За что бьют «белых ворон»? Трения между детьми выходят на серьёзные взрослые проблемы
Дети друг с другом дерутся испокон веков. Но одно дело, когда поразбивали друг другу носы и тут же помирились. Другое — когда безжалостная стая подростков набрасывается на одного, не оставляя ему ни единого шанса на защиту. Впрочем, можно и не бить, а просто устроить какой‑нибудь «белой вороне» режим всеобщей травли. Выражаясь современным языком — подвергнуть буллингу. Исходы подобных ситуаций, увы, бывают самые печальные. Наша сегодняшняя собеседница Оксана КАМАКИНА, председатель городского методического объединения руководителей школьных служб медиации Санкт-Петербурга, знакома с природой этих явлений лучше, чем кто‑либо другой.
ФОТО Allen Taylor on Unsplash
— Давайте, Оксана Леонидовна, для начала договоримся о терминах. Буллинг — это…
— Термин, заимствованный из английского языка. В буквальном переводе bullying — «запугивание». Русский эквивалент — «травля». То есть это не просто конфликт между одноклассниками. Хотя многие родители, напуганные постоянными страшилками из СМИ, такие понятия путают. На самом же деле буллинг — это ситуация, когда группа детей сознательно причиняет вред кому‑то из своего окружения. Причем до физического насилия дело доходит редко — как правило, речь идет о психологической травле. Принципиально важно, что это происходит публично. Свидетели здесь — необходимый атрибут. Одни из них сочувствуют жертве, потому что понимают, что это несправедливо. Другие на стороне агрессора, хотя в группу его приближенных они не входят.
— Как вы думаете, откуда вообще в детской среде берется желание коллективно мучить одного из сверстников?
— Так или иначе это своеобразная реакция на «чужого» — человека, чем‑то отличающегося от других. Возникает эффект «исключения» — некая группа отторгает того, кого по каким‑то признакам считает «неправильным». То есть, по большому счету, это проблема не жертвы, а группы, которая действует по принципу «власть — подчинение», стремясь доминировать, подавлять другого. Причем, как правило, без какого‑либо корыстного интереса — власть ради власти.
Разумеется, дети позаимствовали этот принцип у взрослых. Более того, взрослые часто, сознательно или несознательно, сами провоцируют буллинг. Допустим, в классе появляется «неудобный» ребенок, который раздражает учителя, мешает ему вести урок. И если педагог не обладает достаточным уровнем поведенческой культуры, он не сможет скрыть своего неприязненного отношения к этому ученику и в той или иной форме может проявлять к нему агрессию. А другие ученики в классе могут воспринять это как реальное разрешение на травлю. Такая модель поведения в дальнейшем может закрепиться и стать нормой.
— И такое может произойти в любом школьном коллективе?
— Коллектив — это группа людей, объединенных общими интересами или целями. Школьный класс сам по себе — это еще не коллектив, а группа людей, собранная случайным способом. Она станет коллективом, если все дети будут объединены одной целью — например, учебой или, скажем, какой‑то общественной деятельностью. Если же педагогам этого добиться не удалось, тогда начинают работать те самые «биологические» механизмы с выделением лидеров, созданием доминантных групп, назначением кого‑то в жертву и т. д.
Основа буллинга — ксенофобия, уходящая корнями в далекое прошлое человека, когда любой «чужак» представлял опасность для племени. Эти механизмы действовали на протяжении веков и тысячелетий.
Наверное, поэтому мы подсознательно «не принимаем» людей, чем‑то отличающихся от нас — цветом кожи, разрезом глаз или образом жизни. Это «детская болезнь человечества», доставшаяся нам в наследство от наших предков.
— Но ведь агрессором может стать не любой?
— Да, конечно, организатором травли становится человек с ярко выраженными лидерскими качествами, обладающий авторитетом в группе. Причем нередко это тот, кто ранее испытал акт агрессии со стороны «вышестоящего» (начальника, родителей и т. д.), которому он не мог ответить. И тогда он переадресует агрессию на более низкий уровень. А если в окружающей его группе не приняты гуманистические, общечеловеческие ценности, эта агрессия опускается до травли «чужого». То, что такое поведение — «вневидовой закон стаи», иллюстрирует хорошо знакомый этологам, изучающим поведение животных, пример голубей. Оказывается, их стаи четко структурированы — разделены на иерархические группы во главе с лидерами, окруженными «шестерками». Каждая вышестоящая группа клюет нижестоящую, а те, кто находится в самом низу, клюют землю…
— Играет какую‑либо роль поведение жертвы или агрессия для нее фатальна?
— Если человек проявляет слабость — скажем, начинает плакать, то этим он только подкрепляет поведение агрессора. Если же он дает отпор, агрессия затухает. Жертва, которая не подчиняется агрессору, перестает быть жертвой.
— А почему, как вы считаете, в последнее время о буллинге стали так много говорить? Явление прогрессирует?
— По моим наблюдениям — нет. Сколько я себя помню, это было всегда. Думаю, и во времена моих родителей, дедов и прадедов. Вспомните фильм «Чучело». Правда, там был смысловой элемент — девочку травили, потому что одноклассники посчитали ее предателем. Буллинг же — фактически «наказание без вины». Но раскручивают эту тему чаще всего те, кто не знает и не понимает реальной ситуации, — журналисты, родители… Учителя же, которые как раз находятся «на линии фронта», могут иначе оценивать проблему, не считая ее серьезной. И их можно понять — конфликты в детской среде происходят постоянно, и определить, где перейдена опасная грань, порой очень трудно. Впрочем, в педагогическом коллективе, где люди действительно заняты детьми, ненормальная ситуация однозначно будет замечена и купирована.
— Что можно назвать положительным результатом? Агрессор и жертва станут друзьями?
— Это, конечно, вряд ли. Насильно кого‑то любить заставить невозможно. Да так и не стоит задача. Прежде всего необходимо защитить жертву от проявлений агрессии, оказать ей психологическую поддержку. Ведь если вовремя не вмешаться, последствия могут быть самыми трагическими. А агрессору нужно помочь увидеть свою неправоту и вернуть его поведение в рамки нормальных человеческих отношений. Научить принимать другого, даже если он не похож на тебя и чем‑то раздражает. Если ребенок вовремя не усвоит эту науку, в дальнейшей жизни стереотип агрессивного поведения может закрепиться и такой человек просто не научится выстраивать конструктивные взаимоотношения с окружающими. А лидерские качества надо направить в нужное русло. Обязательна работа и со свидетелями агрессии. Ведь нормальный человек, наблюдавший травлю, но не решившийся вступиться за жертву, будет потом всю жизнь мучиться вопросом: почему я не вмешался?! То есть отдаленные последствия ненормальной ситуации, даже если она затихла «сама собой» и не закончилась, скажем, суицидом, возникнут у каждого из участников этой «невидимой миру драмы». Они скажутся на всех сторонах жизни — взаимоотношениях в трудовом коллективе, построении семьи, воспитании детей.
— Обратимся к вашему многолетнему опыту работы в конфликтной школьной среде. Как меняется с годами природа «раздражающего фактора»? Условно говоря, за что нынче бьют «белых ворон»?
— Боюсь, что ничем здесь вас не удивлю. Признаки, по которым людей относят к «белым воронам», со временем практически не меняются. К веяниям последнего времени, пожалуй, могу отнести детей с вызывающе асоциальным поведением. Они могут, например, во время урока перебивать учителя, громко разговаривать, вставать и ходить по классу. И настает момент, когда это достает всех — и детей, и педагогов. Конечно, подобное поведение — крайняя ситуация. Но само по себе неуважение к взрослым — одна из самых серьезных проблем сегодняшней школы. И, разумеется, такая система ценностей, в прежние времена просто немыслимая, формируется семьей. Новое поколение детей воспитывается в духе индивидуалистических ценностей. При этом родители сплошь и рядом большой проблемы здесь не видят: мол, нас все устраивает, а если у школы есть претензии к ребенку, пусть она разбирается с ним сама.
— А какие рычаги воздействия сегодня есть у школы?
— Только слово. Сегодня мы пожинаем плоды либеральной постсоветской политики, когда взахлеб говорили о правах, напрочь забыв о прилагаемых к ним обязанностях. Уже не первое поколение детей растет в сознании, что им должны все, а они — никому. И вся нормативная база нашей педагогики сформирована именно в этой парадигме. Достаточно сказать, что до недавнего времени российское образование на законодательном уровне приравнивалось к услуге. В 2022 году закон в этой части был изменен, но учитель по‑прежнему остался «обслуживающим персоналом», не имеющим, по сути, никаких прав. Если педагог видит, допустим, как сильный мальчик бьет слабого, он может только подойти и сказать: «Петя, не бей, пожалуйста, Васю!». Схватить за руку, оттолкнуть — упаси бог! Завтра придут родители Пети и скажут, что учитель ребенка избил. Покажут свежие синяки, и дело может кончиться судом. Но если придут родители Васи, они вполне обоснованно скажут: «Нашего ребенка избили на глазах учителя! Это как понимать?!» — и учитель снова будет виноват.
— А родителям вообще можно что‑то объяснить?
— Можно, но не всегда получается. Закон на их стороне. Они, например, могут вмешиваться в образовательный процесс, говорить учителю, что он что‑то делает не так. Могут даже потребовать, чтобы из программы были изъяты те или иные предметы — конечно, не из обязательного перечня, а из тех, что вводятся на усмотрение самой школы. Я это наблюдала на примере своего сына: в восьмом классе рисование «доросло» до черчения, но несколько родителей возмутились, и рисование вернули обратно.
Сегодня вы можете привести ребенка с ограниченными возможностями здоровья в обычную школу, и никто не имеет права вам отказать. Школа обязана создать для него специальные условия и разработать адаптированную программу обучения. С одной стороны, это оправдано возможностью социализации «особенных» детей. С другой — это серьезный дестабилизирующий фактор, мешающий нормальному образовательному процессу и провоцирующий напряженность в отношениях, вплоть до того же буллинга.
Фактически произошло разделение: права у родителей, ответственность у школы. И если родители чего‑то потребуют, засыпая инстанции своими письмами, то почти наверняка добьются удовлетворения любых своих желаний. Да, конечно, есть школы, в которых не все в порядке, есть и недобросовестные учителя. Но чаще всего школа вынуждена отбиваться перед инстанциями, отписываясь за то, в чем она не виновата и на что никак не может повлиять. О каком ее авторитете в этой ситуации можно говорить?!
— И вот разъяренная мамаша пишет генеральному прокурору: «Моего ребенка в школе унижают, а учителя ничего не хотят делать!..».
— Школе это как минимум грозит изнурительной проверкой. Однако, как правило, такое обращение может появиться лишь в том случае, когда родителей «обиженного» администрация школы услышать не захотела. Жалоб в инстанции можно было бы избежать, если бы педагоги обратились к специалистам службы медиации. Бывает, что дети уже помирились, а родители продолжают воевать, в том числе уповая и на административный ресурс. Но в конце концов они понимают, что это путь в тупик. В итоге жалобы возвращаются обратно в школу…
— У вас есть какие‑то специальные алгоритмы для разрешения подобных конфликтов?
— Технология заключается в создании условий, при которых люди просто начинают слышать друг друга. А для этого необходимо создать атмосферу общего взаимопонимания. Медиатор не дает оценок, не называет кого‑то правым или виноватым, а предоставляет людям возможность самим разобраться в том, что случилось. Важно, чтобы все участники конфликта вышли из него достойно, пережив его как кризис. А найденное в таких условиях решение будет восприниматься не как навязанное сверху, а как результат совместных усилий.
— Вообще‑то неплохо бы всем нам в жизни такому научиться!
— Сегодня мы обучаем этому детей. Работает целая система мероприятий, которые проводит сообщество педагогов-медиаторов. Наша цель — воспитать в ребенке уважение к интересам другого человека. Ты не будешь делать вот так, потому что это неприятно мне, а я не буду делать вот так, потому что это неприятно тебе. «На выходе» у ребенка меняется мировоззрение, формируется культура диалога. Многие из тех, кого мы обучали, уже выйдя во взрослую жизнь, говорят о том, что эти навыки оказываются им очень полезны. Такие же признания мы слышим и от педагогов, которые ежегодно проходят у нас курсы повышения квалификации. Полученные знания они с успехом применяют на практике. И это позволяет надеяться, что деструктивных конфликтов в детской среде будет меньше. В том числе и тех, что приводят к буллингу.
Читайте также:
Учат договариваться: студентов проверили на умение выходить из конфликтных ситуаций
«Требуется совет». Петербуржцы стали активнее обращаться к психологам
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 4 (7826) от 15.01.2025 под заголовком «За что бьют «белых ворон»?».
Комментарии