Играющий с судьбой

23 апреля исполнится 125 лет со дня рождения Сергея Сергеевича Прокофьева – композитора-гроссмейстера, виртуозно игравшего со временем и судьбой. В этот день в Москве и Петербурге пройдет «Марафон Прокофьева», который объединит две столицы хронологически выстроенным циклом концертов к 125-летию композитора. Его музыка будет звучать на всех площадках Мариинского театра.

Фото из архива редакции

Лауреат шести Сталинских премий Прокофьев и Верховный главнокомандующий Сталин умерли в один день – 5 марта. И в то время, когда к одному стекалась многотысячная Москва, похороны другого не без труда организовал Союз композиторов. В Камергерский переулок пришли лишь несколько преданных смельчаков. Впрочем, Прокофьев меньше всего ассоциируется со смертью, хотя эта тема была не на последнем плане в его оперно-балетном творчестве. И всякий раз он решал «проблему смерти» в пользу жизни. Градус отчаянности, с которым он стремился, словно любопытный ребенок, приоткрыть завесу тайны и узнать, какие механизмы влияют на судьбу, как «схватить ее за глотку», в разные периоды жизни у него был разным. Самым высоким, разумеется, – в годы бурной молодости. Сцена игры в карты двух волшебников – Мага Челия, отстаивавшего светлые силы, и мрачной Фата Морганы, стоящей на стороне тьмы в его веселой опере «Любовь к трем апельсинам», – образцово-показательная. Фата Моргана выиграла, но ее гибель в этой опере все равно была неизбежна. Прокофьев попросту потешался над тем, как эти мнимые языческие «высшие силы» рвутся сделать человечка «игрушкой в руках судьбы». Он смотрел на них сверху вниз, как кукольник, держащий марионеток.

Чуть позже композитор принялся играть в рулетку вместе с героями Достоевского из романа «Игрок», по которому написана одноименная опера. Сюда фатум ворвался уже с неодолимой силой, словно из «ящика Пандоры» – «Пиковой дамы» Чайковского, о которой так многое напоминало в новой опере Прокофьева. Еще опаснее азартный Прокофьев затеял игру в опере «Огненный ангел», написанной по роману-стилизации Валерия Брюсова.

Мистическое, иррациональное живо интересовали Прокофьева. Но в то же время он стремился к прояснению темных сторон бытия, увлекшись парахристианским религиозным учением протестантского происхождения, о чем свидетельствуют записи в его «Дневнике», к счастью, изданном несколько лет назад в издательстве «Классика-XXI».

Президент России велел сделать этот год Годом Прокофьева, а посему в Мариинском театре проведут целый ряд мероприятий, этому посвященных. Хотя ничуть не меньшее право у этого года называться и годом Шостаковича, которому в сентябре — 110 лет. Этих композиторов отделяет разница в возрасте всего 15 лет, но таких ментально разных художников еще поискать. Насколько болезненно обнажены нервы были у одного, настолько защищены «мускулами» оказались они у другого, насколько пессимистичны были сумеречные, промалеровские видения Дмитрия Дмитриевича, настолько обжигающе, радиоактивно солнечными – у Сергея Сергеевича. Они оба принесли России мировую славу, оставив богатейшее наследие и в камерной, и в симфонической музыке, и в драматическом, и в музыкальном театре.

Были у Прокофьева и такие страницы, как кантаты «К ХХ-летию Октября», «Здравица» (к 60-летию Сталина, сочиненная на народные слова), к 30-летию Октябрьской революции. В конце 1930-х он еще жил с первой женой – обожаемой им испанской красавицей Линой Льюберой, исполнявшей когда-то партию принцессы Нинетты в «Любви к трем апельсинам» на премьере в Чикаго, вокальный цикл «Гадкий утенок». Лина подарила композитору двух сыновей – Олега и Святослава. В 1941 году 50-летний Сергей Сергеевич оставил ее вместе с детьми и ушел к Мирре Мендельсон, выпускнице Литературного института. Прокофьев зарегистрировал с ней отношения в январе 1948 года, а в феврале иностранку Лину арестовали и отправили на 20 лет в лагеря. Она, к счастью, выжила, была реабилитирована в 1956 году.

Это – факты биографии, но о многом говорящие. Прокофьева выманили в Страну Советов из Европы, но вернуться туда он уже не смог. Есть мнение, что Прокофьевых было два – досоветский, абсолютно европейский, универсальный – и советский, оказавшийся в «золотой клетке».

Впрочем, в позднем Прокофьеве осталось многое от гениального досоветского композитора, хотя той интенсивности и дерзости, с какой эволюционировал его стиль, стало намного меньше. И в Пятой, и в Седьмой симфонии, при всем их правильном, лирическом мелодизме, вполне удовлетворявшем идеологические догмы той поры, есть бездны скрытого трагизма и драматизма. Гениальный балет «Ромео и Джульетта» тоже был написан в сталинские годы. Шекспир вдохновил Прокофьева на лирические откровения, не только поднявшие искусство драматического балета на недосягаемую высоту, но и дававшие советскому человеку ощущение иного измерения, иного простора, заданного порывом к свободе.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 071 (5688) от 22.04.2016.