«Бункер» и «блокадный коридор»: как искусствовед Владимир Васильев возвращает память о забытых художниках войны
К Дню Победы в одном из выставочных залов Союза художников на Большой Морской улице появится… «бункер». Наш собеседник, искусствовед, исследователь ленинградского искусства времен Великой Отечественной войны Владимир ВАСИЛЬЕВ — автор выставочных проектов, посвященных малоизвестным, а то вовсе забытым именам художников, связанных с эпохой Великой Отечественной войны, уже не первый раз прибегает к подобному нестандартному оформлению экспозиционного пространства. Совсем недавно на выставке в Доме журналиста он представил «Блокадный коридор».
ФОТО Сергея ГРИЦКОВА
— Владимир Вячеславович, с чем связана такая форма показа?
— Хочется достигнуть максимального воздействия на зрителя. Я прекрасно понимаю, что современного человека, который только что смотрел развлекательный ролик на экране своего смартфона, надо чем‑то встряхнуть, «оглушить», возможно, даже шокировать.
Привычная метафора — картины, как окна в другой мир, — в случае с работами военного времени приобретает особый смысл. Я вообще стараюсь не показывать картины просто на стене в рамах: всегда создаю необычное пространство, в котором посетитель мог бы оказаться один на один с художественным произведением. К примеру, именно в «бункере» я разместил произведения ленинградского газетного и журнального графика 1920 – 1930‑х годов Евгения Дмитриевича Белухи.
Во время Великой Отечественной войны он не покинул блокадный Ленинград. На небольших акварелях и рисунках изображал то, что видел вокруг: разрушенные дома, зенитную батарею у ростральной колонны на Стрелке Васильевского острова… Чтобы показать эти работы, прямо на паркете Большого выставочного зала плотники возвели «бункер» с двойными стенами, в которых прорезали «бойницы». На черном фоне, под направленным освещением, безо всяких рам мы прикрепили рисунки… Одна «бойница» — один рисунок.
На одной из акварелей Евгения Белухи изображено, как бойцы Красной армии гонят ненавистных врагов прочь от города. Это Победа глазами художника, которому не довелось дожить до окончания войны: он умер весной 1943 года…
— А как выглядит созданный вами «блокадный коридор»?
— Это узкий, изломанный змеевидный проход, задрапированный черной тканью, с неярким точечным освещением, и посетитель всякий раз не может угадать направление следующего поворота… По обеим сторонам размещены подлинные работы художников, созданные в блокаду. Зритель оказывается с ними очень близко, буквально лицом к лицу.
Вообще, по моему представлению, у каждого петербуржца-ленинградца есть свой «блокадный коридор», связанный с историей его семьи. Мои родные тоже оказались в блокадном городе, зимой 1941/42 годов выжили только благодаря моему двоюродному дедушке Леше, Алексею Александровичу Васильеву. В какой‑то момент он приехал с фронта, увидел, в каком положении находятся родные, и смог помочь. Фактически спас весь наш род, и об этом в семье никогда не забывали.
Как для меня начался «блокадный коридор»? Однажды — это было более десяти лет назад — у одного знакомого скульптора-коллекционера довелось увидеть крошечные акварели, размером не больше спичечного коробка, подписанные Анатолием Владимировичем Трескиным — легендарным ленинградским реставратором. После войны он участвовал в возрождении монументальной живописи парковых павильонов и дворцовых залов Ораниенбаума, Царского Села, храмов Новгорода и Пскова, возглавлял работы по восстановлению росписей Павловского дворца.
На одной из его акварелей был запечатлен Никольский Морской собор, который я вижу каждый день, когда иду из дома в Академию художеств и возвращаюсь домой. А на фоне собора — хорошо знакомый каждому ленинградцу блокадный образ: сгорбленная фигурка человека с саночками. И я вдруг ощутил, что «мой» Никольский собор когда‑то был в совершенно «другом» историческом времени…
Начав с акварелей Трескина, я сделал свою первую «блокадную» выставку, посвященную наследию уже нескольких художников.
Работы находил по знакомым, приобретал в антикварных магазинах и даже на блошином рынке.
Художественные произведения дополнил тогда письмами с фронта, причем специально выбирал конверты с адресами, которые, что называется, «цепляли». Чтобы зритель понимал: когда‑то время может пойти вспять и привести человека в невероятные годы ленинградского сопротивления. Из дня сегодняшнего — в те легендарные дни.
Эта передвижная выставка ездила по петербургским библиотекам, побывала в музеях, в Академии художеств. Ее тогдашний ректор и председатель петербургского Союза художников Альберт Серафимович Чаркин предложил выставлять коллекцию в залах Союза на Большой Морской…
Вообще, честно говоря, я не считаю себя коллекционером. Я искусствовед и свою задачу вижу прежде всего в том, чтобы путем выставочных проектов делать забытые, «затерявшиеся», малоизвестные художественные произведениями публичными и через них рассказать о том, что происходило в Ленинграде в годы Великой Отечественной войны. Отреставрировать, выставить, а потом еще желательно и опубликовать работу, а затем для сохранности передать государству на вечное хранение.
— Кого из забытых художников уже удалось вернуть в поле общественной памяти?
— Весь прошлый год я посвятил Владимиру Александровичу Успенскому. Лет десять назад на художественном рынке стали появляться графические произведения, на которых стояла его каллиграфически выверенная подпись. В их числе — натурные карандашные наброски периода битвы за Ленинград.
Практически никакой информации об авторе не было. Некоторые коллекционеры говорили: «какой‑то архитектор». Другие утверждали, что это менее известный брат ленинградского графика Алексея Александровича Успенского. Однако в каталоге однофамильца имя «брата» не упоминалось. Не было Владимира Успенского ни в справочном издании «Архитекторы блокадного Ленинграда», ни в альбоме «Блокадный дневник», ни в содержащем двадцать пять тысяч имен «Едином художественном рейтинге».
Мне попадались письма, написанные Успенскому: среди авторов были поэт Максимилиан Волошин и художник Константин Богаевский. Особенно поразило светлое, оптимистичное послание от графика Павла Шиллинговского, написанное им Успенскому в марте 1942 года, ровно за месяц до гибели в осажденном Ленинграде…
И было очень обидно, что художник Успенский оказался почти забыт в наши дни, а его творчество не удостоилось ни одной серьезной публикации. Результатом сотрудничества с Центральным государственным архивом литературы и искусства Санкт-Петербурга и Научным архивом Академии художеств стали две выставки и большая статья в журнале «Русское искусство».
Владимир Успенский был первым директором легендарной литографской мастерской, которая находилась в Академии художеств до войны, а во время блокады стал хранителем печатного оборудования академии. В блокаду он, как и все художники, работал над графикой, на основе которой создавал литографии уже после войны. Кроме того, он тщательно фиксировал происходившее в блокадном Ленинграде с тем, чтобы после Победы, в неизбежности которой он совершенно не сомневался, показать красоту несломленного города будущим поколениям.
Весной 1942 года в результате налета фашистской авиации одна из авиабомб большой разрушительной силы попала в здание академии. Став очевидцем трагедии, Успенский практически по свежим следам создал альбом рисунков для автолитографий «Повреждения в Академии художеств в дни Отечественной войны 1941 – 1942 гг.». Увы, альбом как единое целое до сих пор совершенно неизвестен современному зрителю…
Несколько лет назад я провел в Союзе художников мемориальную инсталляцию, название которой звучало с некоторой провокацией: «Да, пропаганда!».
— Обычно это слово звучит с несколько отрицательным значением…
— И, на мой взгляд, это совершенно неправильно. Поэтому и хотелось показать, что значила пропаганда в годы войны, насколько она была в то время важна и какие великие ленинградские художники создавали пропагандистские произведения. О ком речь? Опять‑таки стараюсь обратить внимание на кого‑то позабытого.
Например, напомнил о творчестве Петра Ивановича Луганского, работы которого сохранились благодаря живописцу Дмитрию Бучкину и скульптору Евгению Лукину. Уцелел даже детский альбом дочери Луганского Юли, что подсказало мне идею мемориальной инсталляции «Сквозь войну».
Рядом с графическими работами мы разместили видеопанель, и зрители увидели ролик о лейтенанте Луганском, воевавшем на Ленинградском фронте, и о пятилетней Юле, оставшейся в окруженном врагом городе и ждавшей отца. На экране, поделенном на две части, соседствовали строгие черно-белые линогравюры, сделанные художником для фронтовых газет, и простодушные детские рисунки, выполненные цветными карандашами…
Еще одно имя — Георгий Петрович Фитингоф, который известен как иллюстратор детской и приключенческой литературы. В блокадном Ленинграде он выполнял задания Союза художников, работал для Центрального музея военно-санитарной службы Красной армии.
В планах — сделать проект, посвященный графику Владимиру Гавриловичу Шевченко, участнику Великой Отечественной войны. В отдельной инсталляции показать два его большеформатных офорта, едва ли не самых знаковых: на одном изображен парад в Москве 7 ноября 1941 года, на другом — взятие Рейхстага. Две узловые точки войны…
И еще один выставочный проект посвящен художнику Максиму Сергеевичу Косых, человеку удивительной боевой биографии: он воевал снайпером на Северо-Западном фронте, под Сталинградом командовал штурмовой группой автоматчиков. В начале 1943‑го был в числе бойцов-парламентеров, которым сдался фельдмаршал Паулюс. Причем это была уже третья группа, отправленная принимать его капитуляцию: первые две гитлеровцы расстреляли на подходе.
Максим Косых прошел всю войну, стал участником Парада Победы в Москве в июне 1945 года. А потом окончил Академию художеств и создал немало полотен на военную тему. Главной в его творчестве на всю жизнь осталась тема Сталинградской битвы…
Знаете, занимаясь творчеством художников военного времени, я нередко сталкивался с ощущением, что как будто бы сам лично хорошо знал этих людей. Когда ко мне попала первая акварель Евгения Белухи, он, умерший в блокадном Ленинграде в пятьдесят три года, казался мне очень пожилым человеком. Прошли годы, теперь я уже стал старше его и отношусь к нему как старший брат: просто помогаю с выставками и публикациями.
В искусстве никто и никуда не исчезает: остаются произведения, коллекции, продолжают работу искусствоведы. Искусство бессмертно, оно как море: не зависит от личной воли, внимания, даже присутствия зрителя.
На открытиях выставок и в документальных фильмах я обычно говорю такие слова: «Наше дело правое. Еще ничего не закончено. Холсты не горят».
Читайте также:
В Музее Владимира Набокова открылась выставка «В битвах Второй мировой. 1939 – 1945»
Вид на Берлин из Ленинграда. В РНБ открылась выставка «Победа всех, Победа каждого!»
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 76 (7898) от 28.04.2025 под заголовком «По коридору памяти».
Комментарии