Истомились по виолончели

Французский виолончелист Готье Капюсон дебютировал вместе с пианистом Жеромом Дюкро в Концертном зале Мариинского театра с красивой программой музыки французских композиторов, а также Рахманинова и Пьяццоллы.

Иллюстрация Molodec/shutterstock.com

Зал был переполнен, после концерта музыкантов не хотели отпускать, устроив шквал оваций. Они дважды бисировали, исполнив сначала знаменитый «Вокализ» Рахманинова, а совсем на десерт - рэгтайм Джоплина. Судя по такому энтузиазму публики, она очень сильно истомилась по виолончели. Да, группы виолончелей в симфонических оркестрах как будто укомплектованы, и для ансамблевого звука мастерства солистов хватает вполне, но разве это дело, если со времен Бориса Пергаменщикова, украшавшего собой Ленинградскую консерваторию, но эмигрировавшего в Европу, мы не можем назвать имени музыканта, о котором бы говорили дальше Невского проспекта? Покуда виолончельные таланты, возможно, где-то подрастают, придется скрашивать это томительное ожидание, изредка слушая прекрасных, например, французов.

А Готье Капюсон и в самом деле явил прекрасный звук - красивый, темный, ровный, бесшовный, поистине французский. Французы и страсть - понятия синонимичные. Но если речь заходит о музыке, то страсти в ней, как правило, обретают изящно сконструированное русло - примерно как аллеи во французском парке. Брат не менее известного скрипача Рено Капюсона, Готье начал учиться на виолончели с четырех лет и, прежде чем стать звездным солистом, играл в молодежном оркестре Густава Малера под управлением таких дирижеров, как Бернард Хайтинк, Пьер Булез, Клаудио Аббадо.

Для первого петербургского концерта Капюсон собрал элегантную программу, в которой две сонаты прослоил тем, что обычно играют в третьем отделении, - бисами. В таком построении программы виделась грамотная тактика: баланс между очень известным и совсем не известным. К последним можно было отнести и Сонату для виолончели и фортепиано Дебюсси, и Сонату Рахманинова для этого же состава. Написанная в 1915 году, соната чародея-импрессиониста Дебюсси свидетельствовала, с одной стороны, о неоклассицистических интересах композитора, а с другой - была окном в ХХ век. В ней нет ни доли академического занудства, а есть свобода изобретательной композиторской мысли, впитавшей модные ритмы нового века в диалоге с ритмами дней давно минувших.

После хорошей порции неизвестного бальзамом оказались «Размышление» Массне из оперы «Таис», «Элегия» Форе и тем более «Гранд танго» Пьяццоллы. В дуэте равновеликих исполнителей пианист при всем его темпераменте знал свое место. Волю этому темпераменту Жером Дюкро дал в пьеске собственного сочинения под названием Encore, или «Бис», написанной в духе какого-нибудь милого «хоровода гномов» и сыгранной в качестве последнего номера концерта.

Музыка известная понадобилась музыкантам, чтобы окончательно влюбить слушателей в себя. А потому Сонату Рахманинова зал слушал уже более сосредоточенно, хотя отдельные группки публики все равно хлопали в ладоши между частями, мешая восприятию целого. Звук Готье Капюсона подкупал полнотой и идеальной ровностью ведения во всех регистрах, обретая особую роскошь в низком, баритоново-басовом. Его виолончель пела. Еще чуть-чуть - и звук мог бы показаться прохладным, но Готье чутко контролировал комфортную «температуру», не переохлаждая и не доводя до кипения. И в этой гармонии элементов чувствовался дух Франции.