«Да и да»? Нет и нет
На экраны вышел фильм Валерии Гай Германики «Да и да», получивший приз за режиссуру на последнем Московском кинофестивале. Вышел в версии, отличающейся от авторской, – после «закона о мате» фильм пришлось переозвучивать. Но и в этом общественно приемлемом и благопристойном виде фильм ничего не потерял. Потому что терять ему особенно нечего.
Одинокая героиня в этом кадре выглядит особенно одинокой.
Девочка Саша (Агния Кузнецова), нежное, хмурое и очкастое существо с дредами, проверяет тетрадки. Саша – школьная учительница. В тетрадках – детские сочинения: «Тараканы лижут раны», «Мама любит меня, потому что я такая талантливая». Саша – творческая личность, поэтому детям было разрешено «писать, что хотят». Нет ничего важнее искренности и самовыражения. Решительно ничего. У Саши – семейный конфликт: она курит в комнате и к тому же ее никто не понимает. Вспылив, Саша уходит из дома. Вместо мамы на пороге – расплывчатое пятно. У Саши проблемы со зрением.
Саша идет на встречу к мальчику, с которым познакомилась в Интернете. Мальчика зовут странным именем Антонин (Александр Горчилин), мальчик – художник и творческая личность. Девочка Саша попадает в богемное гнездо, где творческие личности (весьма колоритные и страшно радушные) безостановочно бухают, обнимаются и галдят при свете мотающейся лампочки. Творческая личность с выбитыми зубами задорно улыбается. Сурово раскрашенная немолодая дама играет на гармошке. Светлокудрого отрока Антонина посылают за водкой. Саша обнаруживает у Антонина родинку и немедленно в него влюбляется. Вернувшись без водки в волнующий мир большого искусства, Антонин ссорится с хозяином салона и его выбрасывают из окна. То, что осталось от перспективного молодого художника, Саша отскребает с земли и сопровождает домой.
В невообразимо грязном жилище Антонина ей открывают глаза на мир: «художнику можно все, а обывателю – ничего» и все, кроме художников, «мертвые». Что важнее всего – искренность, она уже догадывалась. Антонин знакомит Сашу со своей живописной техникой: берет холст, окунает руки в черную краску и делает смелое «каля-маля». Это спонтанность, это искренний жест немыслимой подлинности, для такого сколько ни выпей водки – все мало.
Саша потрясена. Она еще не тверда в истинной вере и делает жалкую, типично обывательскую попытку помыть пол на кухне, но непросыхающий авангардист прерывает этот пошлый акт вдохновенной инсталляцией, размазывая по чистому полу черную краску и нарядно посыпая лужу мукой.
Эзотерический источник подлинного видения Антонина обнаруживается довольно скоро: на его члене сделан рисунок глаза. Антисанитарные условия не помеха ни большому чувству, ни страстному сексу, особенно если учитывать мелькающие практически весь фильм красно-зеленые световые вспышки, заставляющие отвлечься от матраса из фильма ужасов. Саша пробует рисовать себе глазки (пальчиком повозюкав в баночке с краской) и получает насмешливое прозвище «примитивистки» – ее «третий глаз» еще не открылся по-настоящему. Она без труда находит повод для ревности – в ответ на ее мещанские притязания Антонин выдает лучшую шутку фильма: берет ее паспорт, рисует в нем картинку и старательно выводит нетвердым детским почерком: «Замужем за Антонином».
Потом снова много любви и водки, в конце концов мальчику становится плохо, он принимается пить собственную мочу, предлагает возлюбленной попробовать («потому что так надо»). Но пить мочу уже поздно – почки отказывают, мальчика увозят в больницу. На операцию нужны большие деньги, Саша в отчаянии. Она накачивает себя водкой, у нее случаются видения и приходит вдохновение. Нарисованные в пограничном состоянии картины (собачка на красном фоне, черные птицы) Саше удается быстро и выгодно продать. По мере развития способностей Сашины видения становятся все более «живыми»: дева в белом бежит в стае анимационных волков на ночную охоту и т. д.
Вскоре выздоровевший, но так и не протрезвевший и морально неустойчивый Антонин обижает Сашу, и она, отревев свое, возвращается домой. Дома мама – уже в фокусе и на крупном плане, из сожженного рисунка Антонина разгорается настоящее пламя, заполняющее сначала весь холст, а потом и весь экран. Теперь художник Саша умеет воспламенять взглядом.
В «Да и да» есть почти все, чтобы фильм казался содержательным: тут и пародия на современную богему (до того резкая, что многими была воспринята как негласный заказ ультраконсервативной части общества, так и не смирившейся с «Черным квадратом»). И способная польстить проницательности критиков пресловутая «тема зрения» – важная для многих классических фильмов, но в «Да и да» самовлюбленно-многозначительная. И немножко секса, слез и разговоров об искренности – молодому зрителю должно понравиться, и неизвестно еще, что из этого больше. И грубоватые мультики с зелено-красным стробоскопом и мотающейся словно в пьяном угаре камерой – наверняка скажут, что тут «работа с изображением». Ну еще бы. И антисанитария плюс нарочитая корявость диалогов (хоть с матом, хоть без) – это «реализм». И группы «Пикник» с «Агатой Кристи» – что ни сделай на фоне их хитов, все будет восприниматься как ритмический всплеск особой энергии, подлинный драйв.
Однако есть нюанс: что бы ни делала Гай Германика, из всего выходит современный аналог девчачьего песенника – лет тридцать назад еще были такие у девочек тетрадочки. «Торнадоотвод» для гормональных гроз – с текстами песен, вырезанными из «Советского экрана» мордочками красивых артистов, розочками из открыток, любовной лирикой неизвестных истории искренних графоманов, Асадова и невесть как затесавшейся туда Цветаевой, инструкциями «что какие губы означают» и нарисованными обслюнявленным карандашом цветными сердечками.
Этот интимный девичий трэш отчасти переместился в Сеть, но ниша заполнена не целиком. Германика ее и заполняет. Когда «спонтанное самовыражение» и энергичный дилетантизм начинают цениться выше профессионализма и культуры, кто-нибудь непременно этим воспользуется. Парадоксальным образом чем спонтаннее неокультуренный жест – тем он предсказуемее и пошлее и тем сильнее тяготеет к обыкновенному китчу.
В «Да и да» все режиссерские линии сходятся, каждая обслюнявленная розочка совпадет с другой такой же на следующей страничке – просто все это не стоит и грошовой открытки, из которой они вырезаны. Дело в том, что настоящая «работа с изображением» – это, допустим, фильм «Тернер» Майка Ли. А история о живописи и сексуальной инициации – это, допустим, «Синдром Стендаля» Дарио Ардженто. И это уже не говоря о пресловутом реализме. Но если очень надо, чтобы было непременно свое, любого качества, но сегодняшнее, доморощенное, да еще и скандально-«нонконформистское», то сгодится и Германика. В этом случае – да и да. Но на самом деле – нет и нет.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 049 (5422) от 23.03.2015.
Комментарии