Пьеса, списанная с натуры. История блокадного дневника Елены Гриц
«Нет, нет и нет. Еще не время…» — так озаглавлены блокадные дневниковые записи Елены Гриц (в замужестве Королевой), обычной ленинградской девушки, служившей бойцом МПВО. Долгие годы они хранились в домашнем архиве и вот только теперь, будучи опубликованными, стали достоянием широкой публики. Война застала Лену в пионерском лагере под Лугой, где она была вожатой. Ей только что исполнилось 18 лет, и она встретила свою первую любовь — Евгения. Тот ушел добровольцем на фронт, а она осталась в осажденном городе… Наш собеседник кандидат исторических наук Мария КИРПИЧНИКОВА, подготовившая публикацию этих дневников, говорит, что, читая их, настолько сроднилась с автором, что как будто бы слышала ее голос.
Елена Гриц — младший сержант 339‑го отдельного городского батальона МПВО Ленинграда, 1943 г. / Репродукция. ФОТО автора
— Мария Викторовна, как в ваши руки попал этот дневник?
— По цепочке друзей. Восемнадцать тетрадей, исписанных старательным разборчивым почерком, к ним приложены фотографии, письма, документы. Работа над дневником, занявшая пять лет, настолько меня затянула, что я просто уже не могла оторваться, иногда сидела ночами…
И хотя я сама вынесла в название цитату «Нет, нет и нет. Еще не время…», поздняя приписка на полях в одной из тетрадей свидетельствовала, что Елена Семеновна очень хотела, чтобы это было опубликовано.
— Что было для вас самым неожиданным при чтении дневника?
— Честно говоря, я готовилась к длительным и тяжелым описаниям голода, холода, бомбежек. И ошиблась. Меня ждали записи совсем иного плана. Рассказ о повседневной жизни, о собственных переживаниях, отношениях с подругами.
Для меня было самым удивительным, что в первые месяцы войны автор записок часто определяла свое настроение словами «тоска» и «скука». Мне как‑то казалось, что война — это, скорее, тревога, страх, страдания… Потом это настроение пропадает: Лена поступила на завод, с апреля 1942 года стала сандружинницей, а в августе вместе с сестрой Лизой была зачислена бойцом МПВО в Смольнинском районе.
Ужасов блокады на страницах дневника очень мало. Пожалуй, одна из самых трагических записей была сделана 7 ноября 1941 года. Автор описывала, что стала свидетельницей «потрясающего зрелища» в трамвае. В городе уже царил голод, а одна из пассажирок на глазах у всех как ни в чем не бывало ела шоколад. К ней подошел мальчик, весь его вид говорил о том, что он очень голоден. И услышал гневную отповедь: «Разве можно попрошайничать, зачем ты просишь?». Лена возмущается даже не столько поведением этой женщины, а пишет о том, что «голод отнял стыд»…
Поразило меня и то, насколько часто в ее дневнике упоминаются походы в театр и кино.
— И в какие кинотеатры она ходила?
— Она с подругами посещала практически все премьеры в кинотеатрах города, упоминает «Баррикаду», «Титан», «Спартак», «Октябрь»… Даже в самоволки ходили, и она пишет об этом, как бы оправдываясь: не подумайте, что я такая безответственная, но нам хотелось хоть какой‑то отдушины… Потому что работа действительно была очень тяжелой. Вот, к примеру, запись от 31 марта 1943 года: «Болят руки. Ноют все косточки. Опять скалывали лед на Суворовском… Работали, как никогда. На руках кровяные мозоли, которые прорвались. Очень больно»…
И на этом фоне меня совершенно ошеломили слова автора дневника о том, что после всей этой тяжелейшей работы у нее хватало сил отправиться в парикмахерскую, сделать прическу и маникюр и пойти в театр. Причем подобные упоминания были не единичными, первое датировано 12 декабря 1942 года. И при этом она пишет, что они таскают воду на пятый этаж, чтобы просто помыться, и упрекает своих подруг, которые ходят с сажей на лице: как это так в конце концов? Нельзя не следить за собой даже в таких обстоятельствах…
В дневнике нет какого‑то особого героического пафоса, хотя Лена Гриц — человек совершенно правильный, «советский». Трудится добросовестно, сообщает, что их взвод все выполняет на отлично, получает поощрения. Никаких ноток отчаяния и сомнений у нее не проскальзывает. Да, иногда ругает командиров, говорит, что они бестолковые. Жалуется, что девушек держат взаперти. А как иначе, все‑таки на казарменном положении! Возмущается, что «есть до сих пор еще сволочи в роте, которые крадут вещи»: пропадают хлеб, мыло, деньги…
При этом она все равно находила какие‑то светлые моменты. Писала стихи, оформляла стенгазеты, участвовала в самодеятельности. Начальника МПВО генерал-майора Емельяна Лагуткина она, как и ее другие подруги, просто боготворила. В дневнике есть момент, когда 17 июня 1943 года он вручал им медали «За оборону Ленинграда», и Лена чуть ли не сознание потеряла от радости, когда он пожимал руку. «Глаза у него были такие добрые и ласковые. Он смотрел прямо в глаза и улыбался. Мне казалось, что он так смотрел только на меня, хотя все говорили, что так казалось всем».
Но к концу войны казарменный режим ее все больше, говоря попросту, допекает, и она все больше мечтает о демобилизации. Недаром в дневнике есть упоминания о шутке, которая ходила тогда между девушками. Они расшифровывали аббревиатуру МПВО как «милый, помоги выбраться отсюда».
— В дневнике присутствует и очень драматичная любовная линия…
— Да, продержаться в блокаду Лене Гриц помогала любовь к молодому человеку, Евгению, с которым она познакомилась буквально перед самой войной и которого она ждала с фронта. А в апреле 1945‑го получила от него «отказное письмо», смысл которого был такой: «Можешь считать меня человеком женатым». Конечно, это был очень тяжелый удар. Она писала ему: зачем ты молчал, я бы тогда тебя не ждала! А она ведь была девушка видная, симпатичная, мужчины проявляли к ней интерес, но она всем отказывала, поскольку сохраняла верность Евгению.
Увиделись они спустя 18 лет после войны. У каждого уже была своя семья, дети. Но счастья в личной жизни не было. Она дала ему прочитать свои блокадные дневники, он плакал, раскаивался, говорил, что сгубил и себя, и ее… Вот такая вот судьба…
— Чем Елена Семеновна занималась после войны?
— Работала товароведом, в 1978 году вышла на пенсию. Участвовала в создании музея МПВО в школе № 18 на нынешней Кавалергардской улице (тогда это была улица Красной Конницы). Как раз в том здании, где во время войны она жила на казарменном положении.
Вообще же блокадное наследие Елены Семеновны не только ее дневник, но и пьеса «Суровая жизнь», за которую в ноябре 1944 года она получила третью премию на литературном конкурсе бойцов МПВО Ленинграда. Первая и вторая премии не были присуждены. А бронзу она разделила с известным артистом Госэстрады Леонидом Пугачом, организовавшим в МПВО ансамбль самодеятельности.
Пьеса, примерно сорок страниц, — о жизни бойцов МПВО с фольклорными частушками, стихами, песнями, но фактически Лена Гриц рассказывала о себе самой. Мечтаю, чтобы это произведение поставили в каком‑нибудь, хотя бы небольшом, театре, а пока хочу начать с аудиокниги или аудиоспектакля.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 52 (7135) от 24.03.2022 под заголовком «Пьеса, списанная с натуры».
Комментарии