Как готовиться к будущему, которого не знаешь
Это обсуждали на прошедшей в Петербурге конференции «Образовательные технологии: опыт России и США» российские и американские педагоги
Повышение квалификации
— В нашей системе образования — кризис. У учителей низкий заработок, большинство педагогов пожилого возраста... — эта неудивительная фраза удивила тем, что произнесла ее учительница из США. Петербургские педагоги понимающе кивали.
На конференцию, устроенную американской общественной организацией People to People Ambassador Programs (Программа народной дипломатии) и Санкт-Петербургской академией постдипломного педагогического образования, американских учителей приехало столько, что хватило бы на несколько городских школ. В трехдневном расписании — секции, обсуждение учебных программ, визиты в петербургские школы. Но прежде всего — знакомство с системами образования. Как «у них» и как «у нас».
— Я родом из Техаса, как и наш президент. Я приведу его слова об образовании, — начала Ребекка А. Палакайос, доктор философии. И мы уже настроились прослушать что-нибудь из техасца Джорджа Буша. Нет, госпожа Палакайос цитировала другого техасца и другого президента — Линдона Джонсона, который в свое время учительствовал. А также другого президента и другого урожденного техасца, Дуайта Эйзенхауэра, который инициировал в 1956 году создание Программы народной дипломатии, уже полвека организующей международные обмены между профессионалами в различных областях.
В США уже 20 лет идет реформа образования. Законы, конечно, определяют его качество, но, видимо, только законов недостаточно: в Америке действует национальный совет по сертификации — добровольная организация, работающая с учителями средней школы. Добиваться получения национального свидетельства о сертификации учителю вовсе не обязательно, но педагоги расценивают этот экзамен как вершину горы, и большинство уважающих себя учителей пытаются на нее взобраться. Это сложно: кандидату надо пройти десять этапов — представить видеозаписи уроков, перечень достижений, участвовать в общественной деятельности и т. д. Как заметила Ребекка А. Палакайос (она входит в Национальный совет по сертификации), «вершина» поддалась лишь 50 тысячам педагогов. Во всей Америке.
О материальной выгоде, которую получает обладатель национального свидетельства, не сказали — стало быть, прямой выгоды нет. Однако в некоторых штатах учителю доплачивают и вне сертификации: если он овладел каким-нибудь дополнительным навыком. Допустим, преподаватель иностранного подучился программированию — и его уже можно поощрить: само собой, учитель применит в своей работе этот навык, и, само собой, уроки станут лучше.
Большие перемены
В России, как мы знаем, теперь тоже доплачивают: лучшим учителям. По крайней мере эту аналогию привел Олег Лебедев, зав. кафедрой развития образовательных систем СПбАППО. Олег Ермолаевич, работающий в системе образования полвека, удивительно молодой человек (долгая молодость — вообще не редкость среди педагогов), определил главную проблему школы. Не только американской и российской — школы вообще.
— Мы должны готовить детей к будущему, о котором сами не знаем ничего. Или, скажем мягче, знаем мало. В этом году в школы России и США пошли дети, которые станут пенсионерами примерно в 2060 году. И кто может сказать, как за это время изменится мир — политика, экономика, какие будут сделаны открытия? Мы знаем только одно: мир будет очень быстро меняться. К этому и надо готовить детей — учить их жить в быстро изменяющемся мире. А сейчас школа часто предпочитает готовить не к далекому будущему, а к ближайшему — к поступлению в вуз. Не к жизни, а к дальнейшей учебе.
Как готовить «к далекому будущему», думают уже давно. В России, в Петербурге, и задачи сформулированы — как сделать так, чтобы ребенок вошел в будущее достаточно экипированным. По большому счету — задача одна: научить быть самостоятельным. Чтобы сам мог организовывать свою деятельность, определять цели и средства, оценивать результаты. Чтобы мог сам объяснять явления действительности: от явлений природы до процессов в обществе. Чтобы сам ориентировался в мире ценностей, которые могут быть всеобщими, а могут быть частными (и был терпим к чужим частным ценностям). Чтобы готов был играть разные социальные роли: клиент, избиратель, член семьи и т. д. Чтобы овладевал ключевыми навыками, среди которых есть такой: «умение искать способы решения нестандартных задач». Чтобы сам мог решать, какой профессии стоит учиться, какой вуз для этого выбрать и как потом искать работу. Чтобы, наконец, умел общаться: потрясающее количество трудностей мы всю жизнь испытываем потому, что не умеем налаживать коммуникации.
Как достичь большинства из этих целей — вкратце не расскажешь. Подразумевается, что изначально педагог должен по-честному разобраться с самим собой: умеет ли он организовывать свою деятельность, ориентируется ли в мире и вообще — насколько он самостоятелен.
Но кое-что достигается и само собой; скажем, просто потому, что ребенок со второго класса обучался иностранному и информатике. Не то чтобы знание иностранного решало все проблемы, но оно расширяет и образовательное пространство и кругозор вообще. Положа руку на сердце, тут и думать нечего — учить или не учить: знать иностранный и информатику — это гораздо лучше, чем не знать их. Вот и все.
Доктор педагогических наук Лебедев считает, что введенное в старших классах профильное образование тоже учит самостоятельности. Да, мальчик писал изумительные сочинения, а в старших классах углубился в математику, чем крайне расстроил свою учительницу по литературе и, вероятно, в чем-то себя ограничил. Зато у мальчика уже есть опыт принятия судьбоносных решений.
ЕГЭ также мыслится как шаг вперед — из-за единства оценки. Лебедев вспомнил, как лет десять назад, будучи в гостях в одной из школ Вашингтона, интересовался: что нужно ученику для получения сертификата о среднем образовании? Американские педагоги ответили: сдать примерно 30 зачетов, произнести речь перед комиссией (показать ораторское искусство), пройти какой-то тест на интеллект... Плюс 100 часов общественно-полезных работ.
«А если отработано только 90 часов?» — спросил учитель Лебедев, прекрасно понимая, что у нас бы «вошли в положение ученика», махнули рукой — и выдали диплом. Американцы невозмутимо ответили: «Ну, 10 часов еще отработает — и получит сертификат». «Хорошо, а если у него 95 часов отработано?» — продолжал допытываться Лебедев. «Так это же еще проще! — видимо, не понимали Олега Ермолаевича американские коллеги. — Всего пять часов отработать осталось».
— Это к тому, что критерии оценки не меняются, требования не меняются, — подытожил Олег Лебедев. — А мы часто уступаем, прощаем.
Лебедев считает, что сейчас петербургские школы заинтересованы в модернизации: с тех пор как город выбрал принцип «деньги идут за учеником», школы теоретически должны бороться за финансовые средства, привлекая учеников.
«Классный» преподаватель
Слушать об американском опыте интересно, нет слов. Но не менее полезно вспомнить (или впервые узнать) не только «как у них» и «как у нас», а как «у нас» было когда-то. У нас — то есть в петербургской школе, которая, как уверяют историки образования, до революции весьма и весьма отличалась от школ других городов.
— В дореволюционном Петербурге была самая большая в стране сеть образовательных заведений, больше 1200, — рассказал Александр Шевелев, проректор по научной деятельности СПбАППО. — Государственная школа (тогда она была одна на десяток частных; сейчас пропорция — обратная) существовала не только для обучения тех, кто не может учиться в частной. Государственная школа создавалась как эталон для частных.
Кстати, о доступности образования: притом что в начале XX века в среднем по России только 20% детей могли получать бесплатное начальное образование, в Петербурге учились бесплатно 80% детей. В том числе и в частных школах — благодаря общественности и, в частности, родительским комитетам, которые «скидывались» на помощь малообеспеченным ученикам.
В старой «петербургской» школе было 45 различных видов и типов учебных заведений (в новом Петербурге — всего пять). Столичность влекла за собой очень жесткий контроль со стороны государственных органов, и это, с одной стороны, сковывало школу, но с другой — стимулировало ее развитие: до революции учиться, как сейчас бы сказали, «новым педагогическим технологиям» ездили со всей страны именно в Петербург. И в городе было колоссально развито общественно-педагогическое движение.
— Петербург был городом элитарного педагогического сообщества, — говорит Шевелев. — Город сознательно собирал лучших учителей со всей России. Здесь их ждали высокие материальные и моральные стимулы — большое жалованье и награды.
Как ни странно, самый малоизученный период в истории школы нашего города — совсем недавний, «ленинградский». И педагоги считают, что это очень плохо: можно забыть и потерять те достижения, которые, несомненно, были и в советский период нашей школы.
...Г-жа Палакайос назвала пять основных требований, которым должен соответствовать настоящий педагог. Казалось бы, не открытие: он должен быть пригоден для учительского дела; знать предмет, который преподает и владеть методикой преподавания; уметь управлять процессом обучения; заниматься самообразованием... Зато последнее положение звучит так: он должен «являться членом профессиональных организаций». То бишь американский классный (в смысле, замечательный) преподаватель не представляется этаким одиночкой, проводящим невероятно мощные уроки, но избегающим общества коллег. Поскольку если нет общения — о каком обмене педагогическим опытом может идти речь?
Со своей стороны, представители Академии постдипломного образования нарисовали портрет идеального учителя, «выудив» характеристики из мемуаров бывших учеников давней петербургской школы. «Спокойствие», «вежливость», «остроумие», «отсутствие нравоучений». Это актуально и у нас и в Америке. И в ближайшем будущем и в далеком.
Материал был опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости»
№ 212 (3752) от 14 ноября 2006 года.
Комментарии