детей государем Николаем Павловичем. И своими «откровенными и благородными верноподданническими ответами отклонил» от мальчиков беду. Для нас в отличие от лесковских праведников слово «верноподданнический» с откровенностью и благородством не сочетается. У Даля нашла: «Не нужны нам праведники, а нужны угодники (т. е. нам угождающие)»...

Разница в словоупотреблении – разница в мировоззрении. Мы употребляем слово «елейный», говоря о слащавости, приторности, – когда-то этим словом, образованным от «елея» – оливкового масла, употребляемого в церковных обрядах, называли то, что успокаивает, служит средством утешения. Автор «Кадетского монастыря» говорит о защищавшей детей от всех бурь времени «елейности» их наставников. Антонимом «елейности» в контексте повести оказывается злое ханжество, противопоставляемое писателем подлинному христианству с его поэзией «вечной правды и неумирающей жизни». Добрый мир кадет и их наставников разрушает ханжа, «человек чрезвычайно набожный и совершенно безжалостный». Писатель придумывает для обозначения его действий жесткое и точное слово «пустосвятство».

«Придумывает» по отношению к лесковским словам неточно. Эти слова естественно рождаются по ходу истории в сознании и сердце рассказчика. Они этой истории соответствуют, для нее необходимы, как «долбица умножения», «мелкоскоп» или «буреметр» необходимы для истории Левши. Слова как живое воплощение мысли и чувства героев. Так говорят, изобретая по ходу дела недостающее, дети. «Двухсестная карета», «свистовые казаки», «досадная укушетка» – слова на случай, этот случай называющие и суть его кратко и точно выражающие.

В общем языке «тулуп» – солидное слово для солидной вещи. А у Левши не то, что тулуп, а даже и не тулупчик – «озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван». Неизвестно, когда привез «мужественный старик» Платов тульского мастера ко двору, но, судя по озямчику, дело было зимой, когда бедные люди в убогой своей одежке зябнут. Привез, схвативши «за шивороток» и кинувши в коляску себе в ноги «вроде пубеля», в спешке и без «тугамента» – документа по-нашему. И как же туго пришлось потом Левше без паспорта, какой бедой обернулась государственная поспешность...

Писателю бедой обернулось виртуозное его мастерство. Невероятная словесная вязь, все эти «бюстры», «валдахины» и «Аболоны полведерские» заслонили от большинства читателей страшную суть рассказанной им истории, сочиненной от начала и до конца легенды. Легенда отделилась от текста, стала национальным мифом. И мы с гордостью вспоминаем о том, что русские мастера «аглицкую» блоху подковали. Мало кто помнит, что подкованная блоха танцевать уже не смогла, «верояции», как прежде, не выкидывала.

Бог с ней, с блохой – хуже то, что не помним конца истории мастера, спешившего на родину, чтобы рассказать, что у англичан ружья кирпичом не чистят, «пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся». Так вот – этого великого безымянного мастера на родине убили, швыряя ограбленного и раздетого «в квартале» из одних полицейских саней в другие, и не взяли его «без тугамента» ни в одну больницу. А когда наконец привезли в «простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают», было уже поздно. Но и там, лежа на полу – другого места не нашлось, – он все твердил о ружьях, которые нельзя кирпичом чистить.

Такая вот история загубленного гения, рассказанная другим гением, которого тоже только через много лет после смерти догадались назвать кудесником слова.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 029 (5646) от 18.02.2016.