Кое-что о селезенке

Слова появляются в языке и сначала живут в нем тихо. Потом что-то происходит – некоторые слова входят в моду, их часто произносят, порой не вдумываясь в смысл. Став модными, они быстро надоедают, уходят из употребления. Потом опять что-то происходит – и забытые слова делаются интересными

ФОТО Asaf-Eliason/shutterstock.com

В первые десятилетия XIX века в моде были слова «ипохондрия» и «меланхолия». Оно и понятно: закат сентиментализма, пик романтизма. Еще проливаются «слезы нежной скорби» над карамзинской «Бедной Лизой», но уже становится хорошим тоном разочарование в духе известного лишь понаслышке Чайльд-Гарольда. Вот тут-то и понадобились около века жившие в языке слова.

«Меланхолия» – мрачное настроение, состояние душевной угнетенности – пришла в русский язык, как предполагает автор «Историко-этимологического словаря» П. Я. Черных, из средневековой медицинской латыни. В точном переводе с греческого первоисточника это слово означает «разлитие черной желчи».

Меланхолия считалась болезнью. Например, в «Архиве» Куракина (1705 год) можно прочитать: «получил я себе... болезнь: имел гипохондрию и меленхолию». Впрочем, уже в словаре 1731 года – современное написание: меланхолия, меланхолический. Столетие с небольшим спустя профессиональный врач В. И. Даль пишет об этой болезни без особого сочувствия: «задумчивая тоска, унынье, тихое отчаяние без основательной причины, черный взгляд на свет, пресыщение жизнью». Синонимы – хандра и ипохондрия. Слова, как нетрудно увидеть, однокоренные, то есть родственные, хотя и пишутся корни по-разному.

Слова «ипохондрия» Даль специальной статьи не удостоил. Набранное мелким шрифтом поместил в конце статьи «Гипотеза»: «Гипохондрия, или ипохондрия, – низшая степень меланхолии, расположение к задумчивости, к мрачным мыслям; хандра». Точно так же поступил и П. Я. Черных, поместивший злосчастное слово в статью «Хандра», где попутно и рассказал, что слово это появилось в русском языке из греческого через посредство латинского и означало «часть тела под хрящевыми (ложными) ребрами)». Именно там, внизу реберной дуги располагается селезенка, которую греки называли «хондрос».

Древние греки не знали, чем именно занимается селезенка, и предполагали (не отсюда ли далевское расположение слова в статье «гипотеза»?), что именно она в ответе за разлитие черной желчи. Так что образованная от «ипохондрии» «хандра» должна бы писаться через О и звучать как «хОндра». Но слово быстро обрусело: вероятно, по аналогии со словом «тоскА» ударение передвинулось на последний слог, под влиянием аканья «хондрА» стала «хандрой». Исчезновение начального «ипо-», по мнению автора «Историко-этимологического словаря», не должно удивлять: есть несколько аналогичных случаев – «туфли» из «пантуфли», «литавры» из «политавры» и др.

Появившуюся в русском языке еще в XVIII веке «хандру» ввел в моду Пушкин. В тридцать восьмой строфе первой главы «Евгения Онегина» поэт соединил два совершенно однозначных слова из разных языков. Помните: «Недуг, которого причину//Давно бы отыскать пора,//Подобный английскому сплину,//Короче: русская хандра//Им овладела понемногу...» Оба слова, английское и русское, выделены курсивом, так автор романа в стихах поступал с новыми, входящими в моду словами, тем самым привлекая к ним внимание публики.

Публика осознала – к началу 1840-х годов (первая глава «Онегина» увидела свет в 1825-м) оба слова достигли пика своей популярности. Готовясь писать эти заметки, я тоже наконец осознала, что английское spleen (сплин) означает «селезенка», то есть точно то же самое, что и русское «хандра». Очередной раз восхитилась гениальной пушкинской словесной игрой.

Не могу не отметить, что хандра героя в тексте пушкинского романа появляется на фоне безделья и в непосредственном соседстве с душевной пустотой, в явно ироническом контексте и освещении. И знаете, Пушкин в этом был не одинок. Откройте в Интернете «Национальный корпус русского языка» и убедитесь в том, что многие наши поэты, причем такие разные, как Некрасов и Фет, Вяземский и Набоков, пишут о хандре крайне иронично, постоянно связывая ее с ленью.

Когда читательница, необычайно чуткая к языку, предложила мне написать о слове «ипохондрия» и его синонимах, я была в самом «хандрливом» (пушкинское слово) настроении и потому на предложенную тему мгновенно отозвалась. Но когда открылись словари, и «Национальный корпус...», и «Евгений Онегин», и набоковский к нему «Комментарий», и разные другие книжки, тогда «легла в руку» фраза, написанная еще в XVIII веке знаменитым просветителем Николаем Ивановичем Новиковым: «И здесь вся ипохондрия вмиг исчезла: великое несчастье бывает часто причиною великих дел, и крайняя нужда делает человека наилучшим изобретателем». Как он был прав...

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 019 (5392) от 05.02.2015.