Каждый раз, когда тонем. О чем рассказывает фильм Бориса Хлебникова «Снегирь»?
Сегодня после просмотра отечественного фильма зрители крайне редко задают себе вопрос: «Это же все про меня! Откуда он узнал?!». Такое случается, когда создатели картины попали в самый центр мучающих тебя проблем, испытываемых тобой чувств — и тут уж сразу делается все равно, из какой там жизни рассказанный сюжет и похожи ли на тебя герои фильма. Главное, что их мучат те же вопросы и тебе знакома или их боль, или их радость. Вот такое чувство у меня было во время просмотра новой работы Бориса Хлебникова «Снегирь».
ФОТО кадр из фильма
Уж казалось бы: где я, а где — задрипанный рыболовецкий траулер «Снегирь»? Мне как зрителю жизнь этого чумазого суденышка вообще должна была быть интересна строго «этнографически», сугубо как экскурсанту: есть, мол, и такие формы жизни на свете. А поди ж ты — как захватил с первой секунды, так и не отпустил до конца.
Сюжет выглядит поначалу совсем простеньким: пришли двое симпатичных пацанов-стажеров из мореходки на самый жуткий из всех кораблей, стоявших в порту. Вот стоит у причала закопченная и замызганная лоханка — она и есть твой корабль.
Внутри оказалось ничуть не лучше: экипаж судна для двух вчерашних школьников выглядит страшным сном, скопищем папуасов. Дядьки-моряки-рыбаки — это зрелище не для слабонервных, и по мере развития сюжета намного лучше они не станут.
Да и «суровые морские будни» окажутся не совсем тем, на что с самого начала как бы намекали авторы. А намекали они на такой жестковато-реалистичный фильм, снятый по типу «романа воспитания», про то, как простые суровые дядьки и тяжелый негероический труд сделают нормальных хороших ребят из юных мажоров.
И сколько‑то времени так и кажется, так и движется, хоть «воспитатели» и сами не больно‑то хороши, но уж каковы есть. Мужикам, ежедневно рискующим жизнью на своей посудине, эти двое на фиг не сдались, а выгнать их нельзя. Приставленный к ним в качестве «дядьки» Геннадий (Александр Робак) даже инструктировать их не хочет — все равно ничего не поймут и не запомнят, а местный балагур и затейник Юрец проинструктирует исключительно емко: «Перчатки надевать всегда, жопой ничего не задевать, под тралом не стоять!».
А дальше Хлебников показывает, что это за работа такая, рыбу ловить, и что там за жизнь на этой лохани, и что это за «банда папуасов» во главе с авантюристом-капитаном. И «асисяям», ждавшим романтики, не позавидуешь. Тут и просто ходить по траулеру — та еще задача, а уж переживать качку и одновременно разделывать рыбу на конвейере — что‑то близкое к катастрофе. Но мужики‑то нормально тут себя чувствуют, значит, и «асисяям» придется привыкать…
Но и стажер Никита (Макар Хлебников), который на судно попал «по приколу», — тот еще подарок. И, конечно, не может не передернуть от раздражения, когда увидишь, как смертельно уставшие мужики будут стоять в коридоре и ждать, пока сосунок-стажер примет душ «как он всегда привык», то есть минут 40. А сам Никита — чистенький и свежий — тоже неприятно удивлен, что эти десять почти стеклянных от усталости мужиков разозлены тем, что «он как всегда».
И больше мне ничего не надо рассказывать — ни про поколения, ни про взаимоотношения этих поколений, ни про то, кто там кому идет на смену…
Кажется, что в этом замкнутом пространстве и в давно «спевшемся» коллективе жестких дядек у ребят нет вариантов выбора. Что им предстоит принять существующие правила и влиться в этот коллектив, став к концу фильма «настоящими мужиками», а не мамкиными сыночками-пирожками…
Это классика, а по классике все так и должно быть.
Хотя все тут окажется совсем не так, как было в романе Георгия Владимова «Три минуты молчания», по мотивам которого и написали свой сценарий Наталья Мещанинова и Борис Хлебников. Впрочем, я изначально понимала, что у этих двоих все равно будет по‑другому — и потому, что время другое, и потому, что сами эти соавторы другие. Что они не «по классике». И что они, совершенно точно, не будут «на стороне коллектива». Тем более когда в главной роли Хлебников снимает собственного сына.
А потому мне все время было интересно: когда и как окажется, что «коллектив неправ, а парнишки — правы»? Довольно быстро станет понятно, что «асисяи» не мажоры. Обыкновенные ребята, вполне даже хорошие. Воспитанные и добрые, просто морально не готовые попасть в это «преддверие ада». Да и «воспитать их в духе коллектива» не получится — по разным причинам. И не только потому, что дальше начнется чудовищный шторм и реалистичный «роман воспитания» обернется трагедией, а еще и потому, что эта трагедия расставит все по местам. И совершенно не так, как ожидалось.
Я не стану рассказывать дальше сюжет картины именно потому, что этот сюжет каждый зритель должен прожить сам, не будучи к нему изначально готовым. Я очень хочу, чтобы у этого фильма состоялась зрительская судьба.
У Хлебникова репутация артхаусного режиссера, хотя фильм «Аритмия» и сериал «Шторм» эту репутацию несколько изменили. Работы Хлебникова практически всегда пронизаны болью за человека и жалостью к нему. Что для артхауса (не только нашего) большая редкость. Но в связи с его последними киноработами я вижу еще и проросшую в нем потребность не только высказаться, а и быть услышанным, быть понятым.
Когда‑то через такой же момент в своей жизни прошел «артхаусный» Шукшин. Однажды он признался: «Фильм «Странные люди»… плохо смотрели, даже уходили… Я сидел в зрительном зале и казнился. Я, как никогда, остро почувствовал, что зрительский опыт — великая штука. Я пренебрег им… Да будь ты трижды современный и даже забегай с «вопросами» вперед — все равно ты должен быть интересен и понятен. Вывернись наизнанку, завяжись узлом, но не кричи в пустом зале!».
У Хлебникова, похоже, тоже наступил тот самый момент в жизни, когда он, подобно Шукшину, испытал потребность «зрительского ответа», и тогда он снял «Аритмию». А сейчас — «Снегиря», который меня не отпускает… Он не дает мне покоя. Я тут увидела практически наглядно, как фильм «видоизменил» собственные намерения автора. Перемолол их под себя. Поменял местами знаки и акценты. А такое случается лишь с подлинно живыми произведениями, которые не всегда покорны авторской воле и частенько «ведут себя как хотят».
Я снова и снова возвращаюсь к истории, в которой нет ни правых, ни виноватых, но после которой совершенно не понятно, как всем этим людям дальше жить. К истории, в которой я успела кого‑то полюбить, кого‑то не полюбить, хотя по большому счету жалко до сердечной боли там почти всех. В этом фильме почти все оказались не теми, кем кажутся, и уж точно — не теми, кого мы ожидали увидеть.
В фильмах Хлебникова уже сложилась своя актерская компания. И практически всегда в этих его картинах на фоне актерских работ очень высокого уровня кто‑то один играет на уровне «Эверест». Здесь это Александр Робак, сыгравший «Отца Геннадия» на разрыв аорты.
«Вот объясни мне — почему они ничего не хотят? Ну почему они все время говорят, что им ничего не надо?» — «Так, может, им в самом деле ничего не надо!»
Почему у похожих на чертей рыбаков возникают эти вопросы и почему взрослый хлебнувший лиха мужик задает их вчерашнему школьнику?
Потому что у него у самого дома — точно такие же. Потому что это для них, точно таких же малолетних «приколистов», они тут корячатся наперегонки со смертью. Потому что все совершаемые этими мужиками «подвиги» — единственное, что оправдывает их собственную жизнь, поскольку дети, растущие где‑то там, «на большой земле», — довольно слабое оправдание… Мне иногда кажется, что у нас сегодня в кинорежиссуре один-единственный взрослый мужик и есть. Который что‑то понимает про жизнь и про вопросы, которые она задает человеку…
После этого фильма остается мощный шлейф в сердце и в памяти. У меня еще долго звучали в ушах реплики из фильма:
«Каждый раз, когда мы тонем, я думаю о смене профессии».
Каждый раз. Когда тонем.
И эта реплика вдруг внезапно вызывает мысль: а ведь так оно и есть — каждый раз «больше никогда и ни за что». Но снова не утонули, и мысли о смене профессии отложены на потом.
Или на этот раз — нет?
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 103 (7432) от 08.06.2023 под заголовком «Каждый раз, когда тонем».
Комментарии