Каспийские джунгли начальника Чукотки

Этой весной коллекция наград классика отечественного кино Виталия Мельникова, создателя таких картин, как «Семь невест ефрейтора Збруева», «Мама вышла замуж, «Выйти замуж за капитана», «Женитьба», «Старший сын», «Бедный, бедный Павел», пополнилась главной премией Российской академии кинематографических искусств «Ника». Накануне дня рождения – а мэтру 1 мая исполняется 88 лет – журналист Елена БОБРОВА беседовала с Виталием МЕЛЬНИКОВЫМ о том, как ровно полвека назад создавался «Начальник Чукотки», о «кино для вождя» и о... кукурузе.

ФОТО из семейного архива

– Виталий Вячеславович, я вижу у вас в кабинете десятка полтора наград. Для вас это что-то значит?

– Безусловно, приятно получать премии, но все же к ним отношусь довольно спокойно. Мне куда больше интересна чья-то живая человеческая реакция, которую вызывает мой фильм, потому что понимаешь: ты действительно сделал что-то стоящее.

– Тогда самое время вспомнить ваш первый хит – «Начальник Чукотки». Как он возник?

– В свое время, кажется, в «Известиях» напечатали заметку о комиссаре, который первым стал собирать пошлину с американских купцов, скупавших пушнину на Чукотке. Увез «миллионы» вначале на Аляску, спасая от белых, а потом вернул в Советский Союз, чем обогатил голодающую страну. У руководства «Ленфильма» возникла идея снять фильм, в основу которого легла бы эта история, и таким образом отметить грядущий юбилей Октябрьской революции. Все маститые старики врассыпную: «Что же, я полезу на Чукотку, что ли?» Схватили меня, молодого, начинающего. Что было логично: если у него не получится, то «оно и понятно», а если получится, «что ж, замечательно». У начальников идея была сделать такое боевое кино, где сплошь и рядом стреляли бы, коммунисты империалистов направо-налево раскидывали и везли миллионы родному советскому народу. Но это было время оттепели, народ «разболтался» – уже начали появляться подозрительные анекдоты про Чапая, частушки про Берию, который вышел «из доверия», раздавались смешки по поводу трескучей идеологии. Все это касалось и нас с Владимиром Валуцким, который стал соавтором сценария. Нам казалось, что это безмерно скучно – делать фильм про революцию с большим количеством пороха и патронов. Хотелось взглянуть на события того времени свежим взглядом. И, конечно, мы совсем не понимали, что эта затея могла закончиться плохо. Но на ленфильмовском худсовете, который был в ужасе от нашего легкомысленного сценария, нас защитил Юрий Герман, чрезвычайно влиятельная в то время фигура. Благодаря ему съемки картины были разрешены.

– Если не ошибаюсь, исполнителя главной роли Михаила Кононова не приняли сразу.

– Нет, конечно. Иосиф Хейфиц («Дама с собачкой», «Дело Румянцева». – Прим. ред.) предложил нам какого-то героического человека, с чубом и с усами – этакий кубанец, но на Чукотке.

А мы с Валуцким хотели только Кононова. Увидев пробы, все ужаснулись: «Что ж это такое! Какой-то Иванушка-дурачок изображает комиссара! Это же пародия на революционное кино!» Пришлось нам пойти на хитрость. Мы взяли всех измором – уже вот-вот должны начаться съемки, а мы все тянули и тянули, подбрасывали заведомо негодные кандидатуры, и в конце концов наш план победил.

– Я бы еще вспомнила Алексея Грибова, сыгравшего старого царского чиновника Храмова. Мне кажется, если бы тогда были «Золотые орлы», «Ники», он непременно получил бы премию.

– Да, Грибов прекрасен. Он уже был в годах, и за ним постоянно бегала жена лет двадцати пяти, беспокоилась за него – то шнурки надо завязать, то пуговицы застегнуть. Но, конечно, не это важно, а то, что, несмотря на возраст, на положение – в конце концов, он был одним из «стариков МХАТа», – он все время рвался в бой, нам даже приходилось его останавливать. Вообще Алексей Николаевич был человеком действительно мужественным – представьте себе, каково пожилому артисту после спектакля на «Красной стреле» ехать в Ленинград, там его машина отвозила в аэропорт «Ржевка» прямо к самолету (по договоренности, взлет задерживали на двадцать минут, иначе не состыковывалось с поездом). Потом несколько часов болтанки в самолете и, наконец, Кировск. А там уже спустя час Грибов оказывался на съемочной площадке. Через два дня все повторялось в обратном порядке. Надо сказать, Алексей Николаевич дал мне очень важный совет. «Ты знаешь, как козу пасут? Вбиваешь колышек, привязываешь к нему козу. Она ходит по кругу и пасется. Чем длиннее веревка, тем больше козе простору и травки. Она думает, что пасется на свободе, сама по себе, и довольна своей жизнью, молочка дает побольше. Вот и артиста держи на длинной веревке! Но все-таки держи!».

– Известно, что актеры вас очень любят. Даже те, которые славятся своим непростым характером.

– Вот уж у кого сложный был характер – Люся Гурченко. И тем не менее мы прекрасно нашли общий язык, хотя у нее был повод на меня обидеться. Однажды мы с ней до полуночи репетировали роль, которую потом в «Здравствуй и прощай» сыграла Людмила Зайцева. Все было замечательно, но Гурченко – горожанка до мозга костей, с этим ничего поделать было нельзя. Я Люсе все это честно сказал, и она приняла мое решение, не обидевшись. Мне кажется, это произошло потому, что нам был по-детски интересен сам репетиционный процесс, а не конечный результат. А вообще я не припомню капризов ни от одного актера на съемочной площадке.

– Так как же вы их «приручали»? По методу Грибова?

– На самом деле все просто – надо по-человечески относиться к ним, вот и все. Любить артистов, уважать, щадить их, ведь они живут с ощущением постоянной зависимости, а это непросто. Видеть в них соавторов, а не просто командовать: «Сделай то, сделай это». Когда актер чувствует, что он нужен, что от него зависит много, у него вырастают крылья.

– В свое время вы возглавили на «Ленфильме» объединение, которое делало фильмы для телевидения. И где появились и «Соломенная шляпка» Леонида Квинихидзе, и «Приключения принца Флоризеля» Евгения Татарского, и фильм Леонида Менакера о Паганини, и «шерлокиана» Игоря Масленникова, и ваш «Старший сын». В то время актерская связь между Питером и Москвой была прочна, как никогда.

– Да, тогда общность была очень трогательная. Соединительным звеном между Москвой и Ленинградом был шестой вагон «Красной стрелы».

– Почему именно шестой?

– В нем был бар с коньяком. «Ну все, встречаемся в шестом вагоне!» – говорили все друг другу. Там же, в поезде, получали нужную информацию – где что снимается, договаривались с актерами, с которыми не были знакомы. Увы, сегодня такой общности уже нет...

– Изменилось, конечно, многое. Прежде в Ленинграде с легкостью снимали историческое кино, сегодня это большая проблема.

– Да, мне повезло работать в то благословенное время, когда в городе не были так явны приметы современности. И мне повезло снимать свой исторический цикл («Царевич Алексей», «Царская охота», «Бедный, бедный Павел». – Прим. ред.) в эпоху перестройки. Тогда все нуждались, поэтому нам за гроши разрешали снимать в совершенно «заповедных» местах, таких как Меншиковский дворец, Летний дворец Петра I. Помню, в Летнем дворце мы вообще чувствовали себя как дома. К нам испытывали такое доверие, что даже разрешали пользоваться музейным реквизитом – предметами, которые побывали в руках самого Петра I. Сегодня это немыслимо, а снимать во дворцах очень дорого. На «Поклоннице» (фильм о любви Антона Чехова вышел в 2012 году. – Прим. ред.) нам пришлось снимать уже по кусочкам, по уголочкам, «уворачиваясь» от всяких стеклопакетов, рекламы...

– Несмотря на сложности, кинематографисты все равно постоянно обращаются к прошлому. Вот и вы написали сценарий, в основе которого – начало вашей работы на Ленинградской киностудии научно-популярных фильмов.

– Да, он называется «Кино для вождя». Это история о том, как в 1950 году меня, студента ВГИКа, направили ассистентом-практикантом в съемочную группу знаменитого режиссера Владимира Шнейдерова. Он много путешествовал по Европе и Азии, позже благодаря именно ему появилась программа «Клуб кинопутешествий». А тогда из-за «иностранных связей» ему запретили снимать художественное кино. Фильм, на съемки которого я попал, назывался «Каспийские джунгли». Несмотря на пышное название, это была обычная видовая короткометражка с рассветами, закатами и заповедной флорой и фауной. Для Шнейдерова это была возможность тихо отсидеться в «джунглях» под Астраханью...

– Начало 1950-х годов, каким оно было?

– Это было странное время. Тогда смешались и обоготворение одного человека, и наша победа, и полуголодные, полупьяные инвалиды войны, и тут же рядом в страну «проник» Запад – вместе с пленными, которые, например, в Ленинграде восстанавливали или строили дома после блокады.

Немцы говорили то, что мы вслух произнести не могли. Я студентом ВГИКа однажды попал на кирпичный завод, где работали пленные. И помню, услышав, как они смеются над нашим словом «колхоз» и говорят про это явление с издевкой, я впервые задумался: может, в нашем устройстве не все так хорошо, как нам говорят? И слова, написанные в газете или сказанные по радио, не соединяются с жизнью.

– Но вы же не были каким-нибудь профессорским сынком, выросшим в оранжерейных условиях. Полуголодное детство в Сибири не открыло вам глаза на происходящее?

– Да нет, масштаб трагедии, социальной или личной, не воспринимался как-то остро. Это была данность – день прожил, что-то раздобыл, поел, чем-то утеплился – и замечательно, живем дальше. Такими коротенькими «перебежечками» люди тогда и существовали. Но после войны мы словно посмотрели на себя со стороны. И благодаря этим пленным, и благодаря трофейному кино, которое открыло нам прелести западной жизни.

– А когда пришло отрезвление в отношении Сталина?

– Лишь в конце 1950-х. Во ВГИКе я подружился с однокурсниками-грузинами, в частности с Тенгизом Абуладзе. Я часто бывал у них в общежитии – недалеко от Кремля был такой маленький очаг Грузии. Они говорили о Сталине, как о некоем божестве. Потом любовь обернулась страшным разочарованием – как известно, Абуладзе снял антисталинскую картину «Покаяние». А тогда я вместе с Абуладзе и другими грузинами был одним из немногих людей, которые попали в Колонный зал, где лежал почивший Сталин. И плакал, думая, как же будет жить страна. К сожалению, лучшие силы российской творческой интеллигенции были направлены на восхваление вождя. Мало кто почувствовал облегчение, когда он умер, – слишком мы привыкли к тому, что нами кто-то на недосягаемой высоте руководит, и нам остается лишь послушно следовать за его велениями. Но мне в «Кино для вождя» хотелось показать Сталина не с лицом божества или, напротив, убийцы, а и с человеческим лицом.

– Но надо ли нам знать, какое оно было – человеческое лицо Иосифа Джугашвили?

– Он расстрелял моего отца и деда. Я хочу знать, кто он такой! Он был ироничен и даже самоироничен. Однако он в своем лжевеличии и одиночестве, окруженный лукавыми соратниками, – фигура трагическая. Чуть ли не каждый день менял место ночлега. Возможно, он был верующим. Ведь есть же версия, что, когда немцы были на подступах к Москве, Сталин приказал совершить тайный облет с иконой Божией Матери вокруг столицы. А в конце своего земного пути страстно полюбил кино. Ведь, по сути, Сталин был кремлевским затворником, и кино для него было своего рода окном в жизнь. И при этом он прекрасно понимал пропагандистские возможности кинематографа, поэтому лично редактировал фильмы, поощрял и «поправлял» «заблудившихся» кинематографистов. Один такой случай и лег в основу сценария.

– Каспийскую экспедицию, о которой идет речь в сценарии, вы уморительно смешно описывали в своей книге «Жизнь. Кино» – от Шнейдерова в пробковом шлеме а-ля британский колонизатор до окрашивания в полоску поросят, которых выдавали за диких кабанят. Этот абсурд будет на экране?

– Во всяком случае в сценарии это все есть. Мне как раз и хотелось, чтобы было и страшновато, и смешно. Но абсурда, как вы понимаете, было немало и потом, когда в хрущевское время я снимал научпоп.

– Что-нибудь про кукурузу?

– А как же! Однажды какой-то идиот придумал сеять кукурузу на Северо-Западе. И тут же решено было снимать про это цветное кино. Причем решено на самом высоком уровне. А то, что этот злак там не растет, вообще никого не волновало. На съемку выделены очень маленькие сроки, но опять же кого волнует, что кукуруза растет по своим, а не министерским срокам? Короче, партийное задание надо выполнять. А как? Выход придумали такой. Вначале в Пушкине в Сельхозакадемии сняли, как сеют кукурузу, следующий ее этап сняли в Тимирязевке, что в Подмосковье, где уже появилась первая травка. Потом поехали на Украину и сняли кукурузу по колено. Затем отправились в Херсон, где злаки уже вовсю колосились, на полях их дружно собирали комбайны. Короче, фильм был снят. Наконец, просмотр в Смольном – про кукурузу же, великое дело! И привезли посмотреть кино передовых колхозниц. Когда закончился фильм, одна из этих женщин встала, а у нее на глазах слезы: «Господи, а мы-то какие дураки! Этого сделать для страны не можем!». Повернулась и ушла.

– Анекдот, одно слово.

– Тогда нам не было весело. Все сделали вид, что картины и в помине не было.

– Кажется, что о прошлом бытии наших документалистов-пропагандистов можно снимать кино бесконечно, в жанре «и смех, и слезы, и любовь».

– Да, но мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь рассказал о том, как жила студия «Леннаучфильм» в блокаду. В прошлом году я даже набросал небольшой сценарий. Дело в том, что это был особый мир, особенно в войну. Ленфильмовцы были эвакуированы в Алма-Ату, а этих оставили – кого на хронике, кого на научпопе. Чтобы выжить, они стали объединяться. На студии, которая и тогда была на Мельничной улице, у лавры, кинематографисты поселились с семьями. Возникла такая странная коммуна, где было все – любовь, предательство, разводы, козни, убийства. Шла война, а они все припоминали довоенные обидки. Обычная человеческая жизнь, но очень сконцентрированная. И те, кто снимал хронику, по утрам на трамвае с Обуховской Обороны уезжали на фронт. Вечером возвращались. Или не возвращались... И возникшее в годы блокады братство кинематографистов сохранилось на студии и после войны. Это был действительно удивительный мир, и жаль, если он исчезнет без следа...

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 075 (5692) от 28.04.2016.