Крещенная блокадой. Как Ольга Берггольц стала музой Ленинграда
16 мая исполняется 110 лет со дня рождения Ольги Берггольц. Поэта, музы блокадного Ленинграда, чей голос приходил по проводам из Дома радио, проникал сквозь промерзшие стены в тысячи квартир, вселял мужество и надежду.
ФОТО Александра ДРОЗДОВА/ИНТЕРПРЕСС
Ольга Берггольц многие годы считалась образцом советской поэтессы, амазонкой поэзии, «революцией мобилизованной и призванной». Идеалом новой, советской, женщины, словно сошедшей с картин Дейнеки или Самохвалова. Ахматова, с которой Ольга Берггольц дружила много лет, называла ее иногда Джокондой. Но, казалось, это была именно советская Джоконда, как знаменитая «Девушка в футболке» Александра Самохвалова...
На самом деле все было сложнее. И происхождение Ольги Берггольц не могло считаться в те годы безупречным. Мало того что из обрусевших немцев, так еще и отец, выходец из Латвии, был не рабочим или крестьянином, а врачом, талантливым хирургом. И роман с советской властью складывался мучительно.
На фотографии, где Ольга запечатлена подростком, мы видим красавицу со светлыми, как льдинки, глазами, в ореоле золотых волос, заплетенных в длинные косы. Учиться бы ей в институте благородных девиц. Но судьба ей выпала другая. Вместо шляпки - красная косынка. Косы принесены в жертву, и с тех пор она стригла волосы и носила их на косой пробор - аскетично, по-пролетарски. Она писала стихи с детских лет. Не только лирику, но и, по заданию партии, воспевала социалистические стройки.
При этом жизнь не была к ней ласкова. В конце 1930-х годов арестовали мужа - поэта Бориса Корнилова, автора «Песни о встречном». Потом пришли за ней. Несколько месяцев Ольга Берггольц провела в тюрьме, где ее, хрупкую женщину, к тому же беременную, избивали. Ребенок погиб, не успев родиться. Каким-то чудом ее выпустили. А вскоре началась война. Ольга Берггольц могла уехать из Ленинграда в эвакуацию вместе с Анной Ахматовой, но отказалась наотрез. Судьба давала ей еще один шанс покинуть обреченный на страдания город - командировка в Москву.
Читаем запись в дневнике (дневники Ольги Берггольц, много лет закрытые в архиве, были подготовлены к печати и изданы в 2010 году):
«2/III-42. Москва
Живу в гостинице «Москва». Тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода.
В Ленинград! Только в Ленинград...
В Ленинград - навстречу гибели... О, скорее в Ленинград! Уже хлопочу об отъезде...».
На ленинградское радио она пришла в самом начале войны. Молодую поэтессу направили в литературно-драматическую редакцию. Так началась ее работа или, вернее, служение - ленинградцам, городу, миру.
По вершинам,
вечно обнаженным,
Проходила жизнь моя,
звеня...
И молились
Ксении Блаженной
Темные старушки за меня...
- писала впоследствии Ольга Берггольц. Атеистка, отринувшая веру в Бога и все же ставшая почти святой - ленинградской Мадонной.
Сестра моя,
товарищ, друг и брат,
Ведь это мы,
крещенные блокадой!
Нас вместе называют -
Ленинград,
И шар земной
гордится Ленинградом,
- читала она измученным людям стихи. И, казалось, сама смерть отступала при звуках ее голоса.
Хочется сказать и о женской красоте, которая, видимо, как-то способствует даже физическому выживанию. В страшную блокадную зиму 1942 года, которую Берггольц иногда называла «варфоломеевской» или «библейской», проделав трудный путь от своего дома на улице Рубинштейна до Дома радио, она еще находила в себе силы накрасить перед эфиром губы. Слушатели не могли ее видеть. Но, возможно, помада придавала уверенности в себе.
Берггольц потеряла в ту зиму своего второго мужа - Николая Молчанова. Он умирал страшно, от истощения. И в блокаду же случилась у нее любовь, о чем она с предельной откровенностью пишет в дневнике:
«Потомки, наверное, будут испытывать ко мне презрение? Героическая оборона Ленинграда, а я думала и писала о том, скоро или не скоро человек признается в любви... Но ради чего же мы тогда оборонялись? Ради жизни же, а я - жила». И поддерживала жизнь в других.
Люди помнили свою спасительницу, ее стихи, которые были так же важны, как хлеб. Когда после войны в Филармонии был вечер, посвященный ее пятидесятилетию, и Берггольц в закрытом, по-монашески строгом платье из черного бархата вышла на сцену, зал встал.
Она хотела, чтобы ее похоронили на Пискаревском кладбище - «Вместе с моими». Там, где братские могилы, где выбиты на граните ее слова «Никто не забыт и ничто не забыто». Партийные власти города решили иначе, местом последнего упокоения поэта стали Литераторские мостки Волковского кладбища. На ее смерть ленинградский поэт Глеб Горбовский написал стихи, он читал их на панихиде:
Здесь, на камнях,
горит твой стих,
и камни стали
как бы зримей.
Как будто тенью Хиросимы
ты отпечаталась на них.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 081 (6679) от 15.05.2020 под заголовком «Крещенная блокадой».
Комментарии