И Бах, и Гершвин

Легендарный немецкий бас Томас Квастхофф впервые выступил в Концертном зале Мариинского театра, но не с музыкой своих коронных Баха и Моцарта, а с песнями Гершвина, Эллингтона, Леннона и других джазово-блюзовых творцов ХХ века в сопровождении немецкого джазового трио.

ФОТО Наташи РАЗИНОЙ

Томас Квастхофф - человек уникальный. Рожденный с патологией рук и ног, полученной в результате того, что мать принимала в период беременности широко разрекламированный тогда снотворный препарат «Талидомид» (жертвами которого в 1950 - 1960-е годы оказались тысячи), Томас превозмог себя, отказавшись оставаться в статусе «инвалида». Небеса щедро воздали ему за природную аномалию (семь пальцев на обеих руках, рост метр тридцать четыре), одарив голосом невероятной красоты, силы и элегантности. Первый год жизни, проведенный в гипсе для исправления формы ног, шесть лет в специальном интернате впоследствии были вознаграждены десятками записей на лучших лейблах, концертами в лучших концертных залах и громадной радостью и любовью истинных ценителей вокального искусства по всему миру.

Квастхоффу нет равных в стильности и глубине интерпретаций кантатно-ораториальной музыки Иоганна Себастьяна Баха, оперной и камерной музыки Моцарта и Гайдна. В его послужном списке - эталонные исполнения романтической Lied Шуберта, Шумана, Листа, Брамса, Малера. Но и музыка ХХ века, включая произведения Шостаковича и Пендерецкого, тоже находилась в сфере его исполнительских интересов.

Сегодня Томас Квастхофф - профессор в Высшей школе музыки Ханса Айслера в Берлине, где и преподает «немецкую песню» и кантатно-ораториальный жанр. Свидетели его мастер-классов рассказывают о его подчас кажущихся чрезмерными строгости и взыскательности. Не потому ли Валерий Гергиев приглашал его принять участие в жюри в номинации «Вокал» на конкурсе Чайковского в 2015 году?

В 2012 году Квастхофф объявил о завершении своей большой академической карьеры, в том числе оперной. Его интересы сейчас сфокусированы на творчестве джазовых композиторов, которое, впрочем, тоже уже стало классикой. Он записал уже три джазовых альбома.

58-летний певец был встречен публикой в Концертном зале Мариинского театра как долгожданный гость и проводили его после единственного биса - песни «Мы вернемся снова» - стоячей овацией. Его имя слишком хорошо известно меломанам, но судя по наплыву слушателей - и более широким слоям любителей. Свою роль в аншлаге сыграл, безусловно, еще и джаз, который в академическом зале воспринимается иначе, чем в клубе, ресторане или иной неформальной эстрадной площадке. Хотя, в особенности во время мажорных песен (а их было большинство) с их непременным свингованием, сидеть спокойно в академических креслах было сложно - тело требовало иной свободы. К тому же певец вел себя непринужденно, как и полагается на джазовых сейшенах: каждую песню предварял либо коротким биографическим сюжетом, либо анекдотом, сдобренным щепоткой специй. Фактически получился творческий вечер Томаса и Ко - чем не музыкальное интервью?

После инструментального вступления - пьесы «Утро» Эла Джерро и Дэвида Фостера - Томас начал с того, что «сейчас самое время устанавливать диалог с помощью музыки, когда вокруг ведутся дипломатические войны». Упомянул при этом американского президента, но тут же перевел внимание на «своих друзей» - пианиста Франка Шастенье, контрабасиста Дитера Ильга и перкуссиониста Вольфганга Хафнера. Этот диалог с залом Квастхофф мгновенно выстроил так, будто зал-тысячник собрался где-нибудь в его большом загородном доме. Продолжил он песней Кея Свифта «А не можем мы быть друзьями?». Подкупала чистота, теплота и четкая сфокусированность слова, его ясная огранка, стройность интонации, красота тембра.

Перед знаменитейшей Summertime из оперы «Порги и Бесс» Гершвина певец пошутил, что обычно это поют сопрано, но «я - не сопрано, не волнуйтесь, к тому же не могу петь сопрано, поэтому спою басом». Аранжирован этот мировой хит (как и все номера за исключением одной песни вечера) был Франком Шастенье, это было сделано богато тембрально, ритмически и интонационно. Квастхофф избирал нарочито басовые краски в этом и в самом деле хрестоматийно женском номере.

Предисловием баса к песне «В моем одиночестве» Дюка Эллингтона стал коротенький рассказ певца о его дружбе с альтистом Юрием Башметом. «Когда мы созваниваемся или встречаемся с Юрием и спрашиваем друг друга, как дела, я обычно говорю, что все о,кей. Когда же он начинает мне говорить о своих делах, то, как правило, все начинается с того, что все ужасно, все так трудно, словом, катастрофа». А посему эту поэтичнейшую вдохновенную тихую песню Томас посвятил русской душе. Посвящение песни «Колдовство» досталось всем прекрасным леди России, и не только.

Перед песней «Представь» Леннона - певец предложил публике представить, что наша планета когда-нибудь заживет в абсолютном мире. А потому так логично было закрепить это представление «Аллилуйей» Рэя Чарльза.