Бегун на короткие дистанции. Никита Владимиров — о создании кино
Представляя в Доме кино свой новый фильм «Родители строгого режима», режиссер Никита Владимиров рассказал, что главным источником вдохновения для него служила его бабушка Алиса Бруновна Фрейндлих, снявшаяся в этом фильме. «Алисе Бруновне было 7 лет, когда началась война, и всю блокаду она прожила в Ленинграде. Недавно она перенесла коронавирус, у нее было больше 90 процентов поражения легких, как мне говорили врачи, шансов практически не было. И после всего этого человек в свои 87 лет снимается, причем не в эпизодической роли, а в одной из главных, без всяких жалоб на усталость, выдерживая на ногах смену по 8 – 10 часов. Меня это очень трогает и вдохновляет!» — сказал Никита зрителям премьеры.
Алиса Фрейндлих и Александр Адабашьян в кадре из фильма «Родители строгого режима». / ФОТО кадр из фильма
Никита, внук знаменитых Алисы Фрейндлих и Игоря Владимирова, учился на актера в школе-студии МХАТ в Москве, потом перевелся на продюсерский факультет того же вуза. Как продюсер реализовал несколько успешных проектов. Зрители наверняка помнят один из них — трагикомедию «Карп отмороженный», где тоже снималась Алиса Фрейндлих, а также Марина Неелова. Чтобы снять тот фильм, Никита заложил свою квартиру.
Сейчас в кинотеатрах практически одновременно с «Родителями строгого режима» демонстрируется еще один фильм молодого режиссера — фарсовая комедия «Бабки». О том, как делается актерское и зрительское кино, Никиту ВЛАДИМИРОВА расспросила журналист Елена БОБРОВА.
— Никита, в каком‑то смысле ваш новый фильм «Родители строгого режима» развивает тему, затронутую в «Карпе отмороженном», — отсутствие контакта между родителями и их взрослыми детьми.
— Об этом и «День мертвых» Виктора Рыжакова, в котором я был продюсером. Там в родительскую субботу, день памяти предков, мать и сын отправляются в путешествие. Не знаю почему, но меня эта тема волнует.
В «Родителях строгого режима», в истории, придуманной моим другом сценаристом Андреем Таратухиным, мне прежде всего понравилась идея о том, что даже самый великий правитель — чей‑то сын, что у него есть какие‑то взаимоотношения с родителями. И нас с Андреем волновали вопросы, на которые, по сути, нет полноценных ответов: до какого возраста можно и нужно, да и нужно ли, воспитывать своих детей? И что делать родителям, если повзрослевший ребенок ведет себя кардинально противоположно взглядам родителей? Как получается, что, казалось бы, есть замечательные, добрые, умные родители, но у героя фильма отчий дом не ассоциируется с местом, где он может найти моральную поддержку, где ему хорошо. И поэтому он приезжает к родителям раз в полгода и очень редко им звонит. Так что вопросы со стороны детей в адрес родителей у нас, авторов фильма, тоже имеются.
— А почему вам так важна эта тема? Ведь вы выросли в такой благополучной семье.
— Что вы вкладываете в понятие «благополучие»? Есть очевидные вещи: например, финансовый достаток. Семья не богатая, но нас твердо можно назвать средним классом. Окружение — да. Интеллигентный круг общения — книги, театр, люди рядом приятные. В этом смысле да, семья благополучная, мне очень повезло, я отдаю себе в этом отчет. Но есть и другая сторона. Я, например, в детстве видел несколько неестественное отношение к себе. У меня папа был, царство ему небесное, чиновником достаточно высокого уровня. Все это отражалось и на мне. Я ребенком не понимал истинного положения вещей. Мне в детстве говорили: «Ты должен понимать, что у тебя очень уважаемые папа, бабушка, обращай внимание на свое поведение, соответствуй». Казалось бы, здравая мысль, но я на подсознательном уровне считывал ее как «не проявляй свои чувства так, как ты хотел бы их проявить». Иначе говоря: «Не будь собой».
— Секундочку… Когда говорят, что надо следить за своим поведением, что же в этом дурного?
— Конечно, нет ничего дурного в том, чтобы научить ребенка правилам, которые приняты в социуме. Но все должно быть в балансе. Если ребенок хочет сделать ирокез, покрасить волосы в розовый цвет и проколоть нос, не надо к этому сразу подходить с негативом. Человек сможет отдать в мир светлую частичку себя, что‑то сделать от души и с любовью, только если у него будет возможность самовыражаться, разумеется, не нарушая прав и свобод окружающих. И в ролевой модели отношений «родители — дети» своими воспитательными поступками, конечно, надо постараться помочь ребенку самовыражаться.
Есть еще одна важная вещь. Я благодарен своим близким, очень, за то, что они мне дали. Но… понимаете, меня залюбили, однако к жизни не подготовили. Мне рассказывали про честность, доброту, верность, про тонкость взаимоотношений. Но не рассказывали, что жизнь, в силу определенных обстоятельств, может быть довольно грубой и даже жестокой и что люди часто агрессивные. Они не плохие, они внутри в душе замечательные, но в повседневной жизни не всегда удается это почувствовать, у них жизнь такая, трудная, порой грубая.
И вот я, напичканный благими идеями, начинаю взаимодействовать с людьми. Тем более что моя деятельность — административно-хозяйственная, она завязана на общении с самыми разными специалистами, с договоренностями, финансами и так далее. И я постоянно сталкиваюсь с обманом, грубостью, жестокостью в том числе. В итоге сегодня я пытаюсь найти гармонию между тем, чтобы культивировать в себе прекрасные постулаты, данные мне родными, и в то же время оставаться пригодным для административно-хозяйственной деятельности. Все это я рассказываю к тому, что, несмотря на благополучное детство, у меня тоже есть много вопросов…
— И «Бабок», и «Родителей строгого режима» многие сняли бы как остросоциальное кино, вы же предпочитаете мягкую иронию. Хотя вы же понимаете, что из‑за этого выпадаете из системы западного фестивального движения, где предпочитают кино совсем другой интонации.
— Во-первых, вокруг и без того достаточно агрессии, и умножать ее на экране, на мой взгляд, безжалостно по отношению к зрителю. Во-вторых, меня не тянет снимать остросоциальные фильмы с глубоким кинематографическим высказыванием. И, в‑третьих, у меня абсолютно отсутствует желание получить какое‑либо признание на фестивальном уровне. Разумеется, я ничего не имею против Каннского и прочих кинофестивалей класса А. Там развиваются кинематограф, режиссерская мысль, художественный язык и так далее. Но мне это не близко. Я бывал на модных кинофестивалях, я там чужой. Мне интереснее оказаться на кинофестивале в Тобольске и пообщаться с местными жителями, нежели в Каннах. Мне их мнение важнее, чем фестивальных критиков. А для того чтобы быть услышанным простыми зрителями, я и слова должен подбирать понятные им.
Еще работая над «Бабками», я задался вопросом: «А для кого делаю кино?». И сформулировал: «Для тех людей, которые ездят на работу на троллейбусе».
— Именно на троллейбусе?
— Да, это принципиально. Не на автобусе, не на маршрутке и не в метро. Потому что троллейбус — это я как человек родом из Петербурга могу сказать — особый вид транспорта. Приятное, простое, экологичное, народное средство передвижения. В троллейбусе не шумит двигатель, поэтому в нем тихо и не воняет гарью. Там ходит приятная бабушка-кондуктор. Троллейбус в моем восприятии подобен скромной, душевной питерской интеллигенции. И вот для людей, которые ездят на нем на работу, я снимаю свои фильмы. Мне среди них хорошо. Из компаний высокоинтеллектуальных людей, которые могут похвастать своей киношной насмотренностью и обсуждать величие классиков, я убегаю сразу. Зато с консьержкой или тем же кондуктором могу часами трендеть.
— Вы только что говорили о том, что люди вокруг агрессивные…
— Ну, во‑первых, не все же. А потом, извините уж за бестактное сравнение, но собаку, которая на тебя лает, лучше погладить, чем ударить ногой. Дать ей печеньку, а не орать: «Ты чего лаешь, дура! Застрелю тебя!». Вот в фильме «Бабки» героиня Ольги Волковой озлоблена на весь мир. Она не злая по своей натуре, жизнь ее такой сделала, ей просто не повезло. Но рядом с ней оказывается другая женщина, героиня Анны Алексахиной, — милая, мягкая и добросердечная, которая меняет мироощущение злой бабки. И в «Родителях строгого режима» мне тоже хотелось по‑доброму поговорить о разорванных взаимоотношениях родителей и детей.
Еще одну простую мысль я закладывал в эту историю — что любой человек, обкрадывающий другого, даже на уровне продажи плохих помидоров в ларьке, обкрадывает прежде всего самого себя. Просто это работает не сразу, но это так: украв у человека сто рублей, ты на эти сто рублей принес в мир негатив, который потом бумерангом к тебе вернется.
— Вы снимаете «актерское кино». Это тоже принципиально или просто «пристреливаетесь» как новичок?
— Определенные эмоции зритель может испытать только через актера. Каким бы Андрей Тарковский великим режиссером ни был, в сердца народа он не попадает. Возможно, те смыслы, которые он закладывал в своих фильмах, могут перевернуть мировосприятие зрителя, но только если зритель поймет, что хотел сказать режиссер. И таких людей немного. Потому что он очень сложный. Гениальный, но его кино от ума, на мой взгляд, а кино, допустим, Эльдара Рязанова — чувственное, потому что актерское.
— После этого не могу не спросить про взаимодействие с Алисой Бруновной на съемочной площадке…
— Я давно хотел поработать с бабушкой. На «Родителей строгого режима» она долго не соглашалась. И я понимаю ее, в конце концов бабушке, человеку с безупречной актерской репутацией, было сложно доверить себя молодому неопытному режиссеру, и неважно, что это ее любимый внук. Но если какое‑то недоверие и было, то на съемочной площадке она ни разу мне не дала его почувствовать, за что я ей очень благодарен.
— Вы уже сделали несколько проектов и как продюсер, и как режиссер. Кем все‑таки больше себя ощущаете?
— Мне все интересно. Просто есть идеи, которые мне нравятся, но я не чувствую, как их с точки зрения режиссуры реализовать, и понимаю, что есть люди, которые точно сделают это лучше меня. И вообще я не считаю себя режиссером, к которому надо относиться всерьез. Я скорее организатор творческого процесса с расширенными творческими полномочиями.
— Несколько лет назад были разговоры о том, что вы можете стать директором Театра им. Ленсовета. Но вам и сейчас еще нет тридцати, а тогда вы были совсем молодым человеком. Неужели у вас не возникало опасения, что еще не готовы к такой ответственности?
— Дело не в возрасте и не в ощущении внутренней готовности или неготовности — это надо проверять на практике. По крайней мере у меня есть и профильное образование, и достаточный опыт работы в театре на самых разных позициях. Так что, наверное, это позволило бы мне если не сразу, то в течение короткого времени вникнуть во все процессы и механизмы конкретного театра. Причина несостоявшегося назначения в другом — в расхождении взглядов тогдашнего худрука театра и его директора. Худрук был не согласен с политикой театра и политикой управления культуры Петербурга, каким оно тогда было. Он обозначил свою позицию, его не поддержали, и он покинул театр и город. А директор остался прежним. Вот и все. У каждого своя правда, свое понимание, как было бы правильнее. Но сейчас я понимаю, что все к лучшему. Это не то, что сегодня мне могло бы принести радость и творческую свободу.
— Театр перестал быть интересен?
— Нет, почему, мне все интересно: и кино, и театр, и сельское хозяйство. Нет, честно, не шучу. Просто в кино мне легче. Там я сам могу подбирать коллектив, актеров, в театре слишком много компромиссов приходится преодолевать. Я уже заступал на эту территорию и поэтому не голословен.
— Помню ваш продюсерский театральный проект «Летучий корабль». А что вы поставили как театральный режиссер?
— Два года назад выпустил в театре Олега Павловича Табакова, которым сейчас руководит Владимир Машков, спектакль для детишек «Голубой щенок».
— Почему дебютировали детским спектаклем?
— Взрослые — сложные, всем угодить трудно. А дети, особенно в диапазоне от 3 до 9 лет, такие классные зрители! Работать для детей — одно удовольствие.
— А детское кино не хотите снять?
— Может, и хотел бы, но мы же понимаем, каким должен быть фильм, чтобы его захотели смотреть дети, — масштабным, сложнопостановочным, дорогим в производстве. Та же история с анимацией. Это гигантское, тяжелейшее производство. Я же бегун на короткие дистанции. Вот собраться и снять кино за 20 дней — это пожалуйста. А работать над фильмом три года вообще не готов. Даже если мне кто‑нибудь сказал бы: «На, Никита, 500 миллионов — снимай», — я бы сказал: «Ни за что в жизни!». Во всяком случае как режиссер. Ну пока так по крайней мере.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 67 (7150) от 14.04.2022 под заголовком «Бегун на короткие дистанции».
Комментарии