Классика. Не кантовать? Как прошёл XXXIV фестиваль «Балтийский дом» в Северной столице
Два театра из Москвы и новосибирский «Красный факел» взбудоражили петербургскую публику и обострили споры об отношении к классике. Это произошло по ходу XXXIV фестиваля «Балтийский дом», который только что завершился. На сей раз международный статус события поддержали артисты из Южно-Африканской Республики и Китая. Но увертюра была чисто российская.
«Мертвые души». По итогам фестиваля спектакль получил приз зрительских симпатий./ФОТО Василия ВАГИНА/предоставлено пресс-службой театра «Балтийский дом»
Сейчас есть два типа режиссеров. Одни, упиваясь своей властью, заставляют классиков вертеться в гробах. Другие берегут драгоценное наследие, которое веками верой и правдой служит подножием театра. Фестиваль представил репрезентативный срез современного отношения к литературе прошлого.
В «Записках покойного Белкина» (Московский ТЮЗ) на сцене стояли три дощатых контейнера со штампами «Не кантовать». В финале выяснилось, что внутри — бюсты Александра Сергеевича Пушкина. С колосников спускается к тому же портрет великого поэта в гробу. Классик покоится с миром, ничто не нарушило его вечный сон. Спектакль и вправду к Пушкину относится с пиететом. Хотя обнаруживает много неожиданного в трактовке повестей «Метель» и «Выстрел». Режиссер Кама Гинкас внимательно, с любовью вчитался в тексты. (Хотела написать: «знакомые каждому школьнику», да передумала… Школьники — целевая аудитория ТЮЗа — знакомятся с сюжетами непосредственно в театральном зале.) И лихо соединил все истории, так что одна плавно перетекает в другую. Назвать постановку академической язык не поворачивается, режиссер пересыпает авторский текст ремарками из сетевой энциклопедии, дополняя строками стихов и писем. И просвещает публику, сближая автора с персонажами.
Гинкас для Питера человек не чужой, начинал он, как Пушкин, на брегах Невы, и как возмутитель спокойствия может повторить: «Но вреден Север для меня». В Москве он остепенился — на пользу юношеству и классикам.
Актерам контакт с высокой литературой тоже не вреден. Вовсе не потому, что стихи они могут декламировать, нарезая круги на гироскутере. Исполняя по несколько ролей в спектакле, они умеют переключаться — от характера к характеру, из жанра в жанр.
Как бы ни был заковырист язык современной сцены, актеры справляются с ним блестяще. Даже в столь проблемном — по отношению к автору и зрителям — спектакле театрального агентства «Арт-Партнер» «Мадам Бовари» (режиссер Антон Федоров) артисты умудрялись держать нить повествования. Флобер, конечно, не раз перевернулся в гробу, поскольку из драмы провинциалки, начитавшейся любовных романов, режиссер сотворил комиксы — веселые и нравоучительные картинки о вреде чтения, об издержках адюльтера и, что особенно актуально, о том, как опасно залезать в долги. Но актеры мужественно играли на смеси французского с нижегородским (если таковым считать неформальную лексику)…
Режиссера Андрея Прикотенко представлять питерскому зрителю не надо. Один из самых известных учеников В. М. Фильштинского, он поставил в наших театрах немало спектаклей, часть из которых сохраняется в репертуаре БДТ, Театра Ленсовета и «Балтийского дома». Ныне он художественный руководитель новосибирского «Красного факела», а поскольку роман с Новосибирском длится уже давно, то, похоже, труппа понимает его с полуслова. Именно поэтому его пьеса по мотивам «Мертвых душ» так удачно разошлась по актерам, а их в спектакле занято чуть не три десятка. И для каждого нашлась своя партия. Как нашлась она и для Н. В. Гоголя, чьи слова и мысли внятно звучат со сцены. А если и не звучат, то все понятно без слов. В губернском городе NN дамы, приятные во всех отношениях, а мужчины — деловые люди. Чичиков (Андрей Яковлев) договаривается с каждым втихаря, шепча свою странную просьбу на ухо. Нам не слышно, что речь идет о продаже мертвых душ. Но мы‑то с вами знаем, сколь широко можно истолковать это понятие. И понимаем, отчего одна за другой гаснут лампы — по мере убывания душ живых.
Лирические отступления автора давненько не привлекали внимание постановщиков. Режиссер нашел для важнейших текстов Гоголя неожиданных трансляторов и модераторов. Исповедальные строки из седьмой главы о горькой судьбе писателя, «дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами… всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь», Прикотенко доверил Плюшкину. Владимир Лемешонок и без того удивил нестандартным прочтением роли «прорехи на теле человечества». Его герой вполне благополучен и пригож, разве что торгуется не хуже Собакевича. И — кто бы мог ожидать? — с автором на дружеской ноге.
Метаморфозы претерпели и другие персоны. Брутальный игрок и гуляка Ноздрев изо всех сил старается расположить к себе Чичикова, а когда не удается, добивается расположения зала, обнаруживая кровное родство с… Хлестаковым. Ближе к финалу исполнитель этой роли Константин Телегин рвал в клочья уже свою живую душу — то ли пел, то ли стонал: «Русь! Чего же ты хочешь от меня?..».
У Гоголя с чертовщиной и со смертью были, как известно, сложные отношения. В театре города Н. его, конечно, «кантовали» — как без этого? — но и скорбели, и страдали, и молились, находя созвучия с размышлениями великого печальника. Можно сказать, сочиняли второй том сожженной поэмы.
Читайте также:
«Идиот» вернулся в театральную афишу Северной столицы
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 196 (7772) от 16.10.2024 под заголовком «Классика. Не кантовать?».
Комментарии