Александр Зацепин: Фантастику любил всегда

Музыкальный театр «Карамболь» под занавес сезона выпустил на сцене ДК Ленсовета премьеру - мюзикл «Тайна Третьей планеты» на музыку Александра Зацепина по мотивам повести Кира Булычева.

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Композитор, автор неустаревающих песенных хитов, прилетал на премьеру и рассказал, о каком будущем мечтал в своей молодости, о пользе компьютера и жизни во Франции.

- В обожаемом многими мультфильме «Тайна Третьей планеты» нет ни одной песни - только музыка. Получается, что вы написали новый полноценный мюзикл?

- Да, из мультфильма в нем осталось две темы, одна из которых проходит лейтмотивом через весь спектакль. Все остальное действительно как будто заново написано. Двенадцать новых номеров добавилось.

- Какая из новых мелодий вам особенно полюбилась?

- Появилась шуточная детская песенка Громозеки и Алисы - дуэт, претендующий на шлягер. Ирина Дмитриевна Брондз (художественный руководитель - директор театра «Карамболь». - Прим. ред.) рассказывала мне, что всем эта песенка очень нравится. Но пока народ не оценит, не предугадаешь.

- Сегодня трудно понять, что нравится «народу», который тонет в море информации. Да и песни крутят чаще не те, которые нравятся народу, а те, эфир которых проплачен. А на застольях поют, как и много лет назад, ваши песни из «Бриллиантовой руки» или еще «Ой, цветет калина» да «Ой, мороз, мороз».

- Что делать, время такое. Все искусство развивается по синусоидной кривой: где-то взлеты, а где-то - падение. Сейчас мы в самом низу находимся. Если идет какой-то сериал, в котором раскручивают песню, платят за это хорошие деньги, - люди ее запоминают. Но если она не трогает сердце, а ее продолжают искусственно насаждать, она уйдет из памяти.

- «Тайна Третьей планеты» - мечта детей и взрослых о прекрасном будущем. Вы в молодости увлекались фантастикой? Хотели попасть в другое измерение?

- Фантастику любил всегда, Рэя Бредбери читал. Когда учился в консерватории, мюзиклов еще в помине не было, но была идея написать оперу или балет по «Аэлите» Толстого. Потом я к этому как-то остыл. А в другое измерение кому же не хотелось попасть? Мне, конечно, тоже. Только вот за это измерение иногда ругали. Одну песню из кинофильма «31 июня» у нас, по-моему, даже вырезали после первого показа, и не знаю, восстановили ли. Фильм создавался по заказу телевидения. Нас с режиссером Леней Квинихидзе вызывали, и редактор из какого-то начальства говорит: «Александр Сергеевич, у вас Яак Йола поет главную песню хорошо, а персонаж в будущем почему поет хриплым голосом?». Я ответил: это сделано для того, чтобы показать разницу, как было в прошлом веке, а как в будущем. «Нет, нет, пусть он споет так же хорошо». То есть даже не за текст, а за хрипловатую манеру «под американщину» придрались.

- О каком будущем вы мечтали в молодости?

- Мы все ждем «счастливое будущее». Надеждой живем, что не уничтожат все на земле. Сегодня везде очень неспокойно. Но в двадцать лет мне было хорошо жить там, где я жил, ни о каком особом будущем я не мечтал, приятно жилось в настоящем. В советское время много положительного и много отрицательного, к сожалению, было. Позитивной была учеба в школе. Была Станция юных техников и натуралистов, где я учился. Я заканчивал курсы киномехаников, трактористов во время войны, мы с удовольствием пахали с ребятами, пока учились в 7-м классе. Из приятных воспоминаний - магазин «Пионер» в Москве, где я мог купить какие-то детали, чтобы дома сделать приемник или что-то еще. Для развития человека это было очень полезно.

- Тогда не было ни компьютеров, ни прочих гаджетов, которые сегодня заменили многое, в том числе необходимость ходить в магазины «Пионер» и «Юный техник».

- Компьютеров не было, но сегодня без них уже не прожить. Раньше я мучился, когда писал музыку к мультфильму, хотя в мультфильме мне все высчитывали по секундам, и работать было легче. А фильм приходилось прокручивать самому, считать секунды. 28 метров - это примерно минута, а 2,168 метра - это одна секунда. Калькуляторов быстрых тогда еще не было. Была бумажная табличка: 7 метров - столько-то секунд, 15, 5 - столько-то. Потом играл на рояле под определенный метроном, иначе не попадешь в нужное время. Надо было, чтобы оркестр точно вступил, чтобы акценты были правильно расставлены. А сейчас я на компьютере все проставляю, и ничего высчитывать не надо. У меня стоят два больших экрана, на них и ноты, и разные треки, всю партитуру я вижу, все инструменты симфонического оркестра. Если все отменить, сложно придется.

- Но сколько песенных и киношедевров возникло именно тогда, когда техническое оснащение было в несколько раз примитивнее.

- Все так и есть, вы верно заметили. Я изощрялся, когда работал с Леонидом Гайдаем. Музыка в кино прикладная и зависит от того, что происходит на экране. Я всегда искал тембры, которые были такими же эксцентрическими, как в картине. Вот была обычная деревянная линейка, пластиковая хуже. Кладешь ее на стол, зажимаешь на конце, ударяешь - она издавала соответствующий звук «пум-пум-пум». У меня даже звуковысотная градация была записана по нотам. Так получался смешной бас на микрофон. Или, например, Шурик в одном из эпизодов «Операции» всех заталкивает в салон, а сам не может сесть. Там звучит музыка, о которой меня Гайдай спрашивал, почему я пишу не галоп, а самбу? У него был толстенный сценарий, где к каждой сцене был рисунок, художник с ним вместе работал. И я увидел в нем, как артист Смирнов бежал с дротиком - ну конечно, какой тут галоп - тут надо современную самбу сделать, что-то африканское. Я объяснил это Гайдаю. «Хорошо, а что для сцены в автобусе ты напишешь?» На рояле запишу остинатную долбежку аккордов, потом на аккордеоне такое же сыграем, потом это все ускорим - будет бешеный темп...

После «Операции «Ы» Гайдай стал мне полностью доверять. Но интересные звуки я искал все время. Был смешной случай в Венгрии, когда нам разрешили на машине ездить по соцстранам. Я в магазинах всегда искал какие-нибудь трещотки, свистульки, флейточки, чтобы воспользоваться ими, например, как в песне «Маруся», где кукует кукушка. У меня была окарина, на которой я сам играл такие вещи. Так вот, в Венгрии я увидел однажды красную рулетку, потянул - и звук показался очень интересным. Эту рулетку я поднес к уху и начал слушать с закрытыми глазами возникавшие звуки. Жена каждый раз смеялась, когда рассказывала о том, что на меня в тот момент косились все посетители магазина.

- Звезды российской эстрады к вам обращались в последние десятилетия с просьбой написать для них песни?

- Нет. Может, потому, что считают меня уже глубоким стариком? Но я ведь никогда никому отдельно песен и не писал - все они написаны для фильмов. И даже песни Аллы Борисовны - все из кинофильмов. Всего около 120 фильмов и мультфильмов. Работы всегда было очень много...

Написать песню для кого-то я мог бы, конечно. Но что означало написать песню даже в те времена? Песню тогда ведь никто не покупал. Пристроить ее можно было на радио или на грампластинку. Но если на грампластинку, надо было ждать, когда ее выпустят. А на радио она выходила сразу. Но приходишь на радио, и начинается расспрос: «А кто стихи такие написал? Эти строчки не пойдут». И пошло-поехало. Даже к какой-то песне Пугачевой в «Добром утре» придрались: «Ну вот тут Алла поет как-то хрипловато, может, перепоет?». «Но это же из фильма», - отвечал я. И песня сразу проходила цензуру.

Когда у меня был разлад с Пугачевой и Дербеневым, я сделал пластинку с разными поэтами - Кохановским, Ряшенцевым, а Таня Анциферова записала песни. Одна из песен называлась «Дело не в погоде». Худсовет вроде бы утвердил, обложку напечатали. Потом начали посылать еще выше, откуда пришел вопрос: «Не в погоде, а в чем?!». Пришлось переделывать обложку. А такие песни, как «Остров невезения» или «А нам все равно», сколько раздражения вызывали! «Остров невезения?! Да вы что!!! Намекаете на то, что конституцию надо было бы немножко поменять, и все было бы хорошо?!». А я и не думал в этом направлении, когда сочинял песню, я о дикарях думал...

- Сегодня вроде бы нет цензуры, но и песен хороших нет.

- Когда все можно, то либо пошлятина какая-нибудь лезет, либо совсем неинтересная песня. Это странно, да. Что-то очень изменилось сегодня. Но революция такая впервые, чтобы те, кто когда-то бил себя в грудь и уверял, что они - ярые коммунисты, стали капиталистами... Такого не было прежде в истории. Или уничтожали предыдущих, или как-то там короля не трогали, но новые люди садились на «трон». А тут все те же самые. И как не было профсоюзов, так их и нет... У нас привыкли за время советской власти молчать. Активности нет, все терпят.

- Вы прижились во Франции? Французский знаете?

- Прижился. Язык знаю не блестяще, но общаюсь на нем. Приезжаю в Россию в Петербург или Москву - мне так хорошо, что никуда не хочется. Уеду к дочери в небольшой городок в пяти километрах от Женевы - тоже очень хорошо. Там внук, внучки, двое маленьких правнуков. И оттуда тоже никуда не хочется уезжать.

- Что сегодня читаете?

- Выписываю два французских журнала - «Наука и жизнь» и «Мне это интересно». Думаю перечитать Льва Толстого. Недавно снова читал Пушкина. Любопытно наблюдать за тем, как меняется мое к нему отношение. Сегодня мне интересно анализировать, как строится пушкинский стих - много глагольной рифмы. Раньше на это не обращал внимания. Есенина и Ахматову люблю. Читаешь Цветаеву и думаешь, как поразительно можно было выразить свою мысль: «Мне нравится, что вы больны не мной»...

Материал был опубликован в газете под № 119 (6228) от 05.07.2018 под заголовком «Александр Зацепин: Дело не в погоде».