В спортивную журналистику пришел не сразу. Для начала, как и все порядочные люди, я родился. Произошло сие событие теплым сентябрем 1983 года в бакинском роддоме им. Н.К. Крупской.
Очевидцы вспоминали, что появившись на свет, я первым делом надменным, прокуренным басом спросил у юной акушерки, державший меня на руках: «Детка, что ты делаешь сегодня вечером?» и подмигнул. С годами вопрос совершенствовался, теперь он звучит так: «Что ты делаешь сегодня вечером у меня дома?..».
Как известно, Баку с древних лет являлся цитаделью мирового хоккея. По крайне мере, там есть нефть, а без нее в отечественном хоккее никуда. Тем не менее, до сих пор пытаюсь ответить себе на вопрос, как меня угораздило увлечься этой игрой. Начиналось-то все довольно прилично…
Я неплохо учился в школе. Преуспевал в математике с физикой, списывая сочинения и изложения на русском. Прямая дорога в мир точных наук манила меня, и я сдался, поступив, а впоследствии окончив факультет Правового регулирования экономики. Что это такое – сейчас вспоминаю с трудом. Слова «цессия», «аваль», «индоссамент» периодически всплывают в моем воспаленном мозгу, но их значения давно покоятся на дне.
Со второго курса резко активизировавшееся чувство финансовой независимости направило на тернистый путь поиска заработка. Так, нелегкая забросила меня в противоречивый и суетный мир прессы. Сначала была суровая школа «Комсомолки», далее - «Каспий», «Зеркало», «Независимая»… А параллельно - три года в Русском драмтеатре им. Самеда Вургуна, где моей первой ролью была задняя часть лошади, а звездным часом – лакей из «Красавца-мужчины» Островского.
Но пресытившись в конец закулисной возней, в один прекрасный день я зачем-то взял билет в Питер, и, окончательно влюбившись в него на берегу Заячьего острова, решил предложить ему паспорт в обмен на прописку.
Хоккейными текстами забрасываю страницы «Санкт-Петербургских ведомостей» с 2010 года. Иногда узнаю, что помимо матчей СКА, «Серебряных Львов» и ХК «Питер» в городе происходят и другие события, и тогда о них пишу тоже.
А уж совсем редко балую свою тонкую душевную организацию брутальной прозой, где приличны только запятые с точками, и печальной, как глаза моего спаниеля, поэзией…