Death Cafe в Петербурге: что это и зачем
У нас вслед за Москвой и Воронежем открылось Death Cafe - своеобразный клуб, где говорят о смерти. В 2011 году английский дизайнер Джон Андервуд впервые устроил такие посиделки: у людей есть потребность на эту тему выговориться, но в обычной жизни это не приветствуется, а тут - пожалуйста. В мире таких кафе уже под семь тысяч. Это не собственно кафе - это любое пространство; 15 - 20 человек приносят с собой что-нибудь к чаю, садятся и говорят. На первой петербургской встрече чаевничали и те, кому просто любопытно, и кто потерял близкого, и кто ежедневно видит умирание в силу профессии, и кто «работает трупом» (да, зашел мужчина, который в сериалах играет жертв). На ближайшие месяца полтора-два все места заняты. У организатора Death Cafe в Петербурге психолога Ольги Сориной мы выясняли, отчего у нас потребность в таких беседах.
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
- Ольга, ваша первая реакция, когда вы узнали о таком проекте?
- Я как психолог работаю с сотрудниками благотворительных фондов, с волонтерами - изначально мы специализировались на эмоциональном выгорании, но часто касались темы онкологии. И столкнулись с тем, что, например, у людей, работающих в этой сфере, в ежедневных рутинных делах редко есть возможность разговаривать об утратах, которые происходят практически постоянно. Вот волонтер писал заметки про человека, которому собирают деньги на лечение, а человек умер - и эту эмоциональную нагрузку волонтер или работник клиники берут на себя.
В американских больницах принято так: когда умер пациент, психолог собирает всех, кто имел к нему отношение, от нянечки до хирурга. И каждый рассказывает, что он делал - менял белье, проводил операцию и т. д. А потом проговаривают свои переживания. Такие встречи занимают минут сорок, немного, но они обязательны - врача не допустят к следующей операции, если он не разобрал историю с умершим пациентом. У нас в больницах такого нет, но я понимала, что это нужно, тем более в клиниках, где переживание утраты - по факту часть профессии.
И вот мой коллега прислал мне ссылку на московское Death Cafe, и когда я оказалась в Москве, встретилась с психологом Катей Печуричко - она основала такое «кафе» в столице, а до того работала в службе поддержки онкологических больных и их родственников «Ясное утро». Я просто хотела узнать про формат - не было идеи устраивать что-то подобное.
Но мне эта история очень понравилась своей простотой. Поговорила с Ольгой Поляковой, организатором мероприятий «Травы» (петербургский проект, в котором экскурсии, мастер-классы, лекции и т. д. проводят сами горожане. - Ред.), с коллегой Аллой Образцовой, которая работает с людьми, пережившими суицид близкого. И как-то сложился пазл. Мы буквально один раз встретились, обсудили правила, которые надо соблюдать, чтобы стать частью этой международной социальной франшизы...
- Правила, кажется, довольно простые.
- Да, и ты их озвучиваешь в начале каждой встречи. Уведомляешь, что это не психотерапия, никто не выступает в роли эксперта, даже если в группе есть психологи. Никому ничего не советуем, не рекламируем услуги. Все конфиденциально. Каждый волен иметь свое отношение, свои чувства, связанные со смертью и утратой. Это открытая группа, на каждую встречу могут приходить новые люди. Детей пускаем только вместе с родителями и если не возражают другие взрослые участники. Что еще... Не пускаем в состоянии опьянения. Но по опыту Москвы нарушений и не случается - все-таки люди бережно относятся к этой теме.
Запись на вторую встречу закончилась, когда еще и первая не началась, быстро была набрана третья группа... Я не ожидала такого ажиотажа: в Москве, насколько я поняла, не было такого бума, все развивалось постепенно. Мы тут же стали организовывать дополнительные группы, постараемся проводить встречи так часто, как это сейчас необходимо.
- На таких встречах узнаешь, как часто самым невинным вопросом можешь ранить. Например, одна женщина поделились: ее спрашивают, сколько у нее детей, а она не знает, как ответить - один ребенок умер, но его же нельзя «не считать». Или как молодой человек сказал: устал на вопросы о родителях говорить, что их нет, и всякий раз что-то о них придумывает.
- Меня, кстати, эта история вдохновила. Молодой человек провел границу, за которой чувствует себя в безопасности, а другим позволил думать так, как они хотят. Ведь собеседники почему-то изначально решили, что у него есть родители и все благополучно. У каждого, пусть у него куча счастливых фоток в Инстаграме, есть о чем поплакать час.
Знаете, меня радует эта разность отношения, хода мыслей и то, что собрались люди из очень разных сфер. Кто-то пережил утрату, кто-то «работает трупом» - ну где бы они встретились и разделили этот опыт? Да нигде. Мне кажется, такой формат настраивает на позицию «не спорщика». И поразило, как легко пошел разговор, как... живо, как это ни странно звучит в теме смерти. И это доказательство того, что, если мы учимся говорить об утратах, о смерти, это влияет на нашу жизненность, что ли. Потому что ты не можешь заблокировать только чувство горя, ты блокируешь много еще чего - и тогда очень сложно жить на полную.
- На встрече много шутили...
- Да. Это можно интерпретировать как защитную реакцию, бла-бла-бла, но иногда я предпочитаю просто посмеяться, чем как-то интерпретировать.
Я общалась с врачами одной петербургской клиники - они шутили нон-стоп! Мой «внутренний психолог» говорил: так, группа сопротивляется, защищается. Но они реально смешно рассказывают, и хорошо, что они способны шутить о таких драматичных вещах.
- Кто-то рассказывал, как человек перед смертью планировал, чем его родные займутся после похорон: он для них проработал туристическое путешествие. Обычно про такое Голливуд кино снимает.
- Мне кажется, это классно. Когда бабушка говорит: «Вот я умру...», ей тут же всей семьей возражают: «Ну что ты!». Хотя, извините, когда-то это произойдет. И почему об этом не поговорить?
Например, для меня, как оказалось, принципиально важен вопрос - отключать ли от аппаратов жизнеобеспечения, случись что. И для меня важно, как будут проходить похороны. Мы не всегда так близки с родственниками, чтобы они догадывались о наших «предпочтениях» на этот счет: кому-то «не по душе» лежать в гробу в сизом платье, в платочке, а вот кремация - ну норм.
Человек после смерти близкого находится в состоянии шока, но именно в это время он должен заниматься похоронами. И чтобы процесс был более-менее осознанный, неплохо бы подумать о нем, когда ты не в шоке.
- На встрече довольно часто звучал вопрос: а что говорить-то, чтобы утешить?
- Про такие «кафе» говорят, что они нужны, поскольку в обычной жизни тема смерти - табу. Но табу - это то, о чем не говорят, а мы ведь спокойно читаем про смерть, фильмы смотрим, в анекдотах упоминаем.
Мне кажется, дело в другом: у нас нет языка для разговора о личных потерях. Сказать про постороннего дядю Васю «он умер» - нормально, мы не скажем: «Дядя Вася ушел, дядя Вася стал ангелом». А когда переходим в зону личного - то появляется вот это «ушел». В повседневной жизни мы постоянно используем метафоры смерти: «я смертельно устал» и так далее, а когда ситуация связана со смертью, то языка, чтобы сказать что-то, кроме «держись», нет.
Наверное, у нас вообще нет языка, чтобы делиться своими чувствами. У нас градация скудная: «плохо - норм - хорошо».
- Это в русском языке?
- Мне сложно судить, но точно могу сказать, что многое пришло из советских времен. У недавних поколений было два травматичных события, война и распад Союза. На фронте или когда страна рухнула - не до разборов, кому и почему «плохо».
И на самом деле еще никого ведь после тех кризисов не «отпустило»: одно поколение передало тревогу другому, то - следующему. Вот мы чуть-чуть начинаем раскачиваться и уже понимаем, что можно говорить про чувства, что это важная часть.
- Вам не кажется, что такие проекты-посиделки с откровенными разговорами - черта крупных городов? В поселке, где тебя все знают, не разоткровенничаешься.
- Думаю, дело не в откровенности. Жителям маленьких городов просто не до того. Рабочий день современных людей самый короткий в истории, восемь часов, а у кого-то и меньше. И у жителей мегаполисов просто появилось время на то, чтобы подумать о себе. А жителям маленьких городков, чтобы хотя бы приблизиться к зарплате жителей мегаполисов, по-прежнему надо впахивать по 16 часов.
- Многие на встрече сетовали: разговоры о смерти принято пресекать, чтобы «не будить лихо». Основатель Death Cafe Джон Андервуд умер от тяжелой болезни - что, в общем, на руку суеверию...
- Вот так работает магическое мышление. Мы связываем два несвязанных события, так мы справляемся с тревогой смерти: Андервуд «накликал», а мы не будем этого делать, и будто бы все будет хорошо. И появляется чувство, будто я хоть что-то в жизни контролирую, потому что многое в нашей жизни - реакция на страх смерти.
Но, видите ли, вероятность того, что создатель Death Cafe когда-то умрет, в любом случае была. Такая вероятность всегда есть. И она стопроцентная.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 204 (6313) от 01.11.2018 под заголовком «Говорили про смерть. Много шутили».
Комментарии