Человек с колокольчиком

Время поэтического рождения Александра Кушнера - шестидесятые годы ХХ века. В искусстве это годы возрождения личности, заново обретаемой ее ценности.

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Литература на котором уже витке вновь и вновь открывала для себя человеческую индивидуальность и не могла насытиться, насладиться своими открытиями... Но что такое личность, каждая эпоха и каждый художник понимают по-своему, к личности, к индивидуальности, предъявляются и прилагаются разные системы координат.

Системой координат личности у Кушнера стали Культура и Природа. Эти два могучих противовеса, по Кушнеру, могут исправить любое, самое горбатое мироустройство. Культура существует как некий космос, не имеющий временной направленности и протяженности, в нем уже заложены все нравственные ценности, основания и аксиомы бытия. А Природа, высшая форма жизни, воздух, среда обитания, дающая ощущение равновеликости лап, хвостов, чешуек, крыльев, шорохов, капель, волн («Фет на вопрос, к какому бы он хотел принадлежать народу, отвечал: ни к какому - любил природу». - Кушнер), форма социума, где человек не царь, а равный и, может быть, еще недостойный равенства ученик.

У Л. Я. Гинзбург есть такое выражение, термин «предметная действительность» - именно она составляет поэтический мир Кушнера. Для Кушнера «перекрученная струйка молока, льющаяся из кувшина в миску (на картине Вермеера. - Е. Г.), - абсолютное чудо, говорящее о тайне жизни ничуть не меньше, чем Священное Писание; во всяком случае стоящее в том же ряду» (эссе «Дельфтский мастер»).

Кушнер доверяет предмету, а не идее... Идея вертлява и лукава, сколь угодно прекрасная сама по себе, она лишь дышло в чьих-то, неизвестно, чистых ли, руках, а предмет олицетворение культуры, он ее хранитель: «В век идей, гулявших по земле, Как хищники во мраке, Я скатерть белую прославил на столе С узором призрачным, как водяные знаки».

И далее в том же эссе о Вермеере поэт продолжает: «встреча с книгой, живописью, музыкальным произведением, морскими волнами, горной тропой может значить не меньше, чем знакомство с замечательным человеком, ввод танков в Прагу или устройство на новую работу».

«Ввод танков в Прагу». Как же так? Ведь «танки в Праге» - оселок социально детерминированной вменяемости, а поэт в России больше, чем поэт...

А вот так: «На зло найдется зло, да и на силу - сила, И я - про шум листвы и вовсе не о том». И вообще: «Танцует тот, кто не танцует, Ножом по рюмочке стучит. /.../ А кто танцует в самом деле И кто гарцует на коне, Тем эти пляски надоели, А эти лошади - вдвойне!».

Мы ведь живем и чувствуем стереотипами. В России по причине многовекового отсутствия в ней других форм общественной жизни, литература, как известно, была всем, и поэт действительно являлся граждански позиционированной фигурой. Существовать в отечественной литературе вне общественной позиции, вне гражданской ответственности было постыдным, считалось творческим прозябанием...

Кушнер в поэзии кропотливо и неуклонно, шаг за шагом, словно по камешку разбирая Великую Китайскую стену, разрушает гражданственное высокомерие, ту самую социальную детерминированность, поэтическую позу и пафос, он убирает громкость.

Не с высоты ледника озирать полмира (то мир титанических усилий и амбиций), а вот изнутри мира обыденного, повседневного, ведь внутрь себя с высоты ледника не заглянешь... «Времена не выбирают», а как в них жить и умирать, если их не выбирают?..

Вот так и жить - принадлежа природе и руководствуясь культурой. Вот так и жить, отдавая себе отчет в каждом поступке и в каждом слове, в каждом страхе и в каждом моменте блаженства, в каждом компромиссе и в каждой вине.

В самом незатейливом кушнеровском стихе дергает - как больной зуб при случайном касании - и счастье бытия, и ужас «баньки с пауками», и любовь, и одиночество. Его поэтические тексты пропитаны всеми оттенками ощущения: «неужели я настоящий и, действительно, смерть придет» (О. Мандельштам). Страх Кушнера это страх подвести себя настоящего. И здесь главное - не врать, не вставать на цыпочки, не надувать щеки, не выпячивать грудь, не дай бог, не вступать в столкновение с дураками и не пользоваться никакой душевной косметикой, ничем, что приукрашивает душу и баюкает совесть. Кушнер с мягкой усмешкой относится ко всем видам поэтической позы и ко всем фасонам романтического плаща. Внутренний стержень его поэзии - трагическое одиночество человека, у которого остались лишь Природа и Культура.

Собственно, эти два начала кушнеровского поэтического мирозданья - Культура и Природа - абсолютно полно сошлись в том, как поэт чувствует родной город - Ленинград. Именно Ленинград, не Петербург, ведь Петербург - все-таки миф, а реальность для нас - Ленинград, существующий именно в скрещенье мифа и пронзительного обыденного очарования.

Когда-то В. Н. Топоров (филолог-академик), формулируя понятие «петербургский текст», обнаружил, что Петербург как бы не совсем город, он «оказывается не результатом торжества культуры над природой, а местом, где реализуется двоевластие природы и культуры», и в этом «сама суть Петербурга». Органический синтез природы и культуры и есть квинтэссенция кушнеровского художественного мира.

То ли Кушнер сам - «человек с колокольчиком», который, по Чехову, должен стоять за дверью каждого счастливого человека, то ли он - тот счастливый человек, который всей кожей вздрагивает от непрерывного звука, звука колокольчика-совести или как там его назвать.

Кушнер привел в поэзию удивительное состояние - состояние воспитанного счастья, счастья, воспитанного душевной культурой, счастья-вопреки, счастья сквозь унылость бытия, счастья сквозь прозу... Кушнер привел в поэзию небывалое состояние духа, нечто противоположное поэтическому восторгу. И это состояние смирения вкупе со способностью испытывать неподдельное блаженство пред красотою бытия - абсолютно целебно. Поэт воспитанного счастья. Такой фигуры у нас, кажется, еще не было.

Александр КУШНЕР

* * *
Дворцовая площадь, сегодня я понял,
Еще потому мне так нравится, видно,
Что окаймлена Главным штабом, как поле,
Дворцом, словно лесом, она самобытна
И самостоятельна, в ней от природы
Есть что-то, не только от архитектуры,
Покатость и выпуклость сельской свободы -
И стройность и собранность клавиатуры.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 170 (5787) от 14.09.2016.