Выбор Азии. Почему внешнеполитическая и внешнеэкономическая конфигурация РФ должна включать «разворот на юг»?
Словосочетание «разворот на Восток» за последние месяцы прочно вошло в оборот российских экономистов и политологов. Когда его произносят, имеют в виду расширение сотрудничества и торговли прежде всего с такими крупными партнерами, как Китай и Индия. О том, почему новая внешнеполитическая и внешнеэкономическая конфигурация РФ обязательно должна включать в себя еще и «разворот на Юг», в направлении Центральной Азии, корреспонденту «Санкт-Петербургских ведомостей» Инессе ЮШКОВСКОЙ рассказал ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России профессор СПбГУ Александр КНЯЗЕВ.
ФОТО Pixabay
— Александр Алексеевич, как санкции против России и усилившаяся миграция в бывшие советские республики повлияли на их экономики?
— Естественно, что антироссийские санкции оказали воздействие на экономики стран Центральной Азии (ЦА), не просто тесно связанные с Россией, а в высокой степени зависимые от России. Хотя и преувеличивать это влияние вряд ли стоит. По-прежнему действуют все производственные связи. Некоторые сбои в сфере финансовых транзакций были быстро преодолены, значительно ускорился переход к взаимным платежам в национальных валютах. Беспрецедентное укрепление рубля существенно повлияло и продолжает влиять на устойчивость местных валют. Во многих случаях заметно вырос товарооборот с Россией, особенно в той части, которую мы теперь называем «параллельным импортом». Это характерно прежде всего для Казахстана и Узбекистана, успешно обеспечивающих нас многими подсанкционными товарами. Около 50 из 300 покинувших российский рынок компаний проявили интерес к релокации своего бизнеса в Казахстан.
Есть существенные подвижки и в переносе производств. В Узбекистане сейчас работают более 2 тысяч совместных предприятий с российским участием, при этом с начала 2022 г. наш бизнес создал в этой республике 302 предприятия. Россия сегодня — это лидер среди стран, создавших предприятия с иностранным капиталом, и ключевой инвестиционный и торговый партнер Узбекистана.
В рамках известного российского «разворота на Восток» в Центрально-Азиатском регионе (хотя это скорее юг) меняется наше отношение к этому геоэкономическому пространству. Для нас становятся интересными некоторые трансграничные проекты, отношение к которым в РФ до недавнего времени было, скажем так, безразличным.
— С весны в мире началась резкая поляризация позиций стран. Что изменилось на центральноазиатском поле?
— Общей для всех республик особенностью является осторожность, что проявляется, в частности, в том, как их представители голосуют в Генассамблее ООН по антироссийским вопросам. Еще не было случая, чтобы кто‑то проголосовал против РФ: представители государств региона в ООН либо воздерживаются, либо отсутствуют на заседаниях. Некоторые эксперты, правда, считают это чуть ли не предательством. Я так не думаю. ООН уже давно ушла на дальнюю периферию международной значимости, сохранив для нас единственный смысл: это площадка, позволяющая донести российскую точку зрения до стран мира, прямо в конфликте РФ с Западом не участвующих. Это важно, и эта задача выполняется. С другой стороны, голосование Узбекистана или Таджикистана в одном ряду с Сирией или Никарагуа в пользу России может повлечь за собой их прямой конфликт с Западом. Им это не нужно, но не нужно и нам: это же как минимум каналы обхода санкций…
— Каковы перспективы многовекторности, к которой склоняются некоторые страны ЦА?
— Все страны региона придерживаются в своей внешней политике той самой доктрины многовекторности. С усилением поляризации упование на возможность иметь преференции от всех сторон только увеличилось. И пока в целом им это вроде удается. Но в условиях гибридной войны России с Западом очень заметно, что политика маневрирования изменила свой характер. Она стала предельно ситуативной, динамичной, требующей стремительных реакций, а потому — невероятно нервной, рефлекторной.
Возможности маневрирования, многовекторности, на мой взгляд, сейчас крайне хрупкие. Малейшая ошибка политиков или дипломатов в любой момент способна привести к полному фиаско. Сегодня в Центральной Азии к какому‑то принципиальному выбору власти не готовы и даже всеми силами сопротивляются этому выбору. Но реалии таковы, что его придется сделать. Страны ЦА, напрямую не участвующие в конфликте, в любой момент могут оказаться в ситуации жесткой необходимости принимать ту или иную сторону — это станет вопросом выживания. Само географическое положение на периметрах России и Китая и в соседстве с исламским миром не позволит им находиться в некоем «движении неприсоединения». Сегодняшнее их положение переходное, это транзит к выживанию в новом миропорядке. Тезис «кто не с нами, тот против нас» прямо висит в воздухе…
— Что с внешними влияниями на ЦА? Они активизировались?
— Да, большинство внешних акторов активизировались. Американцы пока сделали ставку на политико-дипломатическое давление на страны ЦА — частота разного рода визитов и переговоров зашкаливает (и это, кстати, одно из объяснений осторожности и уклончивости, которые стали характерными в отношениях стран региона с Россией). Тем более что в запасе американской региональной политики существует множество инструментов воздействия — от провоцирования сепаратистских или межэтнических конфликтов до элементарной покупки местных элит. Наиболее сложен в этом плане Казахстан, где в назарбаевский период в рамках сформированной компрадорской модели существования страны значительная часть элиты оказалась под абсолютным внешним контролем.
Европейский союз тоже вроде бы активен, но это скорее имитация активности. Центральная Азия готова работать с ЕС в сфере экономики. Политическое и любое иное сотрудничество, не подкрепленное солидными инвестициями, может быть только декларативным. Западные модели демократии, как и т. н. европейские ценности, в регионе давно себя дискредитировали. За исключением нефтяного сектора в Казахстане другого экономического взаимодействия, важного для ЦА, Евросоюз не предложил за все постсоветское время. В нынешнем глобальном противостоянии Центральная Азия ощущает себя товаром, растущим в цене. Но Евросоюз здесь не самый платежеспособный покупатель…
Активность Турции — отдельная интересная тема. Среди российских экспертов много алармизма на этот счет. Но даже последний тюркский саммит в Самарканде показал отсутствие единства в Организации тюркских государств (ОТГ). И в частности — нежелание Казахстана и Узбекистана прямо следовать интересам Анкары. Отчаянно сопротивляется вступлению в эту организацию Туркменистан, с трудом согласившийся год назад стать наблюдателем. Симптоматично выглядит тот факт, что и недавний саммит Туркмения — Турция — Азербайджан завершился принятием нескольких ни к чему не обязывающих меморандумов и рамочного соглашения в сфере культуры. Скромные результаты, особенно если учитывать многократные анонсы турецкой стороны о полноценном членстве Туркмении в ОТГ и о космических масштабов поставках туркменского газа в Европу. Впрочем, полноценное вступление Туркмении в ОТГ могло бы сыграть с Анкарой дурную шутку. Помимо растущих проблем с Узбекистаном, категорически отметающим какую‑либо (тюркскую или любую иную) кооперацию с политическим контекстом, и уклончивых позиций Казахстана турецкой стороне не хватало еще и аналогичных «капризов» Туркмении. Так ведь и саму организацию можно потерять. Турецкое влияние в ЦА имеет свои пределы, четко очерчиваемые отсутствием у Анкары ресурсов, которые были бы сопоставимы с возможностями России или Китая.
— Каким вам представляется будущее ЕАЭС и ОДКБ?
— ЕАЭС работает в том числе и на наше противодействие санкциям, учитывая общее таможенное пространство. По многим товарным группам резко выросли объемы торговли, в значительной мере благодаря реэкспорту в Россию «подсанкционки». В остальном идет рабочий процесс. Проблемы возникают, но они решаются.
Учитывая объем российской экономики, никто из остальных стран-участниц всерьез не задумается о выходе из союза. Что они — будут отправлять трудовых мигрантов в США, Латвию или Эстонию? Или покупать чувствительно необходимые товары в Европе? Когда на короткое время после начала СВО затормозились поставки из России в ЦА сахара, растительного масла, зерна и муки, во всех без исключения странах региона случился настоящий продовольственный кризис. Зато потом ускорились процессы производственной кооперации с Казахстаном и даже с Узбекистаном, который в ЕАЭС является наблюдателем.
Конечно, на ЕАЭС оказывает влияние противостояние России с Западом — с февраля нынешнего года он находится в том же состоянии нервного ожидания, о котором я говорил выше. Отсюда постоянная неопределенность и зачастую утрата возникающих возможностей. В этом процессе выиграют те страны, которые успеют определиться. Это еще и некий тест на состоятельность их суверенности…
Страны региона пока очень осторожны. Там опасаются попадания под вторичные санкции Запада. Но я думаю, что выбор ими наиболее оптимальных решений для себя — вопрос не очень продолжительного времени.
С ОДКБ интереснее: опять же у ряда российских экспертов и СМИ недавно вызвали повышенный интерес несколько информационных вбросов по поводу якобы намечающегося выхода Казахстана из организации. И никто не обратил внимание на «маргинальность» источников этих вбросов.
В январе во время казахстанских событий ОДКБ впервые в своей истории выполнила — безо всякого преувеличения — задачу сохранения казахстанской государственности. Не сделав ни единого выстрела, в течение нескольких дней. Для полностью деморализованных казахстанских силовых структур, госорганов, всего общества появление миротворческих сил ОДКБ стало решающим катализатором для выхода из ступора, в котором они находились. Трудно представить в этой роли какие‑нибудь другие внешние контингенты — натовские, турецкие или китайские…
До этого Россия и ОДКБ (за которой видится в первую очередь РФ) оказались единственными гарантами региональной безопасности летом 2021 года, когда по региону пошла чуть ли не истерика в связи с приходом движения «Талибан» (признано экстремистским и запрещено в РФ) к власти в Кабуле. Приостановивший еще в 2011 году свое членство в ОДКБ Узбекистан — и тот не обошелся без совместных учений с Россией и роста активности по военно-технической линии, о странах — участницах ОДКБ Таджикистане, Киргизии, Казахстане и говорить нечего. Кое-что делалось и в сотрудничестве с Туркменией… Выступать против присутствия ОДКБ в регионе и против ее ведущей роли в обеспечении региональной безопасности в самом широком смысле могут сегодня только люди с отсутствующим рациональным мышлением. Ну или те, кому за это платят.
— Каким вы видите будущее БРИКС и ШОС?
— Вполне перспективным, хотя я бы пока не торопился с полностью оптимистическими оценками. В решениях этих организаций не видно чего‑то яркого, революционно влияющего на миропорядок. Но это не значит, что они остаются лишь площадками для коммуникации политиков, как это было с ШОС длительное время.
Сегодня в мире есть запрос на альтернативные формально существующим ООН, ОБСЕ и т. п. международные институты, к каковым ШОС и БРИКС (пусть пока и отдельными эпизодами) начинают эволюционировать. Я еще в 2006 – 2008 годах писал, например, о необходимости для ШОС взять на себя функции МАГАТЭ в регионе ответственности Шанхайской организации. Речь шла о контроле над ядерной программой Ирана, в отношении которой позиция МАГАТЭ была и остается ангажированной интересами США. Со временем все в большей степени становится очевидна растущая недееспособность ООН в вопросах безопасности в целом. А ОБСЕ, членами которой являются все страны Центральной Азии (что само по себе выглядит, мягко говоря, странным), никогда не была им нужной и полезной. Впрочем, как и Европе на протяжении последних 30 лет… Так что нужны новые международные институты, которые соответствовали бы новой конфигурации международных отношений. ШОС и ОДКБ — это, на мой взгляд, уже более чем их прообразы, но все же это еще и не вполне утвердившиеся альтернативные институты.
— Вы уже упоминали Афганистан. Что сегодня он представляет собой?
— В общем виде ситуацию в Афганистане можно охарактеризовать как затянувшуюся долговременную неопределенность. Можно уверенно констатировать: альтернативы движению талибов не существует и не просматривается ее появление в среднесрочной перспективе. Все, кто объявляет себя оппозицией — а это в большинстве своем политики-эмигранты, — не имеют сколько‑нибудь значимой реальной социальной базы в стране. Это преимущественно вестернизированная публика, неплохо чувствовавшая себя в предшествующий период, контролируя те или иные источники доходов (включая во многих случаях и вполне адресные преференции от США, Турции, европейских стран за участие в имитации некоего разнообразия политической жизни с намеком на демократию). Практически все они дискредитированы в глазах афганского населения, хотя теоретически и способны при наличии финансирования сформировать какие‑то военизированные группировки в самом Афганистане. Большинство из них и не скрывают своих ожиданий на этот счет, многие прямо апеллируют к США и странам НАТО. Но там пока, похоже, не считают актуальной эскалацию военного конфликта в Афганистане. Что не исключает возникновения такого запроса в любой текущий момент… Учитывая значение Афганистана для зоны жизненных интересов России, это пространство может быть превращено во «второй фронт» для нашей страны, дабы заставить нас тратить ресурсы и в этом направлении.
— Каковы перспективы признания правительства талибов в мире?
— С приходом талибов к власти в Афганистане заметно вырос уровень общей безопасности. Вопреки всем прогнозам, правительству удается удерживать социально-экономическую ситуацию от сползания к полной катастрофе, пусть это удержание и находится на самой грани допустимого.
Вопрос признания постепенно деактуализируется. В мире отсутствует какая‑либо универсальная формула признания-непризнания правительств. Простым признаком практического признания можно считать официальные дипломатические контакты между странами. Такие контакты действуют между правительством талибов и немалым числом стран. Скажем, в Москве, Пекине, Ашхабаде, Исламабаде аккредитованы временные поверенные в делах Афганистана, направленные правительством из Кабула. В Тегеране прежний афганский посол согласился представлять действующее правительство. В свою очередь в Кабуле не прекращали работу посольства России, Китая, Узбекистана, Туркмении, Ирана, Казахстана, Пакистана и еще ряда стран. В столицах этих государств нередки визиты от афганского правительства, в ходе которых решаются реальные проблемы.
Россия начала поставки в Афганистан ряда товаров жизненной необходимости — это пшеница, растительное масло, нефтепродукты и сжиженный газ. Мы исходим из того, что социально-экономический кризис (особенно на фоне замороженных на Западе афганских авуаров) может сам по себе способствовать нестабильности в стране. В то же время наша дипломатия постоянно напоминает руководству «Талибана» о необходимости некоторых перемен — например, т. н. инклюзивности правительства: чтобы в органах власти были представлены различные этнические и социальные группы населения. Что в первую очередь должно сделать правительство более устойчивым и отвечающим потребностям страны.
Нас интересует прежде всего стабильность в Афганистане. Есть известное изречение Дэн Сяопина: «Неважно, какого цвета кошка, главное, чтобы мышей ловила». Наверное, это тот самый случай. Идеалы, на реализации которых настаивает Запад, в любом случае вторичны, важнее интересы. Поэтому, не акцентируя особо внимание на политическом признании, с действующим правительством нужно просто работать на сохранение и улучшение ситуации в сфере безопасности. Отказ от конструктивной работы с ним — это путь к новому витку войны в Афганистане. А это не нужно ни нам, ни Афганистану, ни его странам-соседям.
— А каким вы видите будущее крупных инфраструктурно-транспортных проектов через Афганистан для нашего выхода к новым рынкам?
— Нынешний этап гибридной войны Запада против России стимулирует наш особый обновленный интерес и к ЦА, и к Афганистану. Например, существует давний проект строительства газопровода Туркмения — Афганистан — Пакистан — Индия, который уже 30 лет не реализуется из‑за отсутствия условий безопасности и реальных источников финансирования. Поучаствовать в строительстве (а может быть, даже возглавить этот проект, с тем чтобы по нему экспортировать и российский газ на рынки Южной Азии, всего бассейна Индийского океана) наши газовые компании вполне могут. Для Казахстана как транзитера и для Туркмении-соэкспортера это бы стало очень важным ресурсом развития. Или продвигаемый Узбекистаном проект строительства железной дороги через Афганистан и Пакистан к портам Индийского океана, к которому и ранее проявлялся интерес РЖД. Теперь это может быть как важным направлением для товарных потоков из России и в Россию, так и мощным драйвером для Узбекистана. Ну и так далее…
«Разворот на Восток», о котором сейчас много говорят, не может заключаться только в расширении партнерства с Китаем. Да и Турции с Ираном тоже недостаточно. Новая российская внешнеполитическая и внешнеэкономическая конфигурация должна включать в себя и «разворот на Юг» везде, где это только возможно.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 246 (7329) от 29.12.2022 под заголовком «Выбор Азии».
Комментарии