Человек на войне
Герой России Алексей МАХОТИН. РЕПРОДУКЦИЯ. ФОТО АВТОРА
Об этом юбилее почти не вспоминали. Вероятно, потому, что воспоминания эти не из самых приятных. 20 лет назад, в сентябре 1999-го, началась вторая чеченская война, с разной степенью интенсивности продолжавшаяся почти десять лет. Предшествовавшая ей первая длилась с 1994-го по 1996-й и ознаменовалась всем памятным кровавым штурмом Грозного. «Наведение конституционного порядка» досталось дорогой ценой: чудовищный материальный ущерб, тысячи погубленных жизней. Сейчас все это уже стало потихоньку забываться. Чечня живет мирной жизнью, Грозный восстановлен, сияет огнями небоскребов. Но те, кто прошел эти войны, помнят их так, как будто они были вчера. Один из них - наш сегодняшний собеседник.
- Правда ли, Алексей Николаевич, что человек может покинуть войну, а вот она никогда его не покинет?
- Да, правда. Эти события всегда со мной. Так же, как память о моих погибших товарищах. Мы, оставшиеся в живых, каждый год собираемся, отмечаем и дни их гибели, и дни рождения. Поддерживаем их семьи, проводим разные спортивные мероприятия...
Если бы война могла быть без потерь, было бы легче. Но так не бывает. Вообще война - это противоестественное состояние для любого нормального человека. Необходимость стрелять на поражение и ежеминутная опасность самому быть убитым порой вызывают бурю противоречивых ощущений. Боль, страх, ненависть, отчаяние. Иногда радость - выиграли трудный бой, остались живы. Но по большей части война - это не героизм, а просто тяжелая работа, грязь, кровь, физические страдания.
- Вы психологически были к этому готовы?
- В полной степени, наверное, к этому не готов никто. Но есть жизненный опыт, физическая закалка, умение преодолевать трудности. Понятия о чести и долге, наконец. И патриотизм - да, как бы сейчас ни принижали это слово.
Я с самого детства хотел быть военным. Поступал в летное училище, но не прошел по здоровью. Отслужил армию, потом приехал в Ленинград, пришел на службу в оперативный полк милиции - предшественник будущего ОМОНа. Параллельно окончил Финансово-экономический институт, стал оперуполномоченным ОБХСС на морском транспорте. Вплотную столкнулся как с экономической, так и с общеуголовной преступностью. Работа была интересная, задержаний много, но романтики все равно не хватало. И когда при Управлении по борьбе с оргпреступностью был образован Специальный отряд быстрого реагирования, я с удовольствием перешел туда.
Вот там было здорово! Шли девяностые годы, мы «молотили» без передышки - освобождали заложников, задерживали киллеров, вымогателей, торговцев наркотиками и оружием. Сидели в засадах, штурмом брали железные двери квартир, в которых укрывались преступники, шли на пули и ножи. Ребята все были тренированные, хорошо владели оружием, приемами боевых единоборств. Я, хоть и не самый из них накачанный, как командир группы был обязан быть впереди. «Лобовая» встреча с отморозками меня не пугала.
С этим чувством в ноябре 1995-го вместе со своими бойцами и отправился на первую чеченскую войну. Официально заявлялось, что боевых действий там уже нет. Нам предстоит только «борьба с нарушениями законности и правопорядка».
- Но вы-то знали правду?
- Конечно. Уже отгремел новогодний штурм Грозного, случившийся в ночь на 1 января 1995-го. Из-за просчетов командования и царившей неразберихи тогда попала в окружение и понесла огромные потери Майкопская мотострелковая бригада. Многие считают, что ее просто подставили и предали. Наши ребята после этого там были в командировках, рассказывали...
В Грозный нас привезли ночью на бронепоезде, выгрузили на вокзале в центре города. Кругом развалины, темнота. Поселили в каком-то общежитии, предупредили: перемещаться только перебежками, огня не зажигать...
Масштаб опасности мы осознали уже на следующий день. Боевик мог притаиться практически везде - в каждой развалине, в каждом уцелевшем окне. Причем он был на знакомой территории, а мы - на чужой, неизвестной. Днем он - гражданский человек и спокойно с тобой общается, а ночью берет автомат и в тебя стреляет. А мы все время на виду и можем действовать только законными способами.
В нашу задачу входило ночное патрулирование города. Там действовал комендантский час, передвижение по улицам было запрещено. У отдела милиции мы садились на БТР, брали на броню местных милиционеров. Но как только отъезжали, они спрыгивали и исчезали. Мы оставались одни. Опорными пунктами были блокпосты, но мы к ним старались не подъезжать - в темноте нас запросто могли не опознать и обстрелять. Пробыли мы там тогда два месяца. Были мелкие перестрелки, но до серьезных боев, к счастью, дело не дошло. Хотя войну мы, что называется, понюхали, но вернулись без потерь.
- Но до спокойствия в республике было еще далеко. Первая чеченская, как известно, закончилась знаменитым Хасавюртовским соглашением, подписанным в августе 1996-го и продекларировавшим прекращение военных действий и вывод федеральных войск из Чечни...
- Считаю, оно явилось большой ошибкой. Бандитам, которые фактически уже были побеждены, дали возможность перегруппироваться, запастись оружием и боеприпасами, пройти обучение в специальных лагерях под руководством иностранных инструкторов. По сути, мы получили настоящее криминальное гнездо - очаг новой войны. В августе 1999-го произошло массированное вторжение чеченских боевиков в Дагестан...
Тогда я уже служил заместителем по боевой подготовке отряда спецназа федеральной службы по исполнению наказаний «Тайфун». Собирался на несколько дней съездить на родину в Воронежскую область - поздравить маму с 70-летием. И вдруг приходит телефонограмма: срочно собрать группу 20 человек, полностью экипироваться и прибыть в Москву в аэропорт «Чкаловский».
Через день мы уже были в Хасавюрте. А спустя еще несколько дней в составе трех отрядов нас перебросили в Кадарскую зону - непризнанный ваххабитский анклав, включавший большие горные селения Чабанмахи и Карамахи. Нам предстояло выбить оттуда боевиков. Вот тут мы впервые и увидели настоящую войну. В горах шли полномасштабные боевые действия - гибли люди, горели бронетранспортеры...
- Говорят, первый бой врезается в память особенно сильно...
- Врезается - да, но у меня никакой романтики с этим не связано. Наоборот - воспоминания весьма тяжелые. Село Дюргели. Мы расположились в здании школы, пообедали, и тут поступил приказ выдвинуться в горы.
Погрузились на БТР, отправились в ущелье, где стоял краснодарский отряд - незадолго до нашего подхода его обстреляли с ближайшей высоты. А навстречу нам двигался дагестанский ОМОН с шестью погибшими. Его надо было прикрыть, а высоту взять.
Но оказалось, что боевики с позиций уже ушли. Мы поднялись, закрепились. Нам обещали смену, но никого не прислали. Пошел сильный дождь. Наступила ночь, а мы - в тонкой одежде. Холод был страшный, мы до утра согревали друг друга своими телами...
Утром двинулись дальше - нужно было занять перевал между Карамахами и Чабанмахами. Взяли одну гору, спустились вниз. Вперед, на гору Чабан, пошли внутренние войска и ярославский ОМОН. Там разгорелся тяжелейший бой, они понесли большие потери. Мы получили приказ прийти им на помощь.
Но только начали подъем, как сверху нас стали поливать огнем. Мы залегли, поползли вверх по камням. Под проливным дождем. Там, на склоне, встретили ночь. Утром приказ: «На штурм!». А вершина вся открытая, простреливаемая насквозь. Кругом - расстрелянные коровы. Здесь же - труп боевика, который подорвал себя и ярославских омоновцев. Кинжальный огонь со всех сторон. А по рации нам орут: «Вперед!».
Мы продержались там весь день и еще ночь. Без еды и воды. В страшном холоде, под проливным дождем и непрерывным огнем. Хорошо хоть боеприпасов у нас было достаточно. Я по рации кричу: «Давайте подождем! Утром подсохнет, возьмем». Мне из штаба: «Штурмуй сейчас!». Но мы не послушались. Утром солнце вышло, подошла техника, высоту обстреляли, всех оттуда выдавили.
- Вы не боялись нарушить приказ?
- Не боялся. Наш спецназ являлся приданной силой к внутренним войскам. Для их командиров не подчиниться приказу было смерти подобно. Они вместе со своими солдатами шли прямо на пулеметы - не могли ослушаться своих генералов и гибли десятками. А мы представляли другую систему и могли себе позволить в определенных ситуациях действовать самостоятельно. Для меня как командира было принципиально важно не только выполнить задачу, но и сберечь людей.
- А тем, кто сидел там, «наверху», людей было не жалко?
- У них, наверное, другие понятия о жизни и смерти. Почитайте, как погиб армавирский спецназ. Его бойцов бросили на штурм высоты, а когда они ее взяли и попали в окружение, им приказали прорываться с боем... Они гибли прямо на глазах командующих, взиравших на все это со своего наблюдательного полевого пункта. За ту бездарную операцию никто не ответил - уголовное дело в отношении ее организаторов было прекращено, а единственный признанный виновным генерал-майор попал под амнистию.
Нам тогда просто повезло - могли вот так же пропасть ни за что... Но мы вернулись без потерь. Задачу выполнили - Кадарскую зону очистили. Нас даже раньше отпустили. И наградили потом. Орден Мужества я получил 21 декабря 1999 года в Кремле из рук председателя правительства России Владимира Путина.
- Вы знали, что вам придется еще раз оказаться на войне?
- Это было неизбежно. Практически все сотрудники спецподразделений страны в командировках на Северном Кавказе побывали по нескольку раз. Ребята из нашего отряда участвовали в новых боях за Грозный, продолжавшихся почти два месяца. И я в феврале 2000-го снова отбыл в Чечню - уже в качестве командира объединенного отряда из 40 человек.
К тому времени Грозный уже был взят - правда, с огромными потерями. Боевики ушли в горы, под Шатой. Нас бросили туда для усиления спецназа ГРУ. Предполагалось, что на три дня, но мы пробыли восемнадцать. На высоте более 2000 метров, почти без еды. Вели разведку, обнаруживали схроны с оружием.
В конце февраля нас на вертолете забросили в Урус-Мартановский район. Незадолго до этого там погибли 32 псковских спецназовца. Они шли пять дней по горам, были обморожены, вымотаны до предела. Их застали врасплох, накрыли огнем. В живых остались только двое. Нам же предстояло освободить крупное село Комсомольское, куда незадолго до того вошла банда Гелаева.
- Вы воспринимали чеченцев как врагов?
- Мне была абсолютно безразлична национальность этих людей. Кстати, среди них были не только чеченцы, но и представители многих стран мусульманского мира. Я видел в них только бандитов, предельно жестоких и абсолютно безжалостных. 5 марта, в самом начале операции у Комсомольского, под их огонь попала танковая колонна 503-го мотострелкового полка. Они подорвали танк Т-72, экипаж которого отвлек внимание противника на себя, а его командиру Александру Луценко отрезали голову. Как я должен был относиться к этим людям?!
6 марта мы попали в окружение, прорывались с боем. Утром 8-го - очередной штурм. Шли тремя эшелонами: в центре мой сводный отряд с приданными силами общим числом около 70 человек, справа и слева - подразделения внутренних войск.
Нас встретил сплошной огонь - как потом оказалось, к тому моменту все жители из села ушли, и каждый дом превратился в укрепление. Улицы уходили уступами вверх, и позиция боевиков была несравнимо лучше нашей. С первых же минут у нас пошли потери. Погибают пулеметчик Володя Широков и снайпер Сергей Новиков. Коля Евтух пытается вытащить Володю, но «духовский» снайпер бьет Коле в поясницу: у него перебит позвоночник. Вытаскиваем раненых, начинаем перевязывать. Попадание в погибшего Широкова - он горит! Нам никак не зацепиться... Отходим метров на пятьдесят, забрав троих раненых и одного погибшего. Широков остается лежать на высоте...
- А нельзя было обойтись без лобовой атаки?
- Уверен, что можно. И нужно было! Село можно было взять в осаду, и в конце концов боевики сами бы сдались. Но кому-то, видимо, не терпелось получить очередную награду или большую звезду на погоны. 9 марта командование федеральных войск в Чечне объявило, что армия и внутренние войска «установили полный контроль над Аргунским ущельем, начиная от села Комсомольское и вплоть до грузинской границы».
Но самые кровопролитные бои только начинались! Мы шли без артиллерийской поддержки, только с автоматами и пулеметами. Танки практически без боекомплекта - семь-восемь снарядов на каждом. Люди гибли один за другим...
Вот, пожалуй, самое страшное, что есть на войне, - потеря друзей. К этому невозможно привыкнуть, с этим невозможно смириться. Это незаживающая рана на всю оставшуюся жизнь...
10 марта мы с моим другом Тимуром Сиразетдиновым решили забрать тело Володи. Он лежал на небольшом холмике, в зоне обстрела. Подползаем поближе, перебежка, я бросаю две гранаты в сторону стрелявших, и тут пулеметная очередь косит Тимура. Он кричит: «Алексей, я ранен!». Я пополз к нему, у меня над головой - еще одна очередь. Спас водитель бэтээра - отвлек на себя пулеметчика, я успел откатиться в овраг.
Выполз через «мертвую зону», ребята вытащили Тимура. Разрезаю ему камуфляж - а там буквально «холодец» из крови. Перебита артерия! Перетянули рану, наш врач сделал ему прямой укол в сердце. Подошла спецмашина - медицинский тягач, Тимура увезли. Через полчаса мне передают по рации: «Твой «трехсотый» - уже «двухсотый»... У меня - комок к горлу. Я ушел в ближайший сарай - не хотел, чтобы мои бойцы видели меня в этот момент... Десять минут там постоял, вышел - и снова в атаку.
- Когда же на самом деле взяли Комсомольское?
- На неделю с лишним позже, чем отчитались наши командиры. 14 марта меня отстранили от командования - я отказался бросать людей на пулеметы. Вместо меня, подполковника, назначили старшего лейтенанта - командира удмуртского спецназа. Я ему говорю: «Подожди, перегруппируемся, пойдем вместе». Но ему командиры уже «хвост накрутили», обвинили в трусости. Он парень горячий был, рванул вперед со своим замом - и тут же обоих забросали гранатами...
Боевики начали сдаваться только 20 марта. Мы взяли в плен более 200 человек. Но и положили их немерено. Правда, Гелаев со своим окружением сумел уйти. Десять погибших бойцов получили посмертно звание Героев России. Дали Звезду и нескольким живым - в том числе и мне. Волею судеб 21 декабря 2000 года, ровно через год после ордена Мужества, мне ее тоже вручал Путин, уже президент страны. Награды, разумеется, достались и генералам, которые нас бросали на смерть.
- Вы этот момент сильно переживали?
- Воспринял отстраненно. Досрочно получил полковничьи погоны и через полтора года уволился. В сорок один год. Казалось бы, на взлете. Но мне уже ничего было не надо...
И знаете, чем дальше, тем меньше я понимаю, ради чего все это было. Да, нынешнее руководство нашей страны сделало все, чтобы прекратить эту бойню. Но масса бывших боевиков амнистированы, ушли от ответственности и политики с генералами, которые бросили в огонь войны неподготовленную, разваливающуюся и плохо оснащенную армию... А бойцы, которые ценной своей крови, здоровья, а многие - и жизни завоевали эту победу, забыты. Сколько семей потеряли своих мужей и отцов, сколько осталось инвалидов! Пособия, которые они получают, крошечные. Квартирные вопросы не решаются годами...
Мы, прошедшие ту войну, своих людей не забываем. Живым стараемся помочь, чем можем, мертвых поминаем в дни торжественных дат. И молимся, чтобы подобное больше никогда не повторилось.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 220 (6573) от 22.11.2019.
Комментарии