Что Вольф Мессинг предсказал

Человек смертен, жизнь быстротечна, а память несовершенна. Один из способов спасти свою жизнь от забвения – фиксировать ее события в дневнике. Но это большой труд, который требует самодисциплины. Под силу не каждому. В Музее Анны Ахматовой прошла встреча с писателем доктором культурологии Александром ЛАСКИНЫМ. Он рассказал о неопубликованных дневниках своего отца – петербургского прозаика, драматурга, сценариста Семена Борисовича Ласкина.

– Отец был человеком легким, – говорит Александр Ласкин. – Возможно, благодаря характеру он так свободно переходил от жанра к жанру. Был взрослым и детским писателем, драматургом, киносценаристом, занимался историей литературы – написал книгу о дуэли Пушкина. В последние десятилетия его главным увлечением стала живопись, и он занялся художниками русского авангарда. Также он писал дневник – и это еще один жанр в дополнение к перечисленным. Делал он это не время от времени, а постоянно, начиная со студенчества, в течение почти пятидесяти лет.

– Пока с дневником подробно знакомы только вы. Не могли бы его охарактеризовать?

– В дневнике три пласта. Первый связан с попытками отца преодолеть в себе врача и в полной мере стать гуманитарием. Особенно активно он этим занимался после того, как подружился с писателем Геннадием Самойловичем Гором. Гор давал ему книжки из своей огромной библиотеки – Бердяева, Шестова, Франка, отец их конспектировал и размышлял о прочитанном. Сейчас все это входит в обязательную университетскую программу, а тогда было запретным и потому особенно манящим плодом...

Второй пласт – это сетования и переживания советского писателя. Что-то не удалось напечатать, что-то сократили... Для книжки, которую я готовлю, особенно важен третий пласт – дружба и разговоры с людьми, с которыми его свела судьба. Я уже говорил, что отец был человек легкий, а потому круг его общения был очень широк... При этом, как видно, его отличало историческое чувство – понимание того, что в этих разговорах отпечаталось время, а значит они могут быть интересны в будущем.

– Кто первый, о ком он рассказал?

– Пожалуй, Вольф Мессинг. Мессинг приятельствовал с моими бабушкой и дедушкой. Однажды он был у них в гостях. Возможно, его обидело то, что разговор за столом с ним никак не связан, и решил переключить внимание на себя. Мессинг громко сказал показывая на отца: «Этот человек станет писателем». Все страшно удивились: отец учился в медицинском, собирался заниматься наукой, о писательстве если и думал, то никому об этом не говорил.

– А кто главные герои дневника?

– Их очень много. Есть тут сквозные персонажи, проходящие через многие тетради. Прежде всего это его однокурсники и приятели Василий Аксенов и Илья Авербах. Очень большое место занимает Геннадий Гор. Для отца Гор был другом и учителем или, как он несколько раз пишет, «почти отцом»... Есть люди, возникающие эпизодически: Ахматова, Эренбург, Каверин, Смоктуновский, Борис Пиотровский. И, конечно, художники – как я говорил, интерес к живописи стал главной для него страстью во второй половине жизни. Интерес приводил к дружбе – с Александром Самохваловым, Иосифом Зисманом, Владимиром Стерлиговым...

– Вечер в Музее Ахматовой начался страницами дневника, связанными с несколькими днями августа 1963 года...

– Если бы это была не дневниковая запись, а глава книги, то она бы называлась так: «Как врач и начинающий писатель в течение нескольких дней я познакомился с Ахматовой, Эренбургом, председателем Европейского сообщества писателей Вигорелли и знаменитым венгерским сюрреалистом Дери».

Начнем с Ахматовой. В Комарове, где мы снимали дачу, мой дедушка шел с озера. Остановилась машина: «Мы ищем врача, плохо Ахматовой». «Если Ахматовой, – сказал дедушка, – то у меня есть для вас врач». Так отец – в качестве врача – попал к Анне Андреевне...

У этой истории есть продолжение. Через сорок лет после этой записи Зоя Борисовна Томашевская поинтересовалась, не был ли мой отец врачом. Оказалось, что рядом с Ахматовой тогда находилась она... Я, конечно, слышал об этой истории, но почему-то считал, что отец сделал укол – я привык к тому, что в такие ответственные минуты с ним всегда была коробочка со шприцами. «Нет, – строго сказала Зоя Борисовна, которая все ахматовские приступы помнила назубок, – он велел поставить грелку к ногам»...

Через два дня Василий Аксенов, приехавший в качестве делегата на совещание европейских писателей, пригласил отца поужинать на крыше гостиницы «Европейская». В конце зала сидел Эренбург. Вскоре приятели пересели за его столик. Время от времени к Эренбургу подходили разные европейские знаменитости – и отец невольно оказывался участником этих разговоров... Проговорили они с Эренбургом три часа. Заканчивается эта запись так: «Мне чертовски повезло сегодня, – сказал я. – Да, старик, тебе повезло как надо, – сказал Васька».

– Это будет в книге?

– Для публикации я собираюсь дневник немного «переформатировать», разбить по темам: «Гор», «Авербах», друзья-художники. Эти страницы, скорее всего, окажутся среди записей, посвященных Василию Аксенову.

Слушая Александра Ласкина, я смотрела на коробки с рукописями. 24 тетради, в каждой по сто страниц. В них – полвека, множество событий, сотни людей. Пройдет какое-то время, дневники выйдут в свет, и пространство прошлого станет для нас немного больше – оно вместит в себя жизнь ленинградского литератора, рассказанную им самим.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 207 (5580) от 05.11.2015.